Миссис Оукли тоже считала, что никуда ехать не стоит, ещё и на ночь глядя. Она полагала, мужчины могли уже покинуть графский особняк, так что мы рисковали и вовсе их не застать, а вдобавок опять могли угодить в неприятности.

— Подождём до утра, — сказала она. — К тому же, дети, вы говорили, что мистер Твайн обещал явиться вам на выручку, когда разберётся с делами. Может быть, он теперь же встретился с мистером Харденом, и они чем-то заняты. Но даже если наши мужчины вправду попали в затруднительное положение, всё равно лучше дождаться комиссара, чтобы не сделать хуже.

Господин Пинчер и мисс Брок тоже с этим согласились, и даже Шарлотта встала на их сторону.

— Я бы вовсе не верил этому поганому комиссару, — ворчал Персиваль, когда мы поднимались по лестнице в отведённые нам комнаты. — Разве он предупредил мистера Хардена, что добыл бумаги? И что видел нас, не обмолвился. С мистером Харденом и остальными теперь стряслось неизвестно что, и всё потому, что комиссар молчал! У него предостаточно собственных грязных дел, и ему не до нас.

Мы остановились на полутёмной площадке. Стена здесь изгибалась полукругом, образуя эркер, и узкие окна в дубовых рамах глядели на заснеженную улицу. Там, под единственным горящим теперь фонарём, стоял папин экипаж. Пролетали редкие снежинки.

— Как же быть? — негромко и тревожно спросила Дита.

Чтобы не огорчать пожилых дам, она весь вечер делала вид, что согласна с ними. Но я-то видела, как она стискивала пальцы и кусала губы, как то и дело с радостным нетерпением глядела в окно, едва слышался шум проезжающего экипажа — но все экипажи следовали мимо, не останавливаясь, и проезжали всё реже, пока, наконец, движение вовсе не прекратилось.

Персиваль огляделся, убедившись, что рядом нет ни взрослых, ни Шарлотты, и прошептал:

— Нужно ехать самим, вот что! Первое — нас никто не ждёт, и мы застанем графа врасплох. Второе — мы уже хорошо изучили дом. Третье — Виктор на нашей стороне. И я не зря выспрашивал, где мистер Харден собирался искать потайную комнату. Вдруг они попали в ловушку?

Джейси, Джаспер и Джок слушали, раскрыв рты и не пропуская ни единого слова. Когда нужно, они могли быть удивительно тихими. Их глаза подозрительно блестели.

— Вы чё удумали! — прошипела Хильди, упирая руки в бока. — Ну, как хотите, а я пошла мелюзгу укладывать. Эй, вы трое, двигайте-топайте!

Но тройняшки уже взялись обсуждать, чем лучше стрелять из рогаток. Они хлопали себя по туго набитым карманам, хвалясь, сколько деталей каждый из них стащил, пока господин Пинчер не глядел. У одного за пазухой нашлись орехи.

— Ты как хошь, а мы батю выручать, — сказал Джейси, которого я всегда отличала по царапине на носу, и подтянул сползающие под тяжестью карманов штаны.

— Да его, может, и вправду уж там нет, бати твоего, — возразил рассудительный Сэм. — Разминёмся опять, вот будет потеха, а после нам уши оборвут. Выдумали тоже — ехать!

— Во-во, — поддакнула Хильди.

— Сара, а ты что скажешь? — с надеждой спросила Дита, будто от моего решения зависело, как они поступят.

О, у меня имелось собственное мнение!

— Вы хоть подумали, как мы доберёмся? — спросила я. — Ночью городской транспорт не ездит. Не пешком же идти!

И я поглядела в окно.

Я так редко видела наш экипаж неподвижно стоящим на подпорках, с погасшими огнями — так редко видела его без Оливера, который стал казаться мне его неотъемлемой частью! Оливер вовсе не должен был в это ввязываться. Папа ему за такое не платит. Но он примчался мне на выручку, а теперь… Что с ним теперь?

А господин Сторм? Его семьи это вообще не касалось. Он с самого начала мог сказать, что не желает вмешиваться, и кто бы его осудил? Мои родители на его месте так бы и поступили, я уверена.

Что же до мистера Хардена…

Я так хотела помочь, а вышло наоборот. Вышло так, что из-за меня он, рискуя собой, отправился в дом врага. Граф хотел ему смерти, и миссис Харден желала того же. Что их остановит, если они поймают его? Скажут потом, приняли за грабителя, и ничего им не будет. Ничегошеньки!

