Что-то не так.

Мир вокруг меркнет.

Дыхание замедляется.

Я… слабею.

Собрав остатки сил, я поднимаю кулак и со всей яростью обрушиваю его на его грудь, выкрикивая его имя.

Его живот напрягается.

Горло дёргается.

Он захлёбывается, кашляет, глотает воздух, издавая хриплый, рваный звук.

Я хватаю его лицо, поворачиваю набок, помогая ему избавиться от воды.

И падаю на его грудь.

Улыбаюсь.

Но… угасаю.

— АННИКА!!!

Где-то далеко звучит голос.

— АННИКА!!

Шум шагов. Свет фонарей. Голоса.

Я моргаю, на секунду различая силуэты людей.

Полиция. Парамедики.

И двое бегущих вниз по склону.

Такеши.

Мал.

Я прижимаюсь к груди Кензо, прислушиваясь к слабому, но ровному биению его сердца.

Он жив.

Он будет жить.

Я слабо улыбаюсь, шёпотом выдыхая:

— Я люблю тебя.

И ухожу во тьму.

И этого мне достаточно.

37

АННИКА

Когда я открываю глаза, передо мной — белый свет.

Я моргаю.

Яркий.

И…

Мой нос морщится.

Пахнет хлоркой.

Глаза снова закрываются, но через мгновение я заставляю себя открыть их. Белый свет обрушивается на меня снова — размытое сияние, а где-то наверху маячит лицо, которое я не могу разобрать.

— Где… — мой голос звучит так, будто доносится издалека. — Где я…

— Ты на небесах, Анника, — раздаётся призрачный, чуть женственный голос. — И я — Бог.

Моё горло дёргается.

— Да, мать твою. Бог — женщина.

Я хмурюсь.

Туман перед глазами рассеивается.

Фрея ухмыляется мне сверху.

— Привееет, Анника, — мурлычет она своим дурацким призрачным голосом. — Добро пожаааловать обрааатно.

Она взвизгивает, когда я резко сажусь, а рядом раздаются пронзительные сигналы медицинской аппаратуры.

— Где… — я ошеломлённо озираюсь, мир плывёт перед глазами. — Что за хрень…

Дверь с грохотом распахивается.

Две женщины и мужчина в белом наваливаются на меня: трогают, ощупывают, велят дышать глубже и успокоиться. Спрашивают, как меня зовут, какой сейчас месяц, помню ли я, как сюда попала.

Хороший вопрос.

Я даже не знаю, где я.

— Где он?! — я резко дёргаюсь, пытаясь встать. — Где…

Что-то очень хорошее врезается в мой кровоток.

И я сразу расслабляюсь к чёрту.

Моя голова бессильно падает на бок, и я с любопытством смотрю на иглу, воткнутую в трубку, соединённую с моей рукой.

Прикольно.

А потом всё исчезает.

***

Когда я снова открываю глаза, в комнате гораздо тише.

Я моргаю, поворачиваясь на бок.

Фрея виновато улыбается.

— Фрей?

— Окей, это на мне, — быстро выдаёт она, выглядя так, будто только что слопала весь мой запас шоколада. — Когда ты приходила в себя, я решила пошутить…

— Ну-у-у, может, это была НЕ такая уж и хорошая шутка… — передразниваю я её «призрачный» голос.

Она усмехается.

— Неплохо.

— Не так плохо, как твой больничный юмор, — ворчу я. — Что вообще произошло?

— Я, кажется, довела тебя до панической атаки, — она виновато передёргивает плечами. — Так что, да, это мой…

— Где он?

Она молчит слишком долго.

Слишком.

— Где он?!

Я снова пытаюсь сесть, но Фрея тут же берёт меня за руку, удерживая и глядя мне прямо в глаза.

— С ним всё в порядке, Анни. Ну, ему придётся сидеть на антибиотиках, вам обоим. Эта вода была мерзкой. Это был канализационный сток.

К горлу подкатывает тошнота, но я её подавляю.

— Но он жив. Операция по извлечению пули прошла нормально, и сейчас он спит.

И тут меня накрывает.

Похищение.

Игла в мою руку.

Бомба.

Кензо.

Валон.

Заплыв сквозь ад.

Я нахмуренно смотрю на Фрею.

— Как я ещё дышу?

Она ухмыляется.

