— Я устала от этого разговора. Давай обсудим всё это потом, у тебя скоро поезд. Морган, лучше поезжайте вместе. Тем более, что вы так подружились.

— Мы не подружились. И я останусь.

— Зря.

Перед тем, как захлопнуть дверь, я бросила:

— У вас больше общего, чем вы думаете. Вы оба жалеете меня. И, дьявол, не понимаете, что жалость может разрушить даже бога. Любого из сотни богов.

— Оба жалеем? Или оба любим, птичка?

Я проигнорировала его признание и захлопнула дверь, услышав напоследок обрывок разговора:

— У тебя что, все птички и птенцы?

— А ты что думал, что ты особенный?

***

Дэн уехал рано утром и не стал будить меня, за что я была ему благодарна. Мне предстоял сложный день. Возможно, даже несколько дней.

Я не представляла, чего мне ждать, но точно была уверена, что попробую, особенно после того, как Дэн, не проявлявший никогда способности к магии, вдруг обрёл её. Это было немного обидно, потому что он запросто получил то, чего я всем сердцем желала. И то, что ему совсем не было нужно.

Наспех одевшись, я вышла в гостиную, где меня уже ждал Морган с кружкой кофе и книгой в руках. Он вообще спал?

— Я провожу тебя.

— Как пожелаешь, Морган. Но тут идти минут семь максимум.

Он ничего не ответил и протянул мне чёрную термокружку и крафтовый пакет.

— Карамельный латте и эклеры. Вряд ли у тебя есть время на полноценный завтрак.

— Спасибо.

Когда мы уже почти подходили к институту, он попытался заговорить вновь.

— Я согласен с тобой. Жалость друга может ударить сильнее, чем ненависть врага

— Конфуций?

— Твоя бабушка.

— И к чему всё это, Морган?

— К тому, что Дэн не жалеет тебя. Я не оправдываю его, и он вообще мне не нравится. Но жалость — это последнее, что можно испытывать к такой сильной женщине, как ты. И я тоже не...

— Я не винютебя, Морган. После того, как я полночи рыдала на твоих глазах, любой решил бы, что я поломанная кукла

— Я не жалею тебя, — с нажимом повторил он. — Я оберегаю. Это разное.

— И какой плюс от твоего благородства?

— Что? Ты о чем?

— Ты благородный, это факт. Не врешь, насколько можешь, держишь обещания, оберегаешь других. Что из этогодлятебя? Ты разве не хочешь делать то, чего истинно желаешь? Это ведь тоже про честность и благородство. Только уже перед собой.

— Не предавать себя сложнее, чем других. Слишком тонка грань предательства, её можно постоянно смещать и делать вид, что не замечаешь перестановки. Но с каждым таким движением ты отодвигаешь часть себя. Кажется, что к ней всегда можно вернуться и попроситься обратно. Но предательство — маленькое убийство. Не важно, себя или других. Эта часть потеряна навсегда. Так и предаешь себя, пока ничего не останется.

— И сколько осталось от тебя, философ?

— Пока не знаю. Но скоро выясню, обещаю.

Настояв, чтобы Морган не заходил внутрь, я открыла дверь серого здания, оглянувшись напоследок на лже-доктора. Он ободряюще улыбнулся и махнул рукой.

— Спасибо, — прошептала я одними губами, зная, что он всё равно услышит. Отвернулась и сделала шаг вперёд.

Внутри меня уже ждали студенты Виктора. Они проводили меня, дали сменную одежду и забрали вещи. Бойфренд бабушки появился только у белой комнаты, в которой мне предстояло провести несколько дней.

— Как ты, Марла? Не передумала?

— А вы всё надеетесь? — я засмеялась, удивившись, насколько истерично звучит мой голос.

— Не надеюсь, но я должен был спросить. Пошли.

Комната с прошлого раза не изменилась, как и рябь от белоснежного цвета в моих глазах. Хотелось скорее закрыть их и быстрее приступить к главному. Самое страшное в казни — это мучительное ожидание перед ней. А ждала я уже достаточно.

— Процедура будет похожа на то, что было в прошлый раз. Только в этот ты выпьешь другой отвар, он поможет открыть твой разум для меня и сделать его более податливым. Так я смогу погрузить тебя в твой личный ад. Во время самого процесса я буду только наблюдать, вмешательство непозволительно и может повлиять на твоё сознание. Я вмешаюсь только в крайнем случае, если увижу, что тебе угрожает опасность. У тебя нет вопросов?

