— Я прощаю тебя.

Его лицо искажается от боли.

— Анника, что он…

— Это в прошлом.

Его хватка становится крепче. Когда я поднимаю голову, чтобы взглянуть на него, меня охватывает дрожь при виде явной ярости на его лице. Его челюсть напрягается, и я понимаю, что он не собирается отступать.

— К черту это, — рычит он.

— Кензо, я правда не хочу говорить о…

— Мне нужно…

— Я закончила копаться в своем прошлом! — выплевываю я, мой голос срывается.

Его лицо смягчается, когда он наклоняется, снова беря мое лицо в ладони, пока его глаза встречаются с моими.

— Ты неправильно поняла, принцесса, — тихо шепчет он. — Я не хочу раскапывать твое прошлое.

Что-то злобное мелькает в его глазах.

— Я хочу, черт возьми, его похоронить.

В мгновение ока он прижимается своими губами к моим. Я тихонько стону, слезы все еще текут по моим щекам и по его пальцам, пока его губы оставляют синяки на моих в очищающем, мстящем поцелуе, непохожем ни на что, что я когда-либо знала.

Меня немного трясет, сердце бешено бьется, когда он отстраняется. Его глаза встречаются с моими.

— Скоро вернусь.

Я моргаю, сердце трепещет, пока он поворачивается и начинает идти к гаражу.

— Подожди! — кричу я. — Подожди, куда ты…

— Закопать твое прошлое в чертову землю.

23

КЕНЗО

Я уже знал слепую ярость в своей жизни. Когда умерла моя мать, ярость, которую чувствовал к миру, карме, Богу и ко всем, кому не повезло оказаться на моем пути, чуть не убила меня.

Но это не сравнимо с тем, что я чувствую сейчас.

Это не какое-то мачо-эго, бьющее в грудь. Это не ярость от того, что Лека “получил то, что мое” или что-то подобное.

Анника и я оба взрослые люди, нам обоим за тридцать. У нас обоих, очевидно, была жизнь до того, как мы встретились. Опять же, дело не в этом, и не в моем чертовом эго.

Дело в том, что вопреки здравому смыслу и, несмотря на все попытки саботировать это, где-то по пути я поймал чувства.

Нет. Больше, чем чувства.

Где-то по пути это “фальшивое” с Анникой стало очень, очень реальным. Не уверен, есть ли у меня подходящее слово для этого, или, возможно, я знаю это слово, но тот факт, что я никогда раньше его не использовал, меня пугает.

Она важна для меня.

Чертовски важна.

Анника стала дополнением к тому, что бьется внутри моей груди, чего я не искал, потому что никогда не знал, что эта часть моего сердца отсутствовала.

Как бы она меня иногда ни бесила, проклятье, эта женщина — первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь, и последнее, о чем думаю, прежде чем заснуть.

Вот почему я чертовски зол. Это не имеет ничего общего с ее прошлым опытом до меня.

Дело в нем.

Валоне.

И в том, что этот кусок дерьма причинил ей боль.

Издевался над ней.

Газлайтил и манипулировал ей. Использовал ее отчаяние и боль от потери всей семьи, чтобы получить то, что он хотел, и черт с ее мнением по этому поводу.

Он причинил боль моей чертовой жене.

Сегодня вечером он умрет за это.

Я хватаю шлем со стены и вытаскиваю ключи от своего полностью черного мотоцикла BMW с тонкой серебряной гравировкой кричащей маски ханнья на бензобаке. У меня есть небольшой арсенал в хранилище под домом, но строгие законы Японии об огнестрельном оружии сильно затрудняют стрельбу в каком-либо месте без того, чтобы на твою голову обрушилась чертова армия.

Вместо этого я подхожу к шкафчику у дальней стены, ввожу пароль и вытаскиваю искусно сделанный самурайский меч старой школы.

Это был меч моего деда — отданный Соте моим отцом, когда тот уезжал из Японии.

Теперь он мой.

Хочу использовать его гораздо больше, чем любое грубое оружие. Я задвигаю его в ножны, перекинув их через спину, пока перекидываю ногу через мотоцикл.

— Собираешься совершить насилие, брат?

Останавливаюсь, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Такеши, когда он входит в гараж. Его губы опасно изгибаются.

— Ты же знаешь, что это мое любимое хобби, — угрожающе рычит он.

