Валон держит дрожащую, перепуганную, почти кататоническую Аннику за запястья. Когда он видит меня, его глаза расширяются, и он отступает.

— Кензо, что бы ты ни услышал…

Я бью его так сильно, что чувствую это до самых своих, черт возьми, ног.

Чувствую, как его зубы хрустят сквозь губы под моим кулаком. Лека не маленький человек, но все же он наполовину падает, наполовину спотыкается назад, мяукая от боли, когда я снова бью его по лицу.

Он сгибается, задыхаясь и сплевывая кровь и рвоту, прежде чем я со всей силы ударяю его коленом, слыша, как ломаются его ребра. Мое колено врезается ему в лицо, разрывая ему рот, заставляя его голову резко откинуться назад.

Валон спотыкается о дверь в дамскую комнату. Я врезаюсь в него, дыша чистой ненавистью и местью в его лицо, когда мы оба проламываем дверь и падаем на кафельный пол.

Он блеет и рыдает, поднимая руки, умоляя меня пощадить его.

Я ничего не слышу. Ничего не вижу, кроме неприемлемого факта, что он все еще дышит.

Тащу его за горло к одному из кабинок, выбивая дверь и толкая его вперед. Использую свою ногу, чтобы вдавить его голову в унитаз. Затем падаю на колени и хватаю его за шею, сильнее вдавливая его лицо в воду.

Я держу его там, пока его ноги и руки дергаются и бьются.

Дергаются и бьются.

И начинают замедлять движение…

— Кензо!

Смутно осознаю, что сильные руки, возможно, принадлежащие Малу, пытаются оттащить меня. Но именно резкий, холодный голос Соты, наконец, разрушает заклятие. Я поворачиваюсь, моргая, откидывая волосы назад и возвращаясь в реальность.

Это Мал пытается оттащить меня от Леки. Сота стоит в разрушенном дверном проеме, окруженный своими охранниками. За ними всеми я вижу ее.

Анника.

Она обхватила себя руками и неестественно бледна, застывший, кататонический взгляд все еще на ее лице. И она дрожит.

Мои руки отпускают Валона, позволяя этому придурку, харкая и задыхаясь, отползти от унитаза.

Я не говорю ни слова, когда встаю. Не смотрю ни на кого из них.

Просто прохожу мимо них и хватаю ее за руку.

— Мы уходим, — рычу я. — Сейчас же.

22

АННИКА

Чувствую себя так, будто застыла во льду: везде онемение, я вижу мир сквозь морозное окно, которое никак не могу протереть.

В пути меня поглотила тишина, где я не видела ничего, и не слышала ни слова, даже если Кензо говорил — а он, как я знала, молчал.

С тех пор, как он выгнал одну из машин своих людей, пристегнул меня на пассажирском сиденье и нажал на газ, мы не произнесли ни слова.

Он даже не смотрел на меня. Или, может быть, смотрел, но я была слишком занята тем, что тонула в боли и стыде своего прошлого, чтобы заметить.

Холод, пробирающее ощущение, поднимается по моему позвоночнику. Я чувствую себя грязной. Мерзкой. Неприкасаемой и нежеланной. Как будто маска, которую мне удалось держать на лице, наконец, сорвана, и Кензо видит уродливое чудовище под ней.

Я вздрагиваю, немного выходя из оцепенения, когда машина с визгом останавливается и двигатель глохнет. Тупо смотрю в боковое окно и только тогда понимаю, что мы вернулись в особняк Кензо.

Он выбегает из машины, проводя пальцами по волосам. Я выхожу следом, держась на расстоянии, мои глаза опущены, ужасное, отвратительное чувство ненависти к себе кипит внутри меня.

Прямо перед тем, как он достигает входной двери, он резко поворачивается ко мне с такой яростью, что весь воздух высасывается из моих легких. Его лицо искажается в маске гнева, боли и ревности, которая пронзает меня, как лезвие, когда он нависает надо мной.

— Вот, — рычит он, — почему я хотел этот чертов список.

Мои брови сдвигаются, дрожь пробегает по моему позвоночнику, пока я смотрю на него.

— Список? — хриплю я. — Какой…

Мое лицо падает, когда меня осенило.

Я знаю, о каком списке он говорит.

— Пошел ты, — бросаю ему, мой голос хриплый. — ПОШЕЛ. ТЫ.

