— Из-за Этой, — сделал паузу, выделяя слово. — Я и чего похлеще отчебучить могу. Мои люди неприкосновенны!

— Что ж, принимается, — скучающим тоном изрек он. — И зачем же ты ко мне приехал?

— Подумалось, что вам бы хотелось бросить горсть земли на могилу Обата. Я в любом случае их уничтожу, но не откажусь от любой помощи. Необязательно существенной. Символической тоже будет достаточно. Это несколько ускорит процесс.

— И для чего же с кем-то делиться славой? Какой смысл нарезать пирог, если можешь съесть в одиночку? — Таро впервые глядел серьезно, хоть и немного подслеповато. Или просто изображал близорукость. Старые лисы!

— А я не жадный. Сегодня ты кому-то кусок, завтра тебе.

— Хм-м, — эта «м-м» у него выходила очень хриплой. — Или ты просто почему-то не хочешь казаться тем, кто может сожрать всё в одиночку. Это интересно.

— Вам совсем тут скучно, да? — позволил я себе легкую ухмылку, глава северной Японии хрипло закаркал.

— Так заметно?

Он не стал выговаривать, что я ловко соскочил с темы, снова посерьезнел.

— Деньги, люди, иные ресурсы? — сощурился старик.

— Без разницы. Но лучше, чтобы это было что-то символичное. Если люди, то с гербовыми нашивками острова или шевронами клана Вотанабэ, например.

— Ха, — хрипло выдохнул старик. — А это мне нравится. Да-а-а, — протянул он сипло. — Мало у кого есть это чувство драматичности, господин Ен. Ваше предложение мне по душе.

Фух. Акции даже в ход пускать не пришлось. Пусть ждут своего часа и послужат истинному владельцу, когда он вернется забирать свое по праву.

— Это всё?

— Нет. Еще одна маленькая просьба. Невежливо будет не позвать на похороны всех, кому интересно данное мероприятие.

Тут старик нахмурился. Недовольно поджал губы.

— Неприятно. Но ты прав. Я сам сообщу кому надо.

— При всем уважении, Вотанабэ-сама, для вас это один звонок, для меня возможность увидеться и выстроить связи с тем, к кому иным способом не пробиться.

— Хм-м-м, — старик громком думал, и так протяжно, что это походило на рык. — Хм-м-м-м.

Не хватает ему чего-то. Неужели акции все же уйдут.

— В живых кто-то должен остаться, — постановил он и поднял на меня взгляд.

— Вассалитет⁈ — распахнул я глаза, на лицо наплыли удивление и ухмылка во весь рот.

Пенек старый! Отрыжка времени! Да пошел ты нахер! За один звонок ты такое не заслужил. Он задумал вернуть Обата на остров в виде домашней зверушки. Кастрированный, дрессированный Обата, вот уж действительно отличный подарок императору. Какая изощренная месть.

— Боюсь, не могу гарантировать выживание кого-либо из основной ветви. Одного наследника я уже убил. Второй, вероятно, погибнет в первые дни. Изаму отдаст душу печали, как только клан увянет, и сгорит в переживаниях за считаные недели. А Миура… Вы слышали про Миуру. Его не сломать. Его можно только убрать.

— Да. Слава Миуры шагает сквозь океан. Мне даже интересно, как ты с ним будешь справляться.

— Ну, — я неопределенно пожал плечами. — У всех свои хитрости.

— Ладно. Пойдет и кто-то из второстепенной ветки. Лишь бы в нем хоть капля крови Обата была.

— Это можно. Я постараюсь.

— Братец! — крикнул на первом этаже Сунбок Мае.

«О нет!», — подумал Миджун. Этот тон он знал отлично. Опять что-то выдумал, а разбираться ему.

— Ты где?

Миджун какое-то время раздумывал выпрыгнуть с окна второго этажа, но потом понял, что это как-то по-детски.

— Здесь я, — нехотя отозвался он.

— Я такое узнал! — ворвался в комнату младший. — Безымяныш бездарный!

— Что за чушь, — фыркнул Миджун.

— Говорю тебе. Я давно стал подозревать. Он какой-то спокойный стал. Все говорили о заварушке в пещерах. Он там со своим учителем вроде как группу лазутчиков уничтожил.

— Я слышал. Но это же бред. Два на восьмерых. Я думал так, раз на раз с кем-то сцепились, а остальное слухи.

