— А что это у него было?

— Суруш, — односложно ответил змей.

— Суруш… Душа? — переспросил я

— Душа это сур, — поправил он. — Но суруш и правда производное от этого слова. В целом, его название можно перевести как “отражение глубинной сути”. При желании каждый может обучиться извлекать её и придавать ей форму оружия.

— Каждый-каждый, или каждый шеску? — заинтересованно уточнил я.

— Шеску, — змей подстегнул наш ездовой коврик. К седлу у него под рукой уже был приторочен тяжёлый выгнутый клинок с длинной рукоятью. - Это подарок нашего Отца, и я не берусь судить, сможешь ли ты овладеть им. По всему выходит, что должен, в тебе течёт та кровь, что Он влил в тела наших предков. Правда, её мало. Но это не мешает тебе попытаться.

— И что нужно делать? — воодушевился я. Всегда хотел заполучить какую-нибудь призываемую цацку, чтобы всегда была под рукой. Нет, две даже раздобыл в своё время, но качество у одной было сомнительное, и от неё пришлось избавиться, а другая “пряталась” в кольцо, и её я через пару десятилетий лишился в одном переплёте…

— Рано. Тебе нужно многому научиться сперва, — снисходительно качнул головой он.

Ну рано так рано. Я напоказ вздохну, и оглядел уже выдвинувшийся в дорогу караван. Строй кстати, изменили - шли плотнее, гружёных эркшетов загнали в середину, охрана распределилась по краям. Мы же ехали за головой отряда, с парой боевого вида змеев по бокам.

— А почему никто суруши не достаёт больше? Не умеют? Или не принято? У всех оружие обычное припасено… — я подвинулся к спине Шершавого, торопливо шепча появившиеся вопросы.

— Не всем удаётся освоить это умение быстро, ибо принять себя и свою суть как есть для многих становится великим испытанием. Да и хвастаться обретённым сурушем не принято, он - для действительно серьёзных ситуаций и противников. Другие брезгают применять его к тому, с чем могут справиться обычным оружием, — терпеливо пояснил змей.

Себя и свою суть? Как любопытно, это что, выходит, какая-то духовная практика? Значит, у меня не должно возникнуть особых проблем, если, конечно, у меня вообще есть возможность пользовать подобное. В своё время я…

От мыслей меня отвлёк подрагивающий впереди мираж. Он висел низко-низко над присыпанным песком каменистым плато, и становился… чётче? Вот очередная кучка высоких кактусов совсем исчезла за образом полосатой песчанниковой скалы, пейзаж стал чётче, воздух дрожал будто от жара по краям огромного окнища. А потом я увидел второе солнце там, впереди, и окончательно понял, что это ни черта не мираж. Пёстрый зычно гаркнул, и караван прибавил ходу, топочущей массой направляясь прямо в центр… вот этого вот. Я невольно вцепился в седло и растопырил все свои чувства, надеясь изучить диковину.

Вот наконец граница этого явления, температура резко падает, обдавая шкуру холодком, на язык лезут отголоски мерзкого, химического запаха, а по чувствам проходится застойная, тяжёлая энергетика местной перемычки.

Чего?!

Кручу головой по сторонам, совершенно не понимая, какого чёрта происходит. Здесь, куда мы прошли через дрожащее окнище, есть нормальное небо и солнце, песочек лежит и… Из него прорастают странные образования, отдалённо напоминающие кристаллизовавшиеся местные кактусы. К ним липнет клочьями ваты характерный, но довольно жиденький туман.

По ощущениям - это перемычка. Туман тоже оттуда, но остальное - явно нормальный мир. Но такого не может быть. То, через что мы прошли, не являлось спонтанным порталом, сотворённым - тем более, ощущения при пересечении границы были почти никакие, как будто бы…

Как будто закрыл глаза и оказался вдруг “там”, а не “здесь”.

Что происходит? Это какая-то особенность этого конкретно взятого мира, или я чего-то не понимаю?

Пока я пытался сообразить, что происходит, язык обожгло накатившей химической вонью, а сбоку загудела низко спущенная тетива. По левую руку от каравана взметнулась буквально снесённая стрелой тварь. Она походила на крокодила с узкой мордой и длинными лапами, покрытого гладкой серой шкурой и похожими на кристаллы и стеклянные шипы выростами. В ярком солнечном свете они переливались подобно бензиновому пятну - всеми цветами радуги.

Твари пёрли и пёрли, и не было им конца. Эркшеты под громкие присвисты змеев неслись так, что в ушах шумело, а я судорожно сжимал хвостом страховочную верёвку да ещё и в седло вцепился едва ли не зубами, припав к нему всем телом, чтобы заодно не мешаться под рукой у своего сопровождающего.

