— Маникюрщица?

— Клиентка и заявила о пропаже. Пришла на встречу, а дома никого. Двери распахнуты настежь, она и вошла, постучавшись. Вся ванная в крови — бойня как в ужастиках, куски плоти, блевотина. Клиентка естественно орать начала, а потом нас охрипшим голосом вызвала.

— Ни хрена себе, — говорю я, представляя ужасную квартиру. Перевёрнутая мебель, разбитые зеркала, разорванные мешки из-под мусора, липкие следы по всей комнате. — Нашли его?

— Нет. Сейчас он в розыске. Но передай алкашам, что обязательно найдём — подняли все силы. Опрашиваются свидетели. Объявлен «План-перехват».

— Всё как в кино.

— Жизнь это не кино, — поучающе сказал Лешка, — еще вопросы есть?

— Вообще-то я тебя на пиво звал. На железнодорожных путях больше трупов не находили?

Трубка надолго замолчала, и я посмотрел на экран, чтобы убедиться — «друг еще на проводе».

— Алло?

— А ты почему спрашиваешь?

— Любопытствую. Леха, ты не беспокойся, не только ты служишь. Знаю я о железнодорожном убийце. Серийник, да? Не нашли его?

Трубка грозно молчала, и я подумал, что мой длинный язык могут и укоротить.

— Алло?

— Туточки.

— Не нашли пока. Найдём. Ты случайно не журналист?

— Я — грузчик. Ну пока.

Обиженно замолчал телефон. Яйцо безразлично смотрело в пространство.

— Как-то много маньяков для одного человека, да, Требухашка?

Друг молчал, закованный в скорлупе. Наверху жарили мясо и запах гари пробивался сквозь вентиляцию вонючим потоком. Что они там вечно жарят такое мерзкое? Пойти наорать? Не, это личное дело каждого, чем заниматься дома, если ничего криминального. Вот когда задохнусь во сне, тогда можно и претензии предъявлять. А сейчас всё равно.

Я открыл форточку и опять сел созерцать «требухашкино убежище», а мысли о другом были. Значит убийца ушёл от правосудия. Разделался с девушкой и остался безнаказанным. Плохо, но его поймают. Никуда не денется. Я вспомнил про крылья, о которых говорил Толик, и встал. Прошёлся по кухне.

Крылья дают некое подобие защиты плохим людям. И чем больше и пышнее, тем сильнее и удачливее тварь. Если верить деду крылья у бармена мощные, как и у Юры Безотчества. И оба на свободе кружат, как голодные волки в поисках новых жертв. Черт!

Я сам как волк в клетке забегал по кухне: от окна к двери и назад. Яйцо казалось безразличным. Вот он дурацкий характер опять лезет наружу. Не могу я так. Не могу просто так сидеть, не могу забыть о том, что может случиться беда. Вечно мне нужно влезть.

2.

Мне опять снился сон. Опять этот кинотеатр в стиле хоррор. Опять ночь и железнодорожные рельсы.

Вокруг голое поле — осень, и только рельсы тянутся в бесконечность, уложенные на деревянных шпалах. Я бегу и чувствую, как железо холодит пятки. Смотрю вниз и вижу голые ноги, мелькающие из-под длинной юбки. Неудачно попадаю ногой на щебенку, но боль не так страшна, как преследователь, и я не останавливаюсь, только вскрикиваю, поднимаю ногу на мгновение выше и продолжаю бег. Над головой висит безразличная луна. Она и является единственным источником света сейчас. Я слышу топот и тяжелое дыхание за спиной. Это не собака и не волк преследует меня — это кто-то намного страшнее и опаснее, чем дикое бешеное животное.

Я оборачиваюсь и кричу женским голосом. Надрывно кричу, хрипло и пугающе истерично. Я напуган (напугана). Та, в чьём я теле, напугана и страх передается мне.

— Малинки! Малинки! Такие вечеринки! — кричит преследователь. У него голос молодого парня и, как у всех молодых, у этого голос самоуверенный, наглый и что сейчас страшнее всего весёлый и беззаботный. Ужас холодной волной охватывает от пяток до пояса, спотыкаюсь, подхватываю одной рукой юбку и бегу дальше.

Теперь я слышу не только его тяжелое дыхание, а ещё и сама задыхаюсь. Впереди одинокий полустанок. Пару метров залитого цемента платформы, скамеечка для уставших пассажиров, название станции на фонарном столбе. Там сидит одинокий пассажир, и это мужчина.

