Пришлось обойти дом и все же воспользоваться парадным входом. Щербатая лестница оказалась на поверку куда надежнее внешне целого, до неосторожного касания, заднего крыльца.

Дверь долго не открывалась, в проеме вдоль порога и вверх рос мох, пробравшись тонкими, но многочисленными корешками в рыхловатое дерево. Пришлось воспользоваться силой. Омертвевшие растения осыпались прахом и Арен-Хол наконец вошел.

Никаких чудес. То же запустение, что и снаружи. Слой пыли, холодный камин, в котором, когда дверь открылась, завыло как в бездне, но слежавшийся пепел даже не шелохнулся, зато заметавшийся тряпкой клок паутины, похожий на трехпалую кисть, словно вглубь поманил.

Довольно крепкие на вид доски под ногами чуть проседали. Арен-Холу казалось, что он идет по подтаявшему льду или по плотному травяному ковру над болотной прорвой. Разве что гнилью не пахло. Только пылью. Хотя балки провалившейся крыши, заблокировавшие вход на второй этаж и частично обрушившие лестницу, кое-где поросли чуть светящимися пятнами плесени.

Дом все еще был жив. Жизнь теплилась тусклым гнилушечным светом, пряталась по углам, куталась в клочья пыли, притворялась тенью.

Арен-Хол вошел в коридор, ведущий к кухне, выщелкнул несколько светляков. На кухне жизни осталось больше. Больше тепла. Тепло он тоже чувствовал. Немного болезненно, вместе со стыдом. Жажда тепла приравнивалась в семье к слабости. Матери можно, она женщина, ему и брату – нет. Поэтому здесь он задерживаться не стал. Дергало. Пошел дальше, к костям.

Хозяйственная часть дома была словно лабиринт, а он, Арен-Хол, крыса с содранной шкурой, которая цепляется боками за углы, скрипит зубами, но лезет дальше.

К крысам он и попал. Крышка погреба словно вросла в доски пола. Не выдержали петли. Арен-Хол пересчитал задом ступеньки, чудом увернулся от рухнувшей сверху, с огрызками досок крышки и упал на слой мелких костей, хрупнувших под его весом, как корка наста.

Одна из тонких костяных игл насквозь пробила ладонь. Крови натечь не успело, Арен-Хол быстро избавился от осколка и перетянул рану. Не хватало еще кровью тут все залить, как ученик на первой практике. Других повреждений не было, кроме отбитого копчика, ушибленного плеча и уязвленного самолюбия.

Недолгая, но острая боль избавила от дурмана в голове, и Арен-Хол сообразил, что его провели. Как того самого ученика.

Крысиные кости оказались пусты. От плоти костяки явно были избавлены зубами живых сородичей, а вот жизни серые твари явно лишились не естественным путем. Эха не было. Тогда что он слышал снаружи и слышит сейчас?

Похоже на игру с зеркалами, когда отраженный поток звучит сильнее источника.

Эхо в погребе тоже было. Фонило из закутка под лестницей. Там кости стали совсем хрупкими, рассыпались. Там же Арен-Хол нашел какие-то неопознаваемые тряпки, а на стене – тень. Больше всего это было похоже на тень с годовыми кольцами, как на древесном спиле. Светлое пятно на темном камне, более светлое в центре и темнеющее к краю. Словно здесь, скрючившись, прижав колени к груди кто-то сидел. Долго.

Но источник не здесь.

Инквизитор выбрался из погреба, вышел наружу и обошел дом уже с другой стороны, пристально вглядываясь. В окне второго этажа, лишенном косых ставень, странно чистого на фоне остального запустения, что-то качнулось. Цветок? Испачканная черно-багровым детская рука?

Он вернулся в дом, помогая себе даром, но больше на чистом упрямстве, рискуя обрушить еще часть просевших перекрытий, пробил себе лаз на второй этаж. Коридор закончился глухим тупиком, если не считать дыру лаза на пустой чердак. Никаких комнат, выходящих окном почти впритирку к углу дома. Разве что отголосок, эхо которого Арен-Хол поймал во дворе, шел именно отсюда. Он не то чтобы слышал, скорее ощущал, особенно, если прислониться к стене ладонями, лбом, прижаться грудью… Пробитая ладонь реагировала ярче всего.

