Ей нужно забыть об этом. Неизвестно, как долго он сохранит к ней интерес, но ей придется танцевать для него, если она хочет еды и крова. Если она хочет, чтобы он помог найти Табиту. Но единственный способ отвлечь ее мысли от Ронина — это зациклиться на темноте своего прошлого… и она отказывалась делать это, даже после того, как ее предало собственное тело и ее мозг.
Забросив ноги на кровать, она схватила скомканное одеяло и, накинув его на себя, легла обратно, подоткнув его под зад, чтобы не чувствовать мокрого пятна на простынях. Она не нуждалась в напоминании о своей слабости.
Лара закрыла глаза. Время шло, а сон не приходил.
Скрип шагов над головой заставил ее вздрогнуть. Она уставилась в затененный потолок и прислушалась к его движениям, удивительно тихим для его веса. Почему он вернулся туда? Жаждал ли он ответов так же сильно, как и Лара? Было очевидно, что он никогда не поднимался в ту комнату; все внутри было нетронуто, покрыто многолетним слоем пыли.
У нее был соблазн натянуть какие-нибудь штаны и подняться туда с ним, но призрак ее сна пронесся в ее сознании. Она не могла быть рядом с ним прямо сейчас. Нет, пока она не была уверена в том, как отреагирует.
Не сейчас, когда в ее памяти еще свежи воспоминания о том, как он входит в нее.
Ронин стоял, заложив руки за спину, и смотрел на дневник, лежащий на сундуке. Он лежал среди инструментов, выделяясь среди них, несмотря на то, что был таким же старым и изношенным. Электроды на кончиках его пальцев сработали, вызвав судорогу в пальцах.
Просто сбой.
Он слишком долго пробыл в Пыли во время последней вылазки, износился больше обычного. Это и стало причиной небольшого, мимолетного сбоя в его руке. И вовсе не потому, что желание взять книгу и почитать боролось с опасениями за то, что он обнаружит внутри.
Дневник не мог причинить никакого вреда. Это были просто чернила на бумаге. Все слова в мире, все мысли ничего не могли сделать без действия. И какие бы действия ни были описаны на этих страницах, они завершились много лет назад.
Он подошел к сундуку и, наклонившись, поднял книгу с места. Бумага и чернила. Ее вес едва уловимо отразился на нем, такой же воздушный и бессмысленный, как и содержащаяся в ней информация.
Если бы только он в это верил.
Держа дневник на ладони, он открыл его на первой странице.
Эти твари сегодня убили людей. Вошли маршем в город и просто начали убивать людей. Я наблюдал из окна, как людей тащили в парк и казнили.
Когда Ронин в последний раз осматривал парк, он был мирным, залитым вечерним солнцем. Деревья и трава покачивались на ветру, а по поверхности пруда пробегала блестящая рябь.
Хотя он мог бы полностью прочитать страницу за то время, которое потребовалось, чтобы взглянуть на нее, он заставил себя замедлиться, чтобы проанализировать каждое слово.
Не похоже, что они пока ходят из дома в дом, и это, наверное, единственная причина, по которой я все еще здесь и пишу это. Почти уверен, что Джонсы и Ортеги были там. Больше никого знакомого я не заметил, но я не собирался прижиматься лицом к стеклу и показывать им, где я прячусь.
Ночь уже наступила, но на другой стороне улицы все еще светло. Костер все еще горит. Хорошо, что ветер дует с запада, иначе мне пришлось бы чувствовать их запах.
На этом страница заканчивалась, нижняя половина была пустой. Ронин перешел к следующей.
Ранее этим утром Мэнди Вайс узнала, что дерьмовое шоу в парке устроили потому, что ОНИ хотели очистить часть города. Сказали, что это ИХ право — населять эту часть Шайенна, поскольку именно их вид поддерживает ее в рабочем состоянии. Люди здесь были напуганы годами — задолго до конца этого проклятого мира — и за пределами города нет ничего, кроме пыли и радиации. Куда, черт возьми, должны были пойти эти люди?