— Потому что ты чёртов терминатор? Уверена, что ты поставила какой-то рекорд по задержке дыхания, выволакивая вас обоих оттуда…

— Нет, я имею в виду, меня отравили.

Она качает головой.

— Нет…

— Да! Валон! Он ввел мне что-то…

— Медленно действующий седатив.

Я моргаю.

— Чего?

— Ты бормотала что-то про яд, когда тебя забирали в скорую, так что они взяли анализ крови. Ты была под наркотой, Анни. Но не отравлена.

Дверь открывается.

Я слабо улыбаюсь, когда входят Такеши и Хана.

На лбу и веке Ханы — повязка, а у Така — пара знатных синяков, но они оба улыбаются.

Я вздрагиваю, когда Хана обнимает меня слишком крепко, задыхаясь в моё плечо.

— Спасибо, — всхлипывает она.

— За что?

— За то, что спасла нашего идиотского брата, — рычит Так, ухмыляясь.

Хана тоже улыбается.

— Он после операции. Всё прошло хорошо. Пуля прошла навылет, он потерял кучу крови, но… будет в порядке. Он просто спит…

Дверь снова открывается.

Мал хмурится, увидев Фрею, но когда его взгляд падает на меня, его лицо смягчается, и появляется одна из его редких, приватных улыбок.

— Думаю, тебе стоит знать, — хрипло говорит он. — Кензо очнулся.

***

Когда меня вкатывают в палату, я ощущаю что-то, чего никогда не испытывала.

Как будто мир, жизнь и я сама падаем в пропасть, и всё, что мне остаётся, — это смеяться, плакать и орать одновременно.

Но вместо этого я просто давлю всхлип, пока Хана и Так подвозят меня к больничной койке.

Он выглядит не просто нормально.

Он выглядит живым.

Вернулся привычный цвет лица.

И огонь, который я так люблю, снова горит в его глазах.

Он улыбается мне, и это разбивает меня на части и собирает обратно.

Я даже не успеваю полностью доехать до его кровати, как вываливаюсь из кресла, лезу к нему, изо всех сил стараясь не задеть его рану.

Он морщится, но смеётся, обнимая, наклоняя голову и целуя меня.

Медленно.

Безумно.

Глубоко.

В какой-то момент семья и друзья устают быть проигнорированными и выходят.

Позже приходит медсестра и вежливо просит меня вернуться в свою палату.

Я не ухожу.

Приходит другая и говорит это не так вежливо.

Я всё равно не ухожу.

В конце концов появляется Сота.

Он обнимает нас и улыбается.

А потом говорит главной медсестре что-то такое, после чего она больше не требует, чтобы я уходила.

Правильно.

Я никуда не уйду.

На потолках больничных палат нет звёзд.

Так что вместо них мы просто смотрим на мерцающий голубоватый свет приборов вокруг нас.

Он находит мою руку.

Я поворачиваюсь к нему.

Он говорит, что я маленькая воришка, которая украла его сердце.

Я говорю, что это самый тупой подкат, и нам срочно нужно поработать над его репликами.

Он спрашивает, нравится ли мне больше «грязная маленькая спермоглотка».

Я моментально мокрею, пока не осознаю, что секс сейчас буквально разорвёт его швы.

Так что нет.

Просто говорю, что люблю его.

Он отвечает тем же.

И, честно?

Разве нужно что-то ещё?

Эпилог

АННИКА

— Хочу для протокола заявить ещё раз, что это ужасная идея.

Я игнорирую голос в наушнике и аккуратно веду алмазное лезвие по кругу вокруг присоски. Раздаётся едва слышный треск, и я внутри. Осторожно, не ослабляя давления на присоску, отрываю руку.

Крупный круг стекла отделяется безупречно.

Я ухмыляюсь, откладываю инструменты и беру почти бесшумную шлифовальную машинку, чтобы сгладить края свежеобразовавшегося отверстия в потолочном окне.

— Алло? Ты меня слышала?

— Да, слышала, — вздыхаю я в ответ Фрейе. — Успокойся. Я внутри.

Совершать кражу накануне собственной второй свадьбы — не самая традиционная затея. Но и праздновать свадьбу дважды, если уж на то пошло, тоже не особо принято.

И я сейчас не о втором браке, когда после развода решаешь попытаться ещё раз. Нет, речь идёт о второй церемонии того же самого брака, который уже длится несколько месяцев.

Но когда я вообще была поклонницей традиций?