– Котофей Тимофеевич, это что такое с ними? – девушка испуганно отшатнулась от шедшего навстречу мужчины. Лицо его было ровным и гладким, словно блин, хотя слепым или больным он не казался и уверенно шел по своим делам.
– Дары Живодреву принесли, – котейка тоже ерошил шерсть при виде местных обитателей.
– Жуть-то какая, – в очередной раз проговорила ведьмочка.
– И не говори, – баюн то и дело фыркал. – Эх, домой бы сейчас, к Ягине на печку, а не вот это вот все.
– Марьяна!
Любомира вздрогнула, а Марун рванулся к женщине, собиравшей с дерева румяные яблоки в большую корзину. Она стояла к ним спиной, была высока и стройна, в простом платье, с распущенной русой косой.
– Стой, Марун, не надо! Не гляди! – Любомира опрометью бросилась за охотником.
– Марьяна! – Марун ее не слушал. Он подскочил к женщине, позвал ее уже тише, – Марьяна, ты ли это? Погляди на меня…
Женщина медленно поставила корзинку на землю, оправила передник и также медленно принялась поворачиваться.
– Ой, что сейчас будет, – Котофей взвыл с плеча Любомиры, а та только рот прикрыла ладошками.
И в этот миг с неба на женщину обрушилась Сирин. Птица вцепилась в ее волосы, Марун бросился на помощь, отгоняя пернатого вестника. Сама же женщина отбивалась очень вяло и без желания. Наконец, охотнику удалось оторвать Сирин от жены и отбросить в сторону:
– Прочь пошла, тварь чародейская!
В ответ Сирин только возмущенно заклекотала и шумно захлопала крыльями. Любомира глянула на нее и обомлела: у птицы теперь было совершенно другое лицо, страшное, старушечье, все в морщинах и коричневых пятнах.
– Марьяна, – Марун снова протянул руки к женщине, и та, наконец, повернулась полностью.
У нее было лицо то самое, простое и открытое, что совсем недавно носила птица Сирин. Была она растрепана, на щеке виднелась царапина от птичьих когтей, но на лице ее не было ни испуга после неожиданного нападения с неба, ни радости от встречи с любимым супругом…
Женщина молча спокойно смотрела на охотника, что тянул к ней руки. Глаза ее были пусты, словно отражение облачного неба в луже.
– Не узнаешь меня, родная? – казалось, Марун опешил и даже отступил от женщины на шаг.
А Марьяна чуть повернула голову, скосила глаза на стоявшую позади охотника Любомиру. И протянула Маруну наливное яблочко из своей корзинки.
– Не помнит она тебя, Марун Северный Ветер, – Котофей принялся поучать охотника. – Нет в этом месте памяти о смертных землях, не нужна она здесь.
– Ну, как же так… Марьяша… люба моя… прости ты меня окаянного, – охотник зажмурился, повесив голову.
А Марьяна только смотрела на него, спокойно и безразлично, протягивая яблочко. Марун продолжал:
– Не уберег я тебя, краса моя. Будь я проклят!
– Ты что говоришь-то такое? Головой своей пустой вообще думаешь? – Котофей зашипел, спрыгнул с рук Любомиры. – Мы сюда ради тебя притащились цветок папоротника искать, а ты опять такое на себя наговариваешь.
– Да, как же так, Котофей Тимофеевич? – Марун проговорил через силу, едва ли не воя с тоски. – В таком недобром месте моя Марьяша, меня не помнит, лицо ее птица Сирин, словно сарафан праздничный носит…
– Да, сам ты виноват в том, Марун Северный Ветер! – Котофей фыркнул.
– Знаю, что виноват, – Марун снова повесил голову.
– Только не так, как ты себе напридумывал, – баюн проговорил строго. – Души людские здесь надолго не задерживаются, только те, кого держит на земле что-то. Или кто-то. Держишь ты сам свою Марьяну, не пускаешь ее в пресветлый Ирий. Отпусти ее, Марун-оборотник, пущай идет с милостью.
Марун, казалось, не слушал мудрых слов кота и только качал головой, глядя в землю. А ведьмочка стояла рядом и глотала слезы.
– Ну, что, берендей, остаешься? – за спиной Любомиры нарисовался Змей Горыныч. – Гляди-ка, яблочками тебя здесь угощают. Бери, не стесняйся. Колдун-берендей и мертвая упырица – из вас отличная будет пара.