Она сказала мне, что лидер ботов дал людям день, чтобы собрать вещи и покинуть свои дома. Большинство осталось. Когда прошло 24 часа — буквально 24 часа, блядь, до секунды — эти жестяные ублюдки начали заходить в здания и вытаскивать людей.
Это только вопрос времени, когда они начнут расчищать еще больше таких домов. Мне придется держать ухо востро.
Брови Ронина нахмурились. Он бывал в местах, где люди и боты жили отдельно друг от друга, но разделение обычно казалось вопросом комфорта и практичности. У плоти и костей были иные потребности, чем у металла и электроники. Он не мог припомнить, чтобы раньше слышал о такой открытой, широкомасштабной вражде между ними.
По крайней мере, запись дала ему вероятные временные рамки. Люди здесь были напуганы годами — задолго до конца этого проклятого мира. Это, должно быть, относилось к «Отключению».
Я понял, что никогда с этим не встречался. Хотя, думаю, это не имеет особого значения. Вероятно, через десятилетие или два, с той скоростью, с которой мы движемся, не останется никого, кто прочтет это. Боже, мы совершали ошибки, но действительно ли мы заслужили все это?
Прошло три дня с тех пор, как они сожгли тела. В основном все было тихо, хотя Мэнди сказала мне, что было несколько драк среди других людей, оставшихся в городе. В воздухе витает сильное напряжение. Я спустился в бар на 19-ой, чтобы убедиться самому. У них все еще есть выпивка. Неделю назад я бы сказал, что это единственная причина, по которой подобное место может быть таким оживленным, но сейчас я думаю, что это неправильно. У меня возникло ощущение, что там было так много людей, потому что все напуганы и никто не хочет сейчас оставаться один.
Этот город получил достаточно ударов, когда армия прошла через него в первый раз. Мы пережили самое худшее. Черт возьми, кому, черт возьми, понадобилось нападать на Вайоминг? Возможно, нам еще повезло. Похоже, что и в других местах все пошло прахом. Время от времени кто-нибудь приезжает из Колорадо или забредает по шоссе I-80 с запада, и ни у кого из них нет хороших историй, которые можно было бы рассказать. Они говорят, что Денвер — это просто радиоактивный кратер.
Теперь к нам приходят эти сукины дети-боты и говорят нам, в какие районы города нам больше нельзя заходить. Как, черт возьми, это приемлемо? Бьюсь об заклад, некоторые из них даже были частью группы, которая прошла через город во время войны. По большей части, они покинули город в одиночку. Большая часть боевых действий велась на старой базе ВВС2, — в ясные дни мы все еще иногда видим оттуда дым, — но там все равно был нанесен ущерб.
В баре они говорили, что мы все соберемся и сделаем что-то с этим. Соберем оружие и заставим их уйти. Конечно, есть боты, которые не доставляют никаких хлопот, но, похоже, сейчас никому нет до них дела. Они все — проблема, это они сражались на войне, это они убивали женщин и детей.
Все эти идиоты уже забыли, что это мы начали сбрасывать бомбы.
Я начинаю нервничать. Нужно остановиться. Я, вероятно, сделаю какую-нибудь глупость, когда буду в таком состоянии.
Мог ли он провести какой-нибудь анализ того, что только что прочитал, чтобы не остаться в замешательстве?
Люди искажают свое восприятие событий, основываясь на своих эмоциях. Он знал это не понаслышке, во многом благодаря недавнему опыту. Автор дневника даже упомянул об этом в своей записи, возможно, осознав это после того, как поднял голову и увидел, как неуклонно ухудшается его почерк, как усиливается нажим с каждым росчерком пера.
Ронин вошел в коридор и направился к чердачному люку. С первого взгляда редко бывает видно все. Протянув руку, он ухватился за веревку и открыл люк. Лестница сопротивлялась его подъему, и половицы скрипели, несмотря на его медленные, осторожные шаги. Стоя у окна, он находился прямо над комнатой Лары.
Что бы она сказала, когда бы он рассказал ей, что содержалось в дневнике? Я так и знала, или меня это не удивляет, или, может быть, вы, чертовы ублюдки с ведрами болтов?
