— Обманули. — Джанни хихикает, свесив голову с моего плеча.

Я игриво шлепаю его по спине.

— Все в порядке, — говорит Киара, обнимает ее, прежде чем наполнить кружку горячим кофе и приготовить его для меня.

Она садится за кухонный остров, а я усаживаю обоих мальчиков за кухонный стол.

— Доброе утро, Соня. Все хорошо пахнет.

— Конечно. Теперь ешьте все, пока горячее.

— Возьми себе тарелку, — говорит Киара. — Присоединяйся к нам. Ты слишком много работаешь.

Обычно она уходит за дверь, не желая посягать на наше семейное время, но она не понимает, сколько бы мы ей ни говорили, что она — семья. Она была нам обоим как мама, а нашим мальчикам — как бабушка. Я не знаю, что бы мы без нее делали.

— Ты уверена? — Она нахмурила брови.

— Да. — Я кладу ладонь ей на плечо. — Пожалуйста, сядь. Позволь мне хоть раз обслужить тебя.

— Ты хороший мальчик. — Она гладит меня по щеке, затем прочищает горло и занимает место рядом с Киарой.

Я приступаю к работе, принося всем еду.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — она спрашивает Киару.

— Лучше. Думаю, тошнота наконец-то прошла.

— О, это отличная новость. Бедняжка… вся эта тошнота.

Она качает головой, когда я ставлю перед ней еду — блинчики, бекон и круассан, который она приготовила сама. Она нас балует.

Киара несколько недель промучилась с тошнотой, не в силах ничего поесть, так что ее посадили на лекарства, которые, похоже, хорошо помогают.

— Папа, а у мамы будет еще один мальчик? — спрашивает Джанни. — Я не хочу сестренку. Она не будет любить машинки и грузовики.

— Нет, будет! — говорит Фрэнки. — Я думаю, что это девочка. А ты, папа?

— Я не знаю, малыш. — Я протягиваю им тарелки с блинчиками с шоколадной крошкой. — Но нам с мамой все равно. Мы будем любить его или ее, несмотря ни на что.

Я смотрю на жену, а она смотрит на меня с нежной улыбкой. Мое сердце переполнено, и это чувство мне никогда не надоест.

КИАРА

Немного погодя, когда Соня помогала мальчикам готовиться к вечеринке, я смотрела на себя в зеркало, пока Дом принимал душ.

Красное облегающее платье доходит мне до колен, и маленький бугорок уже дает о себе знать. Интересно, будет ли у меня дочь? Будет ли у нас такая связь, как у меня с мамой. Не то чтобы у меня никогда такого не было с моими мальчиками, но с дочерью… Я не знаю, это как-то сблизило бы меня с моей мамой.

Быть матерью — это то, чего я всегда хотела. Рождение этих мальчиков вернуло мне то, что я потеряла, когда меня подстрелили. То, что, как я боялась, я уже никогда не обрету. Каждый день до этого я пыталась убедить себя, что мне все равно, что я не забеременела. Я боялась надеяться. Но, несмотря на то, что потребовалось время, у меня родились дети, и они — все, о чем я только могла мечтать.

Когда я потеряла первого ребенка, когда врач сообщил мне страшную новость, я оцепенела, по крайней мере, внешне. Но внутри я была кем-то другим. Кем-то, кого я не узнала. Я так сильно хотела этого малыша, и меня убивало осознание того, что моя семья уничтожила мой шанс на встречу с этим ребенком. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы по-настоящему оплакать потерю, но осознание того, что у меня может быть еще ребенок… вот что меня спасло.

Я вспоминаю тот момент, когда врач пришла ко мне после того, как я очнулась после операции. Я помню ее белый халат с коричневым пятном на правом рукаве, как будто она пролила на него кофе. Помню, как напряженно сдвинулись ее густые брови, когда она посмотрела на меня. И в тот миг я поняла, что это точно. Я больше не являлась матерью.

Комната кружится, я смотрю на яркий свет, появляющийся над головой. У меня неясные ощущения, меня словно трясет, но я все еще нахожусь на кровати, в больнице. Я не знаю, сколько времени я нахожусь в сознании, но я никому ничего не сказала. Я боюсь, что мой мир вот-вот рухнет, и хочу остаться на той стороне, где еще безопасно.