Заверив его несколько раз, что их нет, я выпила отвар и выпроводила Виктора из комнаты. Устроилась на диване под звук запирающейся двери и хихикнула, осознав, что нервничаю больше, чем ожидала.

— Виктор, — позвала я. — Не нужно ничего подписать? Что я согласна на терапию или что-то в этом роде?

В его голосе я услышала снисходительную улыбку:

— Нет, милая. Одно из двух. Ты или очнёшься и будешь благодарна. Или уже ничего не сможешь сделать, тем более, подать в суд.

Уже через десять минут после этого обнадёживающего заявления я оказалась в тёмном помещении.

Я пытаюсь нащупать стены, но не могу. Бегу, надеюсь врезаться хотя бы в какое-то ограждение, но его нет. Падаю, кричу, но без звука. Темнота и пустота поглощает мой голос. Поглощает меня. Верх и низ, право и лево перемешались. Я оказалась один на один со своим одиночеством и мне уже некуда спрятаться. Я перестаю бежать, ложусь (или повисаю в пространстве, не знаю) и принимаю всё, что происходит.

Картинка меняется. Ночь, потрепанная хижина, внутри только кровать и стакан воды на полу. Рядом с ним я. Я сижу у окна и прячусь от кого-то. Знаю, что этот кто-то пришел за мной и, если он найдёт меня, то убьет. Он заберёт мой голос окончательно и безвозвратно.

Тень с улицы появляется и замирает. Он знает, что я прячусь за стеной и, стоит ему подойти ближе, увидит меня. Но он подходит, даже не двигается – продлевает моё ожидание смерти. Не знаю, сколько проходит времени, но мне надоедает ждать. Я выхожу к окну, чтобы рассмотреть обидчика и показать, что я его не боюсь, хотя каждая клеточка моего тела кричит — нет, разрывается — от ужаса.

Вспышка света. Я бегу по чёрному лабиринту и точно знаю, что нельзя останавливаться. Пытаюсь сделать передышку — и из стен выскакивают чёрные руки, десятки рук в грязи и крови, чтобы схватить меня. Я уже и не пытаюсь кричать, знаю, что не получится. Просто бегу, врезаясь в стены и натыкаясь на тупики, в которых меня снова пытаются схватить.

— Кар!

Поднимаю голову наверх, но вижу только темноту. Вспышка молнии — и за мгновение успеваю рассмотреть крупного ворона, который завис почти надо мной. Морган?

— Мне надо отсюда выбраться! — кричу я, но из моего горла доносится только хрип, и даже его заглушают звуки грома.

Дьявол!

Ворон отвечает мне каким-то потрескиванием, и его перья начинают сиять, создавая ореол тёплого света вокруг птицы. Он смотрит на меня и кивает, начиная медленно разворачиваться в обратную сторону. Понял без слов.

Ворон вылетает за край лабиринта, и я уже вижу пробирающийся свет, остался один поворот, и я оказываюсь в помещении, полном людей. Среди них К. и…мои родители? С каких пор мы общаемся?

— Милая, что с тобой? О чём задумалась? — К. целует мою руку и прижимает к себе. — Если переживаешь о своём первом дне в школе, не стоит. Говорят, у директора к тебе особое отношение, так что даже если доведёшь нескольких учеников до слёз, он простит. Но всё-таки не стоит, — он целует меня в макушку и смеётся.

— Особое это точно, она плакала от счастья, когда я забрала документы из школы.

К. отстраняется и обеспокоенно смотрит:

— Кто — она? Я директор, Марла. Ты пила сегодня таблетки?

— Ннет. Какие таблетки? Где мы?

— У нас дома, глупышка. Подожди, я сейчас.

Осматриваюсь. Бежевые стены, чёрная мебель, награды за научную деятельность. Я была здесь однажды.

Это дом К.. И с моего прошлого визита здесь почти ничего не изменилось, кроме наших с ним фото на стенах. Не помню, когда они были сделаны, но на них я улыбаюсь.

— Дорогая, всё хорошо? — подходит мама, и я невольно застываю, пытаясь разглядеть её.

Короткое блестящее платье, идеально уложенные каштановые волосы, вечно радостное выражение лица. Такое чувство, что мы не общались очень давно, и сейчас каждая деталь её внешности кажется мне родной и чужой одновременно.