— Может-быть. Дезинформация на чем-то в любом случае основана, — тараторил Сунбок. — Я это к чему вообще. Он потом в больнице лежал, в школу не ходил. А затем вернулся очень спокойный.

— Ну а чего ему бушевать? Он свою позицию обозначил. Общественность до сентября её приняла. А там, глядишь, кто в себя поверит, какие-то подставы подготовит, веселое будет начало года.

— Я тебе говорю, это всё туфта. Он дар потерял.

— Да с чего ты это взял? — спросил Миджун.

— А с того, что я за ним внимательно слежу. Вспомни, как он раньше, чуть что — глаза голубым светятся, искры трещат, ветер от него по кругу. А потом я видел, как он шел с задохликом Йео. На улице был сильный ветер, и он все листы у этих двух по двору раскидал. Они их собирали и бегали за ними. Будь у тебя ветряной табур, ты бы как поступил в такой ситуации? Скакал бы как кот за бабочкой?

— Ну может у него проблема только со стихией ветра, — пожал плечами Миджун. — У полимагов всё сложно, ты же знаешь.

— Мунбёль помнишь?

— Конечно.

Историю девчонки знали все на острове. Отец простой электрик. Дважды его било током от щитка и один раз молнией. Мунбёль родилась одаренной. Конечно же с электрической специализацией.

Дар в первом поколении часто очень слаб, вот и у нее едва-едва прорезался, была единичкой по шкале Попова. Да, была… К тому же техникам ей обучиться негде, но интуитивно она отлично владеет табуром. Единение со стихией на высшем уровне.

Её считают немного того… своеобразной, мягко говоря, и небезосновательно. Девчонка ловит молнии. При каждой непогоде она взбирается на крышу или лезет на гору и ждет, пока небеса откликнутся на её желание.

Вселенная, Зевс, а может, Ёндын — повелительница ветра, сама Сольмундэ, или иной бог иногда отвечают на её молитвы, и грозовые облака дарят ей свой гнев легко и без сожаления. Электрическое лезвие рассекает небосклон и устремляется прямиком к хрупкой девичьей фигурке в промокшей насквозь футболке.

Миджун потряс головой, прогоняя образ прилипшей полупрозрачной ткани к её телу.

После каждого удара молнией сила девушки растет. Всего на одну единицу, но сам факт. Она уникум. Её даже обследовали в университете, но никаких аномалий не обнаружили. Тем не менее она с однёрки уже скоро достигнет верхнего порога пятого ранга.

Многие пытались за ней повторить, но после двух школьников, угодивших в реанимацию с ожогами, всем строго настрого запретили пытаться это повторить.

Правда, сработал запрет лишь после третьего экспериментатора, что с ударом молнии прямиком улетел на небо.

— И что с Мунбёль?

— Ну у нее же идеальное единение со стихией. И она всегда чувствовала этого Безымяныша, потому что он… — Сунбок замялся, вспоминая дословно. — «Подчиняет стихию в округе. Владычит ею». А потом она сказала, что это чувство пропало. Когда Мунбель случайно сталкивалась с ним, всегда проскакивала искра, не в смысле как в дораме, когда двое стесняшек влюбленно пялятся будто два болвана. А настоящая, которая током бьется. А тут ничего. Девушка даже специально несколько раз в парня врезалась, но не почувствовала контакта. Только злой взгляд и угрозу получить по жопе на русском.

— А с чего бы она тебе это все рассказала?

— Ну-у-у, — тут младший стушевался. — Я подслушал, как она с подругой делится, а потом типа её пару раз на свидание позвал. Но уже узнал всё, что нужно, больше не буду.

— Ты… ради информации. А как же твоя драгоценная Мина?

— Это всё ради нее. Безымяныш теперь бездарен. И не сможет её защитить. Находиться в его свите теперь опасно. И мы станем первыми, кто покажет его слабость всей школе. Ты станешь первым. Ведь мне нельзя. Сам знаешь. Вызовешь его на дуэль и отделаешь при всех.

Миджун тяжело вздохнул. Как бы ни хотелось отрицать реальность, но пазл складывался. Поэтому Безымяныш угрожал ему пистолетом. Больше нечем было.

«Прости, парень. Придется тебя унизить. Лучше я, чем Сунбок. Поверь мне».

Вид за стеклом иллюминатора вызывал тоску, но Федька Сапрыкин все равно чувствовал воодушевление. Он впервые взял на себя что-то серьезное, и от этого словно сил в руках прибавилось, а груз ответственности не давил на плечи, а наоборот, стал крыльями за спиной.