— Якудза, Братва, Мафия… — Он качает головой. — Это чертовски маленький мир, в котором мы живем, жена. Скажи мне — с кем еще я встречусь, блядь, на переговорах по бизнесу, чтобы позже выяснить, что они тебя трахали!

Последнюю часть он выкрикивает с такой злобой и болью, что я вздрагиваю.

— Это не твое дело! — хриплю я, мои глаза наполняются слезами.

— Еще как мое, блядь! — огрызается он в ответ. Он тычет пальцем в ночь. — Ты трахалась с Лекой, что, один раз? Больше одного раза?

Слезы катятся по моим щекам, когда черные стены внутри меня начинают трескаться и рушиться.

— Пошел ты, — выплевываю я, дрожа. — Ты не знаешь…

— Сколько всего в списке, Анника…

— Кроме тебя?! ОДИН! — ядовито выплевываю я, мои руки сжаты в кулаки, пока все мое тело трясет. — Один, ты, чертов мудак!

Лицо Кензо выражает недоверие, его челюсть сжимается.

— Что?

Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Этот разговор окончен…

— Еще как нет.

Вздрагиваю, когда он хватает меня за руку и разворачивает лицом к себе.

— Ты была в чертовых отношениях с этим чертовым…

— Я была с ним в ЧИСТИЛИЩЕ! — кричу ему в лицо, уничтожая его яростное выражение и превращая его в беспокойство. — Это был ад! Ты хочешь знать, была ли я в чертовых отношениях с ним!?

Кричу, но мне все равно. Меня трясет, но я ничего не чувствую.

— Давай вспомним, Кензо! Мне было двадцать два, я была бездомной и разоренной. Ему было за сорок, он был богат и имел всю власть. Я не знала, что означают слова груминг или газлайтинг, а он торговал ими! Мне говорили, что это любовь и романтика, когда у меня были синяки и кровь. Мне говорили, что мои чувства не имеют значения, как и мое согласие!

Слезы начинают ручьями литься по моему лицу.

— Я все еще заставляю себя рвать в душе, пытаясь изгнать воспоминания. Все еще так сильно сдираю кожу, что она кровоточит. Может быть, это и не было тремя годами изнасилования, потому что технически я никогда не говорила нет, — реву ему в лицо, пока мир расплывается, — но это было чертовски близко!! Скажи мне, Кензо!! Похоже ли это на отношения? Похоже ли на то, что этот ублюдок был моим чертовым парнем, ты, высокомерный, привилегированный кусок…

Внезапно все словно разбивается вдребезги. Стены внутри рушатся с громоподобным взрывом. Мое сердце сжимается.

…И Кензо обнимает меня и крепко прижимает к своей груди.

— Принцесса, — хрипло шепчет он.

Я ломаюсь пополам и таю на его руках. Цепляюсь за его рубашку, рыдая ему в грудь, пока все это выходит наружу. Весь стыд, вся ненависть к себе. Все то, как я называла себя уродливой и недостойной любви.

Все это выходит наружу, пока стены рушатся.

— Мне так чертовски жаль, Анника, — давится он на макушке моей головы, прижимая меня так сильно, что воздух выжимается из моих легких.

Но я этого хочу. Мне это нужно. Мне нужна эта необузданная сила и непоколебимая мощь, выжимающая из меня жизнь, потому что мне нужно, чтобы все это ушло.

— Я здесь, — шипит он, прижимая меня еще сильнее. — Я, черт возьми, здесь, и никуда не уйду, никогда, — говорит он. — Я здесь, и буду тем, кем тебе нужно. Что бы это ни было, скажи мне, — стонет он, зарываясь лицом в мои волосы и окружая меня своей силой и мощью.

— Просто обними меня, — шепчу ему в грудь. — Обними меня и никогда не отпускай.

— Я могу это сделать, — шепчет Кензо в ответ, прижимая меня к себе.

Мы стоим так в лунном свете перед его входной дверью… Я не знаю. Возможно, это часы, а возможно, всего несколько минут. Но в этой слепой и необузданной силе, в этой непоколебимой уверенности я нахожу покой, которого искала годами.

Кензо качает головой.

— Мне так чертовски жаль, принцесса. Прости меня.

Я крепко прижимаюсь к нему, тихо плача у него на груди.

— Не за что про…

— Есть, — рычит он, немного отстраняясь. Он берет мое лицо в свои ладони, поднимая мой взгляд к своему. — Есть за что.

Я криво улыбаюсь, вытирая глаза тыльной стороной руки.