Она упала на пол, как будто ее били, но тут же поднялась, еще более сильная, и повторила движения снова и снова, каждый раз меняя их. Она закрыла глаза, выражение ее лица было полно чувств.

Это было послание ему. Он знал это, хотя еще не понимал языка ее тела. Она была похожа на океанские волны, бьющиеся о берег; неумолимая, сильная и плавная.

Синты были способны на большую скорость, на большую точность — Лара никогда не выполняла одно и то же движение дважды, — но ее гибкость, текучесть и то, как она выводила себя из равновесия, но никогда не теряла его, объединились в нечто невозможное для бота. Ронин должен был точно знать, как ей это удалось.

Однако понимание оставалось неуловимым; может быть, это были ее эмоции? С каждым мгновением они становились все более заметными, были написаны на ее лице, передавались через нарастающую драматичность ее танца.

Был ли он настолько самонадеян, чтобы предположить, что разгадает все это после одного-двух танцев? Эмоции были ключом, так и должно было быть, и это только вызывало больше вопросов.

Лара упала на колени, склонив голову и раскинув руки по бокам. Растрепанные волосы скрывали ее лицо. Холодильник загудел, не обращая внимания на ритм ее быстрого, неровного дыхания.

Наконец, она подняла лицо, убирая с него волосы. Ее глаза сверкнули над раскрасневшимися щеками.

— Так лучше? — спросила она.

— Да. Спасибо.

Ее глаза сузились.

— Тебе не понравилось.

В ее заявлении была опасность, но он не мог понять почему.

— Это дало мне много поводов для размышлений, — ему это очень понравилось, но требовалось время, чтобы разобраться в причинах.

— Что, черт возьми, это значит? — она встала, тяжело дыша. Его внимание снова привлекла ее грудь.

— Сегодня ты выполнила свои обязательства. Будешь ли ты готова завтра снова?

— Не то чтобы мне нужна зарядка или что-то в этом роде.

— Ваш народ называет это «едой и сном».

— Ты увольняешь меня? — она скрестила руки на груди, перенеся вес тела на одну ногу. Эта поза прижала ее груди друг к другу, приподняв их.

Никаких прикосновений.

— Нет. Теперь это твоя резиденция в той же степени, что и моя. Ты можешь находиться в любой комнате, которую выберешь, когда захочешь, — он вспомнил о дневнике; возможно, на чердаке есть еще что-то.

— Да, ну что ж… Тогда я собираюсь поспать.

— Я снова тебя расстроил.

— Конечно, нет, — ее тон предполагал обратное.

— Я знаю почти миллион слов на этом языке, по некоторым подсчетам, и до сих пор не знаю, что сказать тебе.

Она закатила глаза и переместила вес, качнув бедром в другую сторону. Изгиб ее бедра был едва виден сквозь свободную одежду.

— Я просто устала, ясно? Так что, спокойной ночи. Или что там ваш вид говорит друг другу.

— Спокойной ночи. Приятных снов, Лара.

Проанализировав последующий разговор, он убедился, что она что-то пробормотала, уходя, но не смог разобрать слов. Дойдя до лестницы, она не оглянулась.

Услышав, как открылась и закрылась дверь ее спальни, Ронин сел за стол и погрузился в ее танец, прокручивая его снова и снова, пока ночь безвозвратно катилась к рассвету.

Глава Двенадцатая

Лара лежала в постели, глядя в окно на ночное небо. Она раздвинула шторы и нашла веревочки, которые приподнимали пластиковые планки, позволяя оранжевому свету уличных фонарей проникать внутрь, и выключила свет в спальне. Это было то же самое небо, которое она видела всю свою жизнь, но отсюда оно казалось незнакомым.

Она не была уверена, как долго пролежала так, в какой-то момент глаза закрылись.

Какой-то звук вырвал ее из сна. Разум затуманился, она подняла голову и сморгнула расплывчатость с глаз. Дверь медленно открылась. В коридоре было темно, но свет из окна падал на Ронина, чья широкоплечая фигура заполняла дверной проем.

Приподнявшись на локтях, Лара нахмурилась.

— Ронин?