Да если бы наших мужчин задержало другое дело, разве не нашли бы они способ нас предупредить? Ведь они понимали, что мы станем волноваться! Значит, оставалось одно: они угодили в беду.

— Мы можем взять папин экипаж, — решительно сказала я. — Кто-нибудь из вас умеет им управлять? Я не умею.

Хильди закатила глаза, а Сэм что-то неодобрительно проворчал. Я не разобрала, что, поскольку Дита схватила меня за руки и воскликнула, просияв:

— О, Сара, ты правда на это пойдёшь ради нас?

Больше всех обрадовались тройняшки. Я тут же остудила их пыл, сообщив, что мы вовсе не собираемся бить окна, или влезать куда-то по канату с крюком, или поджигать лестницы, или костылять графу по шее, как они уже себе вообразили.

— Для начала мы осмотримся, — сказала я, — и будем крайне осторожны, а таких малышей и вовсе не станем подвергать риску. Вы останетесь дома.

— Чё? — возмутились они, задирая лохматые головы. — Нам по восемь, мисс, так-то! Или мы с вами, или всем расскажем, чё вы задумали.

Но разве они могли со мной тягаться?

— Рассказывайте, — согласилась я. — И нас не отпустят. А в эту самую минуту, может быть, кто-то истекает кровью в графском особняке. Может, ещё не поздно успеть на помощь, но ведь мы никуда не поедем, потому что вы наябедничаете…

Я не стала называть имён, побоявшись накликать беду, но Хильди всё равно испугалась и воскликнула:

— Чё ты болтаешь такое, да ишшо в тёмный час! А ну сплюнь!

И немедленно сплюнула сама и, вынув из-за пазухи свой счастливый камешек, трижды потёрла его круговым движением. Сэм тоже сплюнул, а Персиваль сказал, что это всё глупые суеверия, но я ясно видела, как он завёл руку за спину и тихонько постучал по оконной раме.

Тройняшки надулись, но им пришлось идти спать. Хильди уложила их в комнате, отведённой для мальчиков, и нам осталось только дождаться, когда уснёт Шарлотта.

Нам отвели место в небольшой комнатке, больше всего похожей на чулан, из которого спешно вынесли всякий хлам, так что мы расстелили матрасы прямо на ковре, заняв весь пол. Свежее бельё так приятно пахло, и мне хотелось опустить голову на подушку и не поднимать до утра. Ох, как я боялась, что усну! Правду говоря, лишь этого я теперь и хотела.

— Как проходила твоя практика? — спросила я у Диты, надеясь отогнать сон. — Что ставили в вашем театре на праздники? Держу пари, ты видела настоящее волшебство — что-то куда более потрясающее, чем наша постановка в академии! Расскажи.

Дита развернулась ко мне, приподнявшись на локте. Я едва различала её в слабом ночном свете, льющемся из окна.

— О, Сара, ты только что проиграла пари, — усмехнулась она. — Вообрази: ты видишь из зала прелестную фею, и сказочный лес, и золотого дракона, а после идёшь за кулисы — а фея старая, её платье изношено, и от него разит потом. Она сидит на ступеньке с папиросой в зубах, по-мужски расставив ноги, и переругивается с партнёром…

— Да что ты! — недоверчиво сказала я.

— А задник изъеден мышами, — продолжила Дита. — Весь лес в дырах. На представлениях это скрывают иллюзией. И они используют один и тот же задник и для «Беллвудских дубов», и для «Потерянной во снах», и для «Шляпы старого тролля», потому что нет денег. А пыль вообще почти никогда не применяют. И, Сара, там везде так дурно пахнет, особенно в помещениях, где варят мучной клей!

— Что за ужасные вещи ты говоришь! — воскликнула я. — А как же сказка? Волшебство?

Шарлотта хмыкнула, но ничего не сказала. Я слышала, как она возится, взбивая подушку, и укутывается одеялом.

— Ещё они пьют, — добила меня Дита. — Не знаю, только в праздники или всегда, но прямо на выступлении они все, включая иллюзиониста и осветителей, были навеселе. Волшебство только в том, что из зала ничего этого не заметно. Каким-то чудом они ухитряются трогать сердца, и люди смеются и плачут, и лес как живой, и птицы поют, и фея свежа и юна, и голос её нежен. Это больше, чем просто иллюзия. Это искусство!