— Отсутствие магии – оправдание для того, чтобы не делать то, чего ты боишься. Это пауза, легальная пауза для твоей жизни. Разве не поэтому ты тогда пыталась приворожить меня? Я знаю, тебе об этом неприятно говорить, но выслушай. Тебе было страшно уезжать навстречу своим мечтам, поэтому ты нашла повод остаться — я.

Да, ты что-то чувствовала, но больше всего ты нуждалась в том, чтобы тебя спасли – от самой себя, от своих желаний покорить весь мир. Ты ведь сейчас ничего не чувствуешь ко мне, правда? Дело не только во времени и в разлуке — ты во мне больше не нуждаешься. Ты стала самостоятельной, тебе не нужна больше опора, она есть у тебя внутри. И – нравится тебе это или нет – ты к этому пришла из-за потери сил.

Заслушавшись и задумавшись, я не заметила, как мы вошли внутрь водяной арки, куда каждая девушка пыталась затащить своего возлюбленного, чтобы узнать о его настоящих намерениях. Проблема была в том, что при этом ей приходилось выдать и свои чувства.

Так что после фонтана было два пути — или больше никогда не видеться, или жить долго и счастливо. Продолжать поддерживать отношения, когда с одной стороны вода окрасилась в розовый (признак привязанности и влюбленности), а с другой осталась неизменной, было невозможно.

Константин смотрел себе под ноги, чтобы случайно не увидеть цвета над нами. Я старалась делать также, но в самом конце, когда мы уже прошли арку, оглянулась. Магия почти рассеялась, но со стороны Константина ещё теплелся розовый свет. Моя же сторона была чиста.

– Прощай, – почти прошептал он и заключил меня в объятия. Я слышала его глубокий вдох и то, как он пытался запомнить запах моих волос. – Я всегда буду рад тебе в Матто — на неделю, на год и даже на всю жизнь. Но твоё место не здесь, и ты это чувствуешь. А я принадлежу этому городу. Да даже если бы не принадлежал, это не важно… Будь счастлива.

Он развернулся и пошёл, не оборачиваясь, прочь.

Это качество в Константине я любила всегда – он умел разложить по полочкам такие чувства, о существовании которых я и не подозревала. Он всегда был моей страховкой, кем-то, кто знал меня лучше, чем я сама. Мудрым наставником, которого я жадно захотела заполучить на всю жизнь. Одновременно и отцом, и матерью, чьих тепла я никогда не видела. Только теперь я выросла и в родителях больше не нуждалась.

Встреча с Константином дала мне главное понимание — мир не наказал меня за то, что я хотела любви. Я могла её получить и тогда, и сейчас — без зелья. Но мне это больше не нужно.

До машины оставалось несколько метров, когда я услышала сзади тихий шёпот, и мне не надо было видеть его источник, чтобы догадаться — это не к добру. Обернуться я не успела.

***

Я очнулась от звука воды. Долгие, заунывные удары были такими громкими, что создавалось ощущение, что они бьют меня прямо по голове. Впрочем, бить её было не обязательно, как и всё остальное тело, каждая клеточка которого кричала, вторя звукам капель, желая, как и они, разбиться и быстро покончить с происходящим. Но у них не было такой возможности.

Стараясь не выдавать неизвестному похитителю, что я проснулась, я на миллиметр приоткрыла глаза, чтобы опознать место, в котором очутилась. Безуспешно. Тьма из моего ада, кажется, преследовала меня, и всё, что я поняла – что уже наступила ночь и что я лежу.

– Так быстро очнулась? – пропел знакомый голос. – Как тебе пелёнки? Матушка связывала меня так до 16 лет, пока я не ответила ей тем же, запеленав её и оставив в лесном домике на медленную и, так полагаю, — она хохотнула, — мучительную смерть.

Только сейчас, когда не нужно было скрывать, что я уже очнулась, так как меня рассекретили, я осознала, что нахожусь в коконе из пелёнок и не могу пошевелить ни одной частичкой своего тела, кроме головы. Ни одна мышца не принадлежала мне. Я не могла ни напрячь, ни расслабить их, и создавалось ощущение, что я парализована. Грудь могла подниматься ровно настолько, чтобы запустить внутрь воздух. И то его хватало только для поддержания минимального уровня жизни, а кислородное голодание уже давало о себе знать головокружением.