На нем были только брюки, которые свободно висели на бедрах. Его тело было совершенством, рельефные мышцы подчеркивались мягким светом и глубокими тенями. Она невольно окинула его взглядом, наслаждаясь его квадратной челюстью, широкой грудью, точеным прессом и линиями, сужающимися от бедер к тазу.

Она с трудом сглотнула, и ее тело отозвалось, сжавшись от глубокой боли в животе. Она сжала одеяло в руках.

Ронин не пошевелился.

— Что-то не так? — она заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Нет, — наконец сказал он и шагнул к ней. Он не остановился, пока не встал рядом с кроватью, глядя на нее сверху вниз, его глаза были невероятно зелеными, несмотря на темноту.

Он сдернул одеяло с Лары. Рубашка, в которой она ложилась спать, задралась до бедер, оставив ее обнаженной. Она наклонилась, чтобы прикрыться, но Ронин схватил ее за запястья прежде, чем она успела это сделать. Голый металл его рук был теплым.

— Что ты делаешь? — спросила она, широко раскрыв глаза, когда он забрался на кровать и навис над ней, устраиваясь между ее бедер. Деревянный каркас застонал под его весом.

Он повел ее запястья вверх, закрепив их у нее над головой. Прохладный воздух прошептал над ее ложбинкой, контрастируя с жаром ее тела. Влага собралась в ее сердцевине.

Ронин просунул руку ей под рубашку и прижал ладонь к животу. Он был твердым и гладким. Он медленно провел ладонью вверх. Ее кожа задрожала под его прикосновением. Когда его рука обхватила ее грудь, она выгнулась, и сосок уперся в его ладонь.

— Ронин, — прохрипела она, прерывисто дыша.

Хотя выражение его лица было пустым, его напряженный взгляд опустился к ее рту. Он отпустил ее запястья и наклонился, прижимаясь грудью к ее груди, и их рты соединились.

Лара обхватила его руками, закрыв глаза. Его губы были мягкими, прижимаясь к ее губам, но под ними чувствовалась твердость. Он отстранился, проведя по ее подбородку, шее. Одна из его рук скользнула между ее бедер, лаская ее лоно. Она застонала.

Он откинулся назад, положил руки ей на колени и широко раздвинул ноги. Она почувствовала головку его члена у своего входа. Глядя ей в глаза, он отстранился и вошел в нее.

Она проснулась, тяжело дыша, и села. Мягкий свет с улицы проникал сквозь оконные решетки. Дверь была закрыта, а одеяло сбито в кучу в изножье кровати. Ее голые ноги были раздвинуты, колени подняты, холодный воздух касался ее обнаженного лона. Было достаточно влажно, чтобы намочить простыни.

— О Боже, — она сжала бедра, борясь с болью. Ее груди были тяжелыми, соски чувствительными, когда они касались ткани рубашки. Она смахнула волосы с лица.

— Нет. О нет, нет, нет, — Лара вскочила с кровати, одергивая подол рубашки. Она вцепилась в волосы, едва ощущая острую боль на голове, пока расхаживала в темноте. — Этого не может быть. Этого не может быть!

Как это было возможно после того, через что она прошла? Ронин, без сомнения, был привлекательным, но он был ботом! Разве она не усвоила урок о них?

Это было потому, что она танцевала для него. Когда он остановил ее в первый раз и сказал, что хочет не этого, она восприняла это как вызов. Она хотела вывести его из себя. Возбудить его, если это вообще возможно. Помучить его в рамках их соглашения, потому что ему не разрешалось прикасаться к ней.

Она не ожидала, что танец для него так возбудит ее.

Все это время у него было непроницаемое выражение лица, и он не сдвинулся ни на дюйм. Он оказался непоколебимым, как гора. Но его взгляд был тяжелым, и она чувствовала это все время.

В конце концов, ему это даже не понравилось. Ее реакцией, естественно, был гнев.

Так почему же он ей снился? Почему она была так возбуждена, когда должна была отвергать саму мысль о его прикосновении?

Потому что он был другим.

— Черт возьми, нет! — она опустилась на край кровати, уперев кулаки в бедра, и застонала. — Нет.