4.

Витька с Требухашкой уже заждались. Я руки помыл и за стол уселся, всем видом показывая, что Витькой недоволен, но есть буду. А ему всё равно. Гусеница у него на плече как приклеенная. Кажется даже спит на ходу и не парится.

Вижу, что важный разговор нас троих ждёт и не тороплюсь с едой заканчивать, а Витька уже уселся напротив и в тарелку заглядывает. Но я тянул сколько мог. Дул на горячее, солью посыпал, в туалет ходил, руки мыл, а Витька ждал. Хотел убежать в комнату по-тихому, но не удалось. Разговаривать всё-таки пришлось.

— Я уезжаю, — сказал Витька, — взял билет на пять утра.

— Ладно.

— Мне очень надо.

— Ладно.

— Если хочешь, я могу вернуться.

— Как хочешь, — пожал плечами, — мне всё равно.

Конечно это была неправда. Но почему бы не пнуть напоследок проплывающий труп врага. Витька позеленел как тот мертвец, но заикаться не стал, кажется и на него общение со мной хорошо действует.

— Не хочу быть иждивенцем. Если понадоблюсь, то вернусь через неделю. Будем на связи.

— Требухашка мой, — подчеркнул я, — если кто не понял. Гусеница остается дома. Никаких путешествий и вокзалов.

— Требухашка наш, — грустно улыбнулся друг и погладил червячка на плече. — Конечно, он останется здесь. Это же твой питомец. Ты у нас Избранный.

Он что упрекает меня?

— Маньяка будем ловить без тебя, — сделал я последнюю попытку удержать Витьку и тот насторожился. Пришлось всё рассказать про новые убийства, всё что я знал на сегодняшний день. Рассказал и легче сразу стало. Сосед задумался, «поглаживая червячка» и посматривая на меня, но жадность победила:

— Ты справишься. Ты — сильный. А Требухашка тебе обязательно поможет, когда вырастет.

— И цыгане, слухи ходят, обо мне спрашивали. Это Пухлая, наверное здесь крутится со своими миньонами.

— Если бы она хотела тебя убить, то ты бы домой ещё тогда не вернулся. И разве в Индийском живут цыгане? Ты говорил просто бедные люди.

— Значит дядя Андрей ошибся, то есть сосед наш, алкаш.

И про это тоже пришлось рассказать. К слову пришлось. О том, что по мнению старого алкаша я излечиваю алкоголизм одним прикосновением или типа того.

— Я об этом думал, — кивнул Витька — тоже снилось, Требухашка мне что-то такое показывал. Но это не точно, проверить бы не плохо. Но мы же не ученые, чтобы эксперименты на людях ставить. Когда вернусь, займемся влиянием крыльев на человеческое сознание или даже на саму природу.

— Ого, — только и смог я выдавить, — как ты заговорил.

— Иди спать, друг. Иди, я поменял постель. Отдыхай, после работы. Мы с Требухашкой на хозяйстве.

5.

На этот раз снов не было. Я провалился в чистую постель, пахнувшую какими-то совершенно фантастическими ароматами стирального порошка, как в объятия Снежной Королевы. Упал и пропал без памяти. Не знаю переутомление сказалось, нервы, хороший ужин или свежая постель, но если бы Витька меня не разбудил я бы опять проспал поезд.

— Мишка! Вставай! Будем прощаться!

Я молча смотрел, как он собирает свои хилые пожитки, изредка поглядывая на часы. Гусеницу Витька устроил в новой большой коробке из-под женских сапог. Постелил ваты, газетки, как-то хитроумно обложил картонные стенки прокладками и будущий боевой питомец вытянувшись с комфортом даже не видел, что его любимый друг хозяина уезжает, может навсегда.

— Уезжаешь, — сказал я, — даже чаю не попьёшь.

— Почему? Попьём вместе, как в старые добрые времена.

Чай всегда делал он, даже когда мы были едва знакомы. Очень уж он любил это колдовство с чайничками. Хотя что пакетики, что листовой чай — ему было без разницы, вкуса у товарища не было. Он просто любил сам процесс.

— Бросаешь, — сказал я, — подняв кружку и вдохнув аромат бергамота, — если друг оказался вдруг.

— Перестань цитировать всё подряд, — засмеялся Витька, — особенно когда это не в тему. Буду по вам скучать. И постараюсь вернуться как можно скорее.

— Бросаешь, — повторил я, — я справлюсь, а вот червяк нет.

— Н-не называй его так, — Витька даже тише заговорил, не желая разбудить гусеницу. — Он уже всё понимает. Говори с ним почаще, гладь его вдоль туловища — он это любит. Хлебных крошек побольше и паштет из консервы. Самую дешёвую консерву бери, не прогадаешь. На сквозняке коробку не ставь и на солнце тоже. В холодильник думаю сам не додумаешься… Что ещё?

— Крылья? — подсказал я и угадал.

— Точно! — оживился друг и посмотрел на часы. — Чем больше ему скормишь, тем быстрее он превратится из гусеницы в бабочку. Но у меня есть совет для тебя.

Я хотел сказать про яйцо и курицу, но промолчал, не зачем ссориться перед отъездом.

— Забудь про свою винную карту. Не лезь больше в неприятности. Требухашке теперь много не надо, не зачем рисковать. Проще обокрасть на крылья злобного забулдыгу, который избивает жену и детей, чем связываться с полицией или бандосами. Как ты это называл? Уровни? Забудь про высшие уровни, друг.

— Короче, — я встал, — не учи учёного. Ехай куда едешь, как говорил Шнур, а мы тут сами разберемся.

— Не рискуй, — попросил Витька, — я не смогу тебя защитить. Подумай про слова дяди Андрея, покопай в этом направлении. Может ты не убийца, а целитель. Может это твоя миссия.

— Когда ты заикался — больше мне нравился. Я вызываю такси, с тобой поеду.

6.

Таксист был лысоватый полный дядька, который безразлично засыпал за рулем. Развлекать нас разговорами желания у него не было, поэтому в дороге все угрюмо молчали.

Молчаливая темная дорога бежала по бокам, разбавляемая редкими фонарями, как зубами старика. Солнце уже пыталось подняться, но не проснулось до конца. Раннее утро, самый свежий и вкусный воздух в это время.