Грудную клетку сдавило, и я начала хватать ртом воздух. Осознание того, что я парализована (неважно, временно или навсегда) только ухудшало ситуацию.

– А я могла спокойно продержаться несколько недель, – заметил равнодушный голос. – Слабачка. И что Морган в тебе нашел? Но так даже лучше, ведь он за тебя и жизнь отдаст. А мне это и нужно.

В щёку ткнулся холодный мокрый нос, возвращая меня в реальность. Это был Рэкс. Я постаралась сфокусироваться на его прикосновении, не обращая внимания ни на гул вопросов в голове, ни на отсутствие ощущения своего тела, ни на нехватку кислорода. Холодный нос Рэкса обдал меня горячим потоком воздуха — кажется, он дышал за нас на обоих.

– А мне никто не помогал. Ну ничего, твоему помощнику скоро придёт конец. Для ритуала мне как раз нужно сердечко преданного существа.

Меня обдало жаром. Бескомпромиссность, жестокость и безумие — смертельный коктейль, который слышался в голосе моей похитительницы. Я понятия не имела, о каком ритуале она говорит, но была уверена — каждое из её слов правда.

– Рэкс, уходи! – прохрипела я, и звуки, которые я издавала, забирали у меня порцию кислорода и жизни.

Пёс даже не шелохнулся, продолжая дышать мне в щеку.

– Уходи! Убирайся! Пошёл вон! — я закричала, пытаясь дёрнуть хоть какой-то частью тела, забиться в истерике, отпугнуть его, показать себе, что я ещё жива и могу двигаться.

Без результата.

– Он не уйдёт. Слишком предан вам с Морганом — глупая дворняжка — и это будет стоить ему жизни. К тому же, я не идиотка и привязала его. Но, думаю, он бы и так тебя не оставил. Каково это, чувствовать такую преданность и знать, что она погубит сразу две жизни? А может мне развязать его, чтобы ты смогла прочувствовать всё на полную?

По правой щеке скатилась несколько слез, которые Рэкс тут же облизнул и вернул свой нос на исходную точку.

Чиркнуло спичкой, и там, где до этого я слышала только голос, вспыхнуло несколько искр и загорелся огонь. Моя похитительница зажгла свечу. Теперь я смогла рассмотреть её, и в очередной раз осознала, почему она мне не нравилась. На её лице почти всегда торжествовала сладкая улыбка, но голубые глаза при этом не выражали ничего — ни злости, ни отвращения. Будь они полностью черными или не будь их вообще, ничего бы не изменилось. Пустые глаза превращали лицо в маску, и его не могла спасти ни красота, ни широкая улыбка, которая сейчас напоминала хищный оскал.

— Не зря я не хотела, чтобы ты ехала с нами, — услышала я издалека свою усмешку, но мой выпад остался без внимания.

Вместо этого Тина прошла вдоль помещения, держа в руках огонь, и зажгла от него свечи по всему периметру. Я узнала разбитые колонны и обвалившуюся по краям крышу, через которую мы с Дэном в детстве наблюдали за звёздами.

Мы находились в небольшом разрушенном храме стихий в лесу на окраине города. Единственное место в Защищенных землях, где маги лишались своего главного преимущества — умения колдовать. Сам храм и ближайшая к нему территория блокировали любые попытки использования магии.

Он был построен в назидание и напоминание, что любая из стихий сильнее ведьмы. Но ни маги этого столетия, ни предыдущих не оценили урок, и на деле храм стал для них насмешкой над их природой и приравнивал к существам, над которыми они насмехались — к людям. При этом он идеально подходил нам с Дэном для ночных прогулок, так как здесь всегда было довольно пустынно.

— Чего ты хочешь? Зачем я здесь?

— Чтобы вернуть силы, конечно. И твои, и мои, — заливисто засмеялась Тина, и её смех разнёсся по небольшому помещению и вырвался в лес на свободу.

— Ты ненормальная, — выплюнула я.

– Я настоящая. Я не притворяюсь, в отличие от тебя.

Благодаря квадрату из света, который образовался из-за зажжёных свечей по всему периметру храма, я смогла немного рассмотреть причину своего временного паралича — бордовая ткань, в которую меня любезно запеленали, как младенца.