Вода повсюду, она забирается мне в нос. Мои легкие болят, я кричу, утопая в ярком бордовом цвете, но из меня не выходит ни звука. Я пытаюсь бороться, мне нужно, чтобы кто-то вытащил меня, чтобы спасти моего ребенка. Но все вокруг темнеет, и я просыпаюсь здесь.

Может быть, на самом деле меня здесь нет. Может быть, это все какой-то дурацкий сон. С ребенком все в порядке. Я в порядке. Все в порядке.

Я сжимаю трясущуюся руку в кулак, и ногти впиваются в ладонь до боли.

Я должна быть живой. Мертвые люди не чувствуют боли. Ведь так?

— Ты очнулась! — Голос Ракель прорывается сквозь мои мысли, и вдруг она оказывается рядом, нежно прижимаясь к моему плечу. — Тебе больно? Нужны еще лекарства?

Я энергично трясу головой, пытаясь сесть. Значит, я жива. Но значит ли это, что мой ребенок…

— Эй, не надо… Просто лежи. Тебе только что сделали операцию.

— Опе-операцию? — У меня пересохло во рту, но я борюсь с этим. — Что случилось?

Я поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на головокружение.

Но ты знаешь, что случилось. В тебя стреляли.

— Наш ребенок… — Я не могу закончить мысль, за глазами нарастает пульсация.

Потому что я знаю. Ребенка… ее здесь больше нет. Слезы наполняют мои глаза, но я смаргиваю их, сдерживая себя, борясь с предательством своих эмоций.

Нет. Ты не сделаешь этого. Ты не сдашься. Она все еще жива. Она должна быть жива.

Взгляд Ракель расширяется на секунду, затем она поджимает губы.

— Сейчас я позову доктора и позвоню Дому. Он только что ушел, чтобы принести нам что-нибудь поесть.

— Раке…

Но прежде чем я закончила, она уже вышла за дверь.

Нет.

В моей груди раздается хрип, дыхание за дыханием вырывается из меня в панике, слезы начинают затмевать надежду, которую я так старалась удержать.

Ребенок мертв, но я не могу плакать. В этом есть и гнев. Он вибрирует во мне, как чума моего собственного проклятия.

Мой отец, он сделал это.

Он убил мою мать и моего ребенка. Их больше нет.

Из-за него.

— А-а-а! — кричу я, ударяя кулаком по подносу, стоящему прямо над моей кроватью.

Чашка, наполненная водой, падает на одеяло, ледяная жидкость ударяет меня по бедру, но я даже не вздрагиваю.

Моя способность контролировать затрудненное дыхание бесполезна. Моя грудь сжимается, и комната каким-то образом втискивается в меня, заключая меня в клетку.

Я тону. Снова. Мои легкие горят. Я хватаюсь за горло, дыхание становится все более тяжелым.

Нет. Я задыхаюсь. Комната кружится, мои задыхающиеся вдохи борются внутри легких.

— Мисс Бьянки, — зовет доктор, входя внутрь.

Я резко поворачиваюсь и вижу, что рядом с ней стоит Дом.

— Не называй меня этим именем! — рычу я. — Никогда! Ты слышишь меня?

Мое тело содрогается, когда я вижу ее. Сквозь очки в черной оправе она смотрит на меня. Сочувствие… оно затуманивает ее, и я чертовски ненавижу это.

— Просто скажи мне! — кричу я.

Дом садится рядом со мной. Его рука лежит на моем колене, и я поворачиваюсь к нему. Я вижу это в его глазах — боль, глубокие кровоточащие раны. Я качаю головой.

— Нет. Не говори этого, мать твою.

Мои эмоции, они поглощают меня. Все болит. Мне больно за этого ребенка, за потерю.

— Мисс… ах… Киара. Как вы себя чувствуете?

— Я чувствую себя дерьмово! Ладно? Теперь все счастливы? — Мой тон повышается, выдохи пробивают меня насквозь. — Мой ребенок умер? Не надо приукрашивать. Я знаю, что меня ранили в живот. Я помню, когда пуля попала в меня и куда. Так скажите мне. Она мертва, док?

— Мне очень жаль, но ребенок не…