Вид жирных дряблых складок на боках и животах у мужчин приводил Накато в оторопь. А щеки, свисающие, как страусиные курдюки, придавали людям нечеловеческий облик. И она закрывала глаза, чтобы не видеть.

Слишком уж ярко горят факелы, слишком близко чужие лица и тела. Лучше не глядеть, оставить осязание и слух. Этого более чем достаточно.

Человеческие руки – они у всех одинаковы. Шершавые пальцы и ладони. На остальное – не обращать внимания.

На каком-то широком перекрестке жрецы разносили напитки, предлагали всем, кто пожелает. Не такой и долгий путь вроде бы пришлось проделать – но Накато мучила жажда. Да и мудрено ли? Она залпом осушила протянутую ей плошку. Не вода – сладковатое питье. Чем-то напоминало отвар из ягод. На удивление, сил и бодрости прибавилось. Девушка протянула плошку, чтобы ее еще раз наполнили.

Кажется, молодого жреца это удивило. Он широко ухмыльнулся и плеснул из резного деревянного кувшина еще.

Сладко! Накато мгновенно почувствовала себя заметно посвежевшей. Жрец выжидающе глядел на нее. Пихнул локтем товарища, указал взглядом на девушку. Тот одобрительно кивнул, потом мотнул головой. Это вроде как – больше ей пить не давать? Вот так щедроты жреческие! Плошку у нее забрали, чтобы налить следующему.

Ну, да ладно. Пить больше не хотелось. Ноги перестали дрожать и подкашиваться, и Накато казалось – она в силах не только дождаться утра, но и провести на праздничных улицах еще пару-тройку дней.

Лицо очередного незнакомца с толстыми мясистыми щеками не показалось особенно отталкивающим. Мясо – это даже привлекательно. На ощупь совсем не то, что сухие костлявые щеки. И широкие мягкие бока так приятно колышутся под руками.

Она сама ухватила шагавшего мимо толстяка, не обращавшего на нее внимания. И с хохотом увлекла его на ближайшее крыльцо.

*** ***

Есть ли предел человеческому удивлению?

Есть ли предел чудесам мира? Пройдешь немного – и оказываешься в месте, разительно отличающемся от всего, виденного раньше.

Храм богини Умм не был похож ни на дворец владыки в Кхорихасе, ни на храм могучего Икнатона. Он походил не на гору и не на наконечник копья, а на чудовищно громадное яйцо страуса. Такое же гладкое и округлое, только украшенное зачем-то множеством узоров, выложенных из разноцветных камней.

Площадь перед храмом оказалась огромна – даже больше, чем центральная площадь в Кхорихасе. И вся она была запружена народом.

Люди прибывали и прибывали со всех сторон. Они рвались, пытаясь пробиться поближе к храму, выкрикивали имя богини Умм и хвалы ей.

Накато при виде храма ощутила небывалый восторг. Охватило чувство, будто великая богиня плодородия, незримо присутствующая, глядит прямо ей в душу. Протягивает к ней руки. И нужно подойти ближе туда, к храму. Чтобы приобщиться к божественной благодати, что щедро изливает на своих детей великая плодородная Умм.

Остановило девушку безотчетное чувство. Невесомая мысль – слишком много людей, слишком сильная давка.

Поразительно – как эта мысль сумела пробиться в опьяненное сознание.

И понимание – ее ум и чувства ей не принадлежат. Она лишь нынче услышала о великой богине равнин Умм. Так откуда же это преклонение перед нею?

И откуда восторг перед прикосновениями незнакомых людей, лица которых слились в один невыразительный ком? Восторг и ненасытность.

Народ на площади замер – и это дало время Накато остановиться и поразмыслить. Ее утомила дорога через несколько кварталов. И она, мучимая жаждой, взяла напиток у жрецов. После этого прибавилось сил. После этого появились и восторг, и благоговение, и наслаждение происходящим.

Да! Если поначалу в душе смешивались страх, недоумение, любопытство и возбуждение, скоро сменившиеся легкой гадливостью – то после напитка жрецов творящееся на улицах действо начало приносить ей удовольствие.

