Томас Родригес был астронавтом. Он «ходил» на Марс четырежды, прежде чем стал консультантом в аэрокосмических компаниях и университетах, занимающихся освоением планет.

И все же его по-прежнему тянуло в космос.

На вид кряжистый крепкий мужчина с оливковой кожей и целой кроной спутанных кудрей, Томас Родригес казался угрюмым, задумчивым, почти что неприступным. Но это была лишь маска. Астронавт легко и охотно улыбался - и улыбка выдавала прячущегося под маской очень и очень приятного, симпатичного человека.

К сожалению, в настоящий момент он не улыбался.

Я вдвоем с Родригесом сидел в небольшом конференц-зале. Между нами плавала голограмма - чертеж космического корабля, который конструировали для моего полета на Венеру. Подвешенный в воздухе над овальным столом конференц-зала, корабль больше всего походил на какой-то допотопный дирижабль, несмотря на то что мы использовали последние технологии и везде, где могли, заменили сталь металлокерамикой.

- Мистер Хамфрис, нам не удастся подвесить еще одну гондолу под газовой оболочкой, не увеличив при этом корпус как минимум в три раза,- нахмурившись, сообщил мне Родригес.- Таковы предварительные вычисления, а цифры- упрямая вещь.

- Но нам понадобится еще одна гондола, чтобы разместить экипаж.

- Ваши друзья, которых вы хотите взять с собой,- это не экипаж, мистер Хамфрис,- возразил Родригес.- Настоящий экипаж можно разместить и в одной-единственной гондоле, согласно нашему первоначальному проекту.

- Они не просто мои друзья,- вспыльчиво оборвал я его.- Один из них специалист-планетолог, другой писатель, который издаст потом книгу об этой экспедиции…- И тут я замолчал, не в силах продолжать. Кроме Микки, остальные в самом деле были друзьями. И летели они на Венеру ради острых ощущений.

Родригес покачал головой.

- Мы не можем этого сделать, мистер Хамфрис. Тем более сейчас, на последней стадии освоения проекта. Иначе нам придется все разбирать и начинать сначала.

Это влетело бы в копеечку, я знал это. И Родригес знал, что я знаю. Мы прекрасно понимали друг друга. Даже несмотря на десятибиллионный приз, банки уже нервничали относительно финансирования постройки корабля. Клерки-международники, которых я знал с детства, и те при моем появлении, с серьезной миной сдвинув брови, заводили разговор о громадном финансовом риске и о том, что, в случае провала экспедиции, никакая страховка не покроет их расходов. Нам следовало построить корабль с максимальной экономией, какие уж тут могли быть разговоры для этих денежных мешков о каких-то там пассажирах-туристах, без которых можно запросто обойтись в любом походе. С людьми бизнеса говорить было совершенно бесполезно.

Проблема состояла в том, что я уже пригласил друзей в путешествие. И не мог теперь вот так, за здорово живешь, отменить приглашение, не испытав при этом огромного замешательства. Тем более, я обещал Микки.

Родригес принял мое молчание за знак согласия.

- Значит, мы договорились и пришли к общему мнению? - спросил он.

Я ничего не ответил, отчаянно перебирая в уме возможные способы выхода из создавшегося положения. Может быть, второй корабль? Запасной. Резервный. Это может сработать. Я мог бы предложить подобное банкирам, как запасной вариант, резервный выход. Что скажет на этот счет Родригес? Перестраховка. Перестраховка, верно. Зато надежность.

- Ладно,- кивнул астронавт и принялся детально обсуждать каждую деталь, винтик и заклепку корабля. Я почувствовал, как глаза слипаются.

Я назвал свой корабль «Гесперос», греческим именем Венеры, что в переводе значило «прекрасная вечерняя звезда». Корабль Алекса был почти копией моего, а он назвал свой «Фосфоросом» - тоже Венера, в переводе с греческого, а точнее - «утренняя звезда».

- …Вот десантный модуль… - бубнил между тем Родригес.- …Спасательная капсула.

Небольшой сферический объект из металла, шарик под единственной гондолой корабля, напоминавший батисферу. Я с трудом разглядел, как же он крепится.

Должно быть, Родригес заметил, как удивленно вскинулись мои брови.

- Это кабель. Он может выдержать натяжение в несколько килотонн. Такой вот кабель спас мне жизнь на Марсе, во время второй экспедиции.

Я кивнул, а Родригес все продолжал рассказывать, вдаваясь в различные детали и не пропуская ни одной мелочи. В какой-то миг я переключился и стал вместо корабля рассматривать «лектора». Родригес носил непонятный предмет гардероба, который называл «костюмом консультанта»: куртку без воротника небесно-голубого цвета, такие же брюки и рубашку с ворсом - видимо, фланелевую или шерстяную, шафранового цвета, с открытой шеей и вырезом на груди. Цвет рубашки напомнил мне венерианские облака. Что до меня, я был одет по-рабочему, то есть «лишь бы удобно»: оранжево-розовая спортивная куртка, обыкновенные синие джинсы и теннисные тапочки.

Я знал, что Родригеса не на шутку тревожило наше желание сделать копию погибшего корабля Алекса, с которым произошла непонятная катастрофа, что привело к гибели всего экипажа. Родригес верил в приметы и считал это вполне естественным для любого космонавта со стажем. Однако используя старые чертежи, можно было сэкономить уйму денег.

- Это базовый дизайн - форма ласточки,- продолжал объяснять Родригес.- Я хотел бы произвести некоторые усовершенствования конструкции.

- Вы хотите сказать, что не все в этом корабле совершенно? - насупился я.

- Прошу прощения,- усмехнулся Родригес.- Иногда я забываю, что вы не профессионал. Конечно, этот корабль совершенен. Но любое изменение, которое вносит дизайнер или инженер в конструкцию, является усовершенствованием.

Я снова откинулся в мягком винтовом кресле, честно пытаясь вслушиваться в его неторопливые серьезные рассуждения. Мне было скучно до колик и тоскливо до паралича, особенно когда я видел, как за окном сверкает на солнце Тихий океан. Появилось искушение подвести итог нудным и бесконечным совещаниям и провести оставшуюся часть дня на берегу.

Мы находились на склонах гор, и не верилось, что когда-то существовали пляжи, волноломы и дома, протянувшиеся вдоль океана. Малибу, Санта Моника, Марина Дель Рей - их затопило после того, как стала таять антарктическая шапка льдов. И даже в такой спокойный солнечный день волны перехлестывали порой за дамбу и выплескивались на шоссе.