И будто бы ЭТО было, есть сейчас, будет здесь всегда…

Наверное он простоял вот так целую вечность, слушая непонятно что. Шуршащее безмолвие? Гулкое молчание?

Одна из потревоженных балок поехала, проскрежетав, уперлась в задравшуюся половицу. Арен-Хол вздрогнул и поспешил убраться прочь.

Дом был пуст, странен, не-жив. Потенциально опасен. Стоит рекомендовать запретить одаренным без соответствующей специализации баловаться с призванными сущностями и пытаться сотворить нечто похожее на родовые гнезда Первых семей, корни которых – алтарные камни с частицами сути. Иметь столь мощное средство защиты заманчиво, но чревато вот такими дичающими домами, которые от голода могут начать тянуть энергию из любого мало-мальски подходящего источника.

Зачем же понадобилось создавать такой дом здесь? Зафиксированные показания разнились до противоположных, и было не разобрать, где начинается местный фольклор, а где факты. Еще более настораживали связанные с этим делом влиятельные во многих сферах фамилии Драгул и Фалмарель. Последняя была правдоподобным, но все же допущением, поскольку имени эльфа, привезшего в общину беременную морью и построившего дом за одну ночь, никто не называл. А вот имя морьи, хладны, было известно доподлинно. Как и то, что у нее была связь с нынешним главой дома Фалмари.

На замершую посреди дороги женскую фигуру, вышедший за калитку Арен-Хол наткнулся вдруг. Будто из воздуха соткалась. Она, как только что оставленный дом, принадлежала общине Иде-Ир и одновременно нет. И как зеркало с полустершейся амальгамой, но все еще отражающее, издавала тот самый безмолвный звук, что потряс Арен-Хола в дичающем доме

Пожалуй, она была красива. Многослойные тряпки мешали рассмотреть фигуру, но скулы, шея, линия плеч, кисти оказались куда как хороши. Как и флер ее силы, вколыхнувшийся под натиском его собственной, словно потревоженные ветром прядки небрежно собранных темных волос. В глазах – один голубой, другой почти, потому что часть радужки была карей – любопытство, бесстрашие и самоуверенность, свойственная лишь...

– Вы тёмная, – сказал Арен-Хол, остановившись напротив.

– Я травница, – возразила девушка, глубоким сочным голосом, а он почувствовал, что голоден. Что испытывает жажду. Что ноет рука, плечо и прочие части, пострадавшие не только во время исследования дома, но и в пути сюда. Почувствовал себя живым.

Тогда откуда эта давящая безысходность, словно Мать Всего, улыбаясь, распахивает последнюю дверь, и хочется сбежать прочь, чтобы вдохнуть?.. Откуда чувство, словно он замер на пороге в свой первый раз, и грань пытается выдрать душу из теплого слабого тела?

– Зарабатывать на жизнь вы можете чем угодно, но это не отменяет того, что вы принадлежите Изначальной, – произнес Арен-Хол, совладав с собой. – Кто ваши родители?

– Беженцы из Крашти. Меня оставили в корзине у ворот общины. Так мне сказала старшая семьи. Зачем вы здесь?

– Посмотреть на дом. А вы?

– Посмотреть на дом. Возможно, не только, – нахально блестя глазами ответила девчонка. – Сегодня в общине нет ни одной семьи, где не говорили бы о вас, маджен. Или правильно обращаться к вам светен?

Надо отдать ей должное, кокетничала она вполне умело. Более прямолинейно, чем столичные барышни, но куда искреннее.

– Забавно, давно не слышал этой шутки, – отметил инквизитор, поощрительно улыбнулся, посмотрел на разноглазую краштийскую ведьмуиначеи остался доволен что увиденным, что своим чутьем. – Не надоело прозябать в захолустье с таким потенциалом? У вас хорошие данные, но никакой системы в обучении. Могу устроить протекцию.

– А взамен?

– Взамен, – немного доверительных ноток, еще одна поощрительная улыбка, – мы поговорим. Возможно, не только, ири Че́ршнева. – Пауза, голос чуть ниже. – Ерина. Я правильно произношу?

– Вполне. Но мне больше нравится Терин.

Девушка все еще была немного насторожена, но уже уверилась в своей неотразимости и теперь беззастенчиво разглядывая его так же, как несколькими минутами ранее он сам разглядывал ее.