Со стороны храма доносилось пение. Громкость росла, жрецы, а затем – и люди на дальних краях площади подхватывали его.

Скоро Накато перестала понимать – откуда оно доносится. Песнопения лились со всех сторон одновременно, обрушивались с неба на голову водопадом. Девушка оглядела исподтишка стоящих вблизи нее людей. Лица одухотворены, взгляды обращены к сверкающему вдалеке храму.

Она вздрогнула, заметив совсем рядом, в нескольких шагах от себя, троих жрецов. Те зорко оглядывали толпу.

Накато обратила взгляд к храму и позволила молитвенному восторгу захлестнуть себя. Она вслушалась в слова песнопения, славящего великую плодородную Умм – мать народов равнины, покровительницу города Мальтахёэ. Мысли и чувства исчезли, уступив место одному – всеобъемлющему благоговению перед богиней-матерью Умм. До чего радостно – не нужно ничего делать и ни о чем тревожиться. Нужно лишь служить богине и славить ее. Больше – ничего.

Голоса переплетались, сливались. И ее, Накато, голос вплетался в общий восторженный хор, растворяясь в нем.

Кажется, она и сама растворялась. Тело оставалось на площади, сознание же таяло, точно снег под горячими лучами весеннего солнца. Любые мысли и заботы становились неважными. Любые желания исчезали, оставляя лишь одно – служить богине Умм, раствориться полностью и навсегда в течении народа по улицам, в воздухе над храмовой площадью, в звуках пения.

Пения, становящегося все громче и громче. Оно усиливалось, заполоняя собою все – и вдруг оборвалось на подъеме.

Накато вздрогнула, как от удара. Оглянулась вокруг – где она, что происходит? Не сразу удалось вспомнить, кто она, и где находится.

Сияние вокруг купола храма Умм усилилось. Повеяло прохладным ветерком. У Накато по коже побежали мурашки. Она и внимания не обратила, что туника порвалась и свисает теперь, едва держась на поясе.

От храма вновь поплыло над площадью пение – в этот раз тихое, низкое. По толпе прокатился вздох.

Накато заметила, что жрецы снова обходят собравшихся и предлагают напиток. Нет, не нужно! Не об этом ли пытался предостеречь ее Амади, и не успел? Она нырнула в толпу, заметив, что группа жрецов направляется к ней. Задела за локоть кого-то – мужчина оказался на пару голов выше ее.

Молодой, с длинной бородой. Видно, что еще днем она была уложена локонами – сейчас же растрепалась. Должно быть, он шагал сюда, на площадь, с самой окраины. Накато лукаво улыбнулась ему.

Взгляды их встретились – а ведь в праздник великой Умм не принято глядеть в глаза встречным.

По толпе прокатился еще один вздох, и все собравшиеся, точно повинуясь невидимому знаку, опустились на плиты площади. Снова шершавые ладони на боках, плечах, спине. А плиты теплые, не остывшие. Пористый шероховатый материал, долго остающийся нагретым после заката. Может, стоило взять у жрецов еще немного их напитка?

Нет, тех двух плошек, что ей налили на памятном перекрестке, вполне достаточно.

Светло.

Когда успело рассвести? Освещенные солнцем улицы непривычно тихие и пустые. Ни голосов, ни шума, ни песен, ни толчеи. И ни жрецов, ни храмовых воинов не видно. Тут и там лежали по обочинам обессиленные люди – но их осталось немного. Большая часть, должно быть, успела разойтись по домам.

Огромная площадь была пуста. Разве что на плитах кое-где еще оставались не успевшие прийти в себя люди. В отдалении высился яйцеобразный купол храма богини-матери Умм. Не верилось, что накануне все вокруг заполоняли люди.

Накато оглядела себя. Она и сама лежала на ступеньках перед каким-то зданием. Широкая улица выходила на площадь, так что девушка отлично видела храм Умм. Неужели она заснула, сама того не заметив? Наверное. Потому что она не помнила, когда город успел опустеть и затихнуть. Не помнила она и того, как ее вынесло с площади и оттеснило на эту улицу.

Осторожно приподнялась, села. Повела плечами. Во всем теле – тяжесть и слабость. Она провела рукой по волосам. Растрепаны.