Марун со злостью покосился на Змея, рука его скользнула к поясу…
– Опять за меч хватаешься? – Горыныч прошипел сквозь зубы. – Ничему ты не учишься, берендей. Верно, и впрямь мокрое место от тебя оставить надобно, чтоб не мешался под ногами.
…А Марун схватил лунницу с головой медведя, ту самую, что Яга ему в дорожку заворожила, и рванул ее с пояса. И, широко размахнувшись, отшвырнул оберег в студеные воды подгорней речки.
И в тот же миг послышался медвежий рев, а на месте молодца встал огромный бурый медведь.
***
Казалось, Горыня не ожидал такого. Он попятился от Маруна, а тот, мотнув тяжелой головой, наоборот, двинулся в его сторону. Медведь был огромен, он казался даже больше, чем запомнился Любомире в последний оборот Маруна. То ли от волшебной водицы из Ягининого родничка он так вырос, то ли сам дух леса пришел защищать свое исчадие…
На Змея размер медвежьей туши тоже произвел впечатление. Он не стал тратить слова попусту, махнул рукой в сторону приближающегося противника, и с его пальцев слетел сноп огня. Ударил медведя в морду, рассыпался ворохом искр. Марун заревел, замотал головой, сбрасывая угольки, и как ни в чем не бывало, двинулся дальше.
А Змей снова попятился, скривил красивые губы и выставил перед собой обе руки. Сжал пальцы, словно пытался ухватить медведя за шкуру. Марун зарычал, чувствуя змеиное колдовство, но даже не замедлился, и под каждым шагом его широких лап содрогалась земля.
– Проклятый берендей, – Горыныч процедил сквозь зубы, в руке его снова расцвел огненный клинок.
Он размахнулся, со всей силы рубанул воздух перед Маруном, отгоняя оборотня от себя.
И Марун остановился. А потом встал на задние лапы, и Горыне пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть противника целиком.
Медведь заревел. Да так оглушительно, словно гром прогремел над безмолвным миром Нави, словно сам Батюшко решил спуститься в подгорние чертоги наказать их обитателей за ослушание.
Птица Сирин с возмущенным квохтаньем бросилась в небо, Любомира в страхе попятилась. У Котофея шерсть на загривке встала дыбом, с громким мявом он шарахнулся в ноги Любомире. Даже бессловесные обитатели мертвой деревеньки поспешили разойтись дальше от страшного чудища.
Сбросив оцепенение, Змей кинулся в атаку, но от первого же удара о медвежий бок, его пламенный клинок разлетелся на тысячу сияющих осколков. В растерянности чародей застыл с поднятой рукой и едва успел отшагнуть в сторону, когда мишка снова плюхнулся на четыре лапы, едва не придавив его всей своей тушей. Чудовищные клыки клацнули, лишь чуть не задев лица Горыни. Чародей прикрылся рукой – и вовремя, с невероятным для таких размеров проворством Марун бросился вперед, челюсти его сомкнулись на руке Змея. Закапала кровь.
– Марун, не надо! – Любомира спохватилась, шагнула было к дерущимся, да Котофей вцепился когтями в ее штанину:
– Стой, бедовая! Затопчет!
Но Любомира не сдавалась, шагнула еще, волоча за собой баюна:
– Марун, не тронь его! Нельзя тебе! Навек ведь в медвежьей шкуре останешься…
Казалось, эти слова на миг отрезвили оборотня, и он выплюнул руку Змея. Тот с шипением попятился:
– Ну, гляди же, берендей, сейчас померяемся, кто из нас с тобой больше.
И только собрался Змей Горыныч сменить облик, как Марун одним ударом огромной когтистой лапы снес ему голову.
***
С обезглавленных плеч Змея Горыныча брызнул сноп искр, а потом повалил дым, густой и черный. Тело Змея скрылось в этом дыму, а когда он рассеялся, тела уже и не было.
– Все, теперь точно каюк, – Котофей, выгнув спину и взъерошив шерсть, смотрел в то место, где только что стоял Змей Горыныч. – Бежать надобно.
– Куда? – Любомира тоже, не моргая, глядела туда, где еще курились остатки змеева дымка. – Разве убежишь из царства Нави? Нам без Змея Калинов мост не перейти.
– Куда-куда, к Кощею, разумеется! – кот поднялся на задние лапы и теперь за штаны тащил Любомиру в сторону Маруна. – Залезай на медведя, и бегом давайте, пока Змеюшка не очухался. Такого он точно не попустит. Это ж надо, второй головы Змея Горыныча лишить. Да, силен ты, Марун-оборотник. Может, так медведем и останешься? Силы-то чародейской в тебе немерено.