Крокодилы оказались существами на удивление прыгучими, и некоторые, те, что помельче и полегче, падали едва ли не на голову, перелетая и высоченных эркшетов, и их всадников. По топору Ис’саата стекала переливающаяся, отвратительно воняющая кровь.

Впрочем, не удивительно, что твари массово прыгали, пытаясь атаковать всадников - ящероверблюды пёрли как танки, топоча всех, кому не повезло подвернуться им под мощные лапы, а когти тварей завязали в густой шерсти самоходных ковриков, не причиняя им никакого вреда. И в этот момент уже крокодилам вред причиняли змеи - кто чем. В основном оружием, но пару раз, я видел, летящих крокодилов мощно перешибало хлестнувшими хвостами. То и дело мелькалипричудливо выглядящие древковые, вероятно, суруши.

Два раза мы меняли направление движения, сворачивая то налево, то направо и ориентируясь вообще непонятно на что. Но вроде эффект это возымело, ибо крокодилы как-то ненавязчиво закончились. Шершавый полуобернулся в седле, проверяя, на месте ли я. Отцепив от сбруи едва не судорогой сведённую руку, я помахал ему кончиками пальцев. Змей после этого немного расслабился, а я в очередной раз остро пожалел об отсутствии хоть какого-нибудь вменяемого оружия.

Без него… нервно, а кинжал в этой ситуации будет всё же коротковат.

Скорости не снижали. Я отчётливо чувствовал, что наш ездовой ковёр дышит тяжелее, и начал переживать на счёт животин. А вывезут ли? Сколько ещё нам так чесать?

Химической вонью заражённой “плесенью” крови нюх отбило напрочь. Хотелось плеваться, хотелось отобрать у шершавого топор и почистить от этой дряни. Но, увы, при ближайшем рассмотрении ею оказалась заляпана и шерсть эркшета, и пара брызг попала на мой драгоценный бок. Но и тряпки под рукой нет, и шевелиться было боязно - на такой скорости шатало и потряхивало довольно сильно. Даром что полхвоста утрамбовано в корзину и дважды пропущено под страховочной верёвкой. Вывалишься на песочек, и не думаю, что возвращаться за тобой станут. Ибо из-под этого песочка твари как раз и выкапывались целыми стаями!

А ещё прохлада перемычки начала донимать. Вернее, не прохлада, температура на ней вполне вменяемая, градусов чуть меньше двадцати, может, но после жара и солнца пустыни это было зябковато.

Змеи, кстати, на несущихся во весь опор ящероверблюдах восседали ровненько, балансируя так, будто им пониже спины были вкручены гироскопы. Лучники так и вовсе стравливали ещё с метр тушки и крутили своей человеческой частью как хищная птица клювом, наводясь на цель и стабилизируясь.

И мелкие стаи песчаной дряни они прореживали очень бодро, не давая даже приблизиться к каравану. А больших, слава местным богам, больше не попадалось.

А потом солнце ударило по глазам, скакнув по небосводу, а на плечи рухнул жар пустыни. Проморгавшись и покрутив головой, я заметил и ”мираж”, из которого всё ещё выскакивали эркшеты, и разительные изменения пейзажа.

Вот теперь мы были в совершенно лубочной пустыне - барханы, песок и ничего кроме. Ясное небо, светлое от жара, и ветерок, сдувающий песчинки с чётких, будто под линеечку очерченных гребней.

Караван, впрочем, не останавливался ещё минут пять, и только когда ящероверблюды вычесали на относительно ровное место между подковообразными песчаными горами, пёстрый скомандовал остановку. Ну как остановку - змеи посвистывали, командуя зверюгам сбавить скорость, и ехали дальше. Караван сделал три круга вокруг бархана, позволяя разгорячённым животным постепенно перейти на шаг и немного отдышаться и остыть. А после - деловито занялись осмотром зверей и самих себя. Раненых, к счастью, не было - не считать же за ранения мелкие царапины и ссадины? Впрочем, полосатый бодро пошуршал их обрабатывать. Да и прочие змеи первым делом доставали из поклажи объёмные фляги и тряпки. Остро запахло настойкой какой-то травы на спирту. Запах перебивал химическую вонь крови, и, как оказалось, зелье против неё и предназначалось. Мне тоже выдали смоченную тряпку, велев оттереть попавшие на чешую брызги. Я воспользовался ей с радостью, ибо вонючая зараза вызывала брезгливость и потенциально всё-таки была опасна. Для того чтобы заразиться этой “плесенью”, правда, нужно было в ней либо искупаться, а потом поплёвывать в потолок продолжительное время, либо получить в рану хорошую порцию этой дряни. Заражались обитающие на перемычке существа в основном из-за длительного пребывания около неких “источников заражения”, которые ни в одной книге, что мне попались в руки, описаны не были, и я даже близко не представляю, что они вообще такое.