— Куда, — шипит урод сзади и топает быстрее, я кричу и жду удара в спину, жду как он схватит меня за шиворот блузки и потащит назад в темноту, а мужчина на остановке так и будет сидеть, погрузившись в телефон.

Туфли давно остались лежать где-то там, ноги уже не чувствуют боли и дыхание восстанавливается. Главное сейчас не кричать, не тратить воздух и силы. Главное добежать. Там мужчина, там защита — уроды, которые охотятся на женщин они боятся мужчин. Беги, девочка, беги!

Урод спотыкается и ругаясь останавливается.

Вот оно спасение. Я одновременно женщина, которая задыхается от надежды и я отстраненный наблюдатель. Игрок внутри Аватара. Черт, это всего лишь визуальная новелла про выдуманного маньяка и концовка будет хорошая уже через парочку стрипов. Пусть только она добежит, преследователь невольно дал ей шанс.

Мужчина замечает «нас». Оглядывается, поднимается и смотрит пристально. Это газета у него в руках, а не телефон. Он складывает её и кладет в старомодный портфель, такой с какими ходили при совке представители власти и мелкие бухгалтеры. Он медленно встает и одевает шляпу с высокими полями. Только не это… Стой, женщина. Остановись!

Меня выкидывает в реальность и с размаху швыряет об пол спиной. Я кричу и машу руками и ногами, как перевернутый таракан. Паника захлестывает как вода утопающего, уж кому не знать, и я замираю. В комнате ни души. Это — комната. Моя комната. Это — дом. Мой дом. Я — дома. Всего лишь дурной сон.

Матерясь как Толян в запое (видела бы меня сейчас Катька, любовь бы закончилась раз и навсегда) я выхожу на кухню, включаю свет. Яйцо стоит там где я его забыл. Холодное и безразличное страусиное яйцо.

— Это ты, бл.! — замахиваюсь с такой силой, что только громадным усилием воли могу остановить кулак на подлете. Конечно, оно молчит.

— Это ты мне опять сны крутишь? Как ты задрал уже со своими посланиями!

Я скриплю зубами, так что нижняя челюсть начинает болеть и бью кулаком в стену. Потом вторым добавляю и опять. И опять.

— Хватит насылать на меня эти кошмары! Я ничего не могу сделать!

Яйцо безразлично молчит. Сверху кто-то стучит по трубе, намекает, чтобы кто-то заткнулся. Где телефон? Он тоже здесь. Смотрю на время — двенадцать часов ночи и одна минутка. Почти ровно полночь. Спать бы еще и спать, завтра ведь на работу.

— Сейчас точно никуда не пойду. Ночь. И вообще, женщина эта наверняка уже мертва!

Нужно говорить тише. Стены у нас тонкие.

— Завтра поговорю с Лёхой. Осторожно поговорю, а то этим только скажи, так ещё тебя и посадят, за то что много знаешь. Понял, ты, яйцо?

Яйцо молчало. Требухашка затаился и жаждал крови. Да фиг тебе, а не моя кровь, принципиально. Не люблю когда на меня давят.

— О, пропущенный вызов. Кто там ещё звонил? Не удивлюсь если с того света или типа того. Двенадцать часов ночи, блин, нормальные люди спят в это время!

Пропущенный вызов. Три раза. «Витька со склада». Вот это нежданчик! Старый заграничный друг-заика — ух ты моя лапочка, соскучился?

Я нажал «перезвонить» и пока шли гудки разглядывал яйцо. Яйцо в свою очередь разглядывало меня. Витька взял трубку.

— П-п-п — привет. М-м-мм-м

— Привет, привет товарищ-коллега. Не спишь?

— Н-н-н.

— Да не волнуйся ты так, друг. Я очень рад тебя слышать, даже не представляешь как. Что там у тебя шумит и стучит на фоне? Едешь куда?

— Д-да.

— И куда же? Просвети меня, друг мой дорогой.

Тут его так «заклинило», что пришлось ждать целую минуту, чтобы смысл понять. Ехал он ко мне. В гости. На поезде. Сейчас. Вот и звонил, чтобы предупредить, а я спал и не слышал.

— Не-не-не надо было?

— Нормально всё, друг! Прибываешь когда?

— В-в-в в п-пять утра. В-в-в-.

— Встречу не переживай. В пять утра. Уже запомнил.

— Ты — ты — ты не рад?

— Чувак, ещё как рад, — немного покривил душой я, — тут и поговорить не с кем. Ладно, остановку не проспи, мне тоже нужно отдохнуть. Полночь на дворе, приедешь, поболтаем.