Я качаю головой.

— Это только я, Так.

— Что случилось, Кензо? — Когда я не отвечаю, его брови сильно хмурятся. — Анника?

Я замираю на секунду. Затем коротко киваю подбородком.

Челюсть Такеши сжимается.

— Если ты забыл, брат, твоя жена — моя сестра.

Не говоря больше ничего, он хватает свой шлем и ключи, а затем вытаскивает из шкафчика второй меч, не из семейной реликвии.

Честно говоря, если бы от Такеши зависело, он всегда использовал бы мечи.

— На кого мы сегодня обрушим хаос и боль? — ворчит он, садясь на свой мотоцикл.

— Мы никого не будем мучить сегодня вечером, — шиплю я. — Мы их похороним.

— Отлично, — улыбается он, надевая шлем. — Поехали.

***

На улице тихо, когда мы с Таком останавливаемся в нескольких кварталах от огромного дома, который Валон арендует в роскошном районе Камиге. Оставляем шлемы у мотоциклов и движемся в тишине, словно два бесшумных, теневых ангела смерти.

Здравый смысл подсказал бы вызвать подкрепление и подождать, пока в моем распоряжении не окажется небольшая армия людей, прежде чем окружать дом, и только потом зайти, чтобы вытащить Валона за яйца.

Но к черту это.

Гневный монстр внутри сейчас ничего не ждет.

Мы с Таком держимся в тени, пробираясь вдоль стены, окружающей арендованную собственность Валона. Избегая главных ворот, мы продолжаем идти, пока не находим старое, корявое дерево, которое обеспечивает доступ.

Несколько секунд спустя мы уже залезли на дерево и спрыгнули во тьму за стенами. Я позволяю себе опасную улыбку, медленно обнажая смертоносное лезвие за своей спиной. Такеши делает то же самое, и мы в тишине двигаемся к задней двери, готовые уничтожить любого, кто встанет у нас на пути.

Никто не встает. И это…странно.

Когда добираемся до задней двери, Такеши хлопает меня по плечу. Я поворачиваюсь и вижу, что он хмурится. Он показывает подбородком в том направлении, куда смотрит. Когда я прослеживаю за его взглядом, мои глаза расширяются.

Это почти незаметно, но на белых камнях дзен-сада рядом с задней дверью есть небольшое пятно красного цвета.

Я снова смотрю на брата. Он кивает.

Охота все еще продолжается.

Задняя дверь открывается бесшумно. Мы крадемся на тихих ногах, клинки наготове, глаза сканируют темноту внутри. Проходим через гостиную и попадаем в зону отдыха с видом на город.

Мы оба замираем, когда наши глаза падают на одно и то же — еще больше крови, разбрызганной по стене и одному из белых диванов.

Я снова смотрю на брата. Он хмурится, как бы говоря: “Что-то пошло не так”. Он не ошибается. Я также не уйду отсюда без чертовой головы Валона.

Мы идем дальше.

На кухне дверца холодильника приоткрыта, в боку отверстие от пули, и еще больше крови стекает по стене рядом с ним. Кровавые следы ведут в обеденную зону, но там нет тела.

Как только я собираюсь признать, что здесь больше никого нет, мы оба замираем, когда слышим тихий стон боли. Такеши и я быстро двигаемся, прочесывая дом, пока не выходим на улицу.

Человек лежит, свернувшись калачиком в позе эмбриона, посреди темного, залитого лунным светом внутреннего двора. Кровь собирается вокруг него, пока он стонет от боли.

Твою мать.

Это же, черт возьми, Валон.

Мы с Такеши подбегаем. Этот кусок дерьма жалко кричит, когда я рывком переворачиваю его, поворачивая лицом вверх и нависая над его страдальческим лицом.

— Хорошо, — тихо рычу я. — Ты выжил. Теперь моя очередь…

Я резко поворачиваюсь, услышав стон боли рядом со мной, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Такеши оседает на землю. Затем ослепляющая боль взрывается у меня в затылке. Гравитация идет боком, когда я кувыркаюсь на землю рядом с ним, мое зрение плывет, прежде чем все погружается во тьму.

***

— Вы охотник, мистер Мори?

Я моргаю, возвращаясь в реальность. Кто-то связывает мои руки за спиной у одного из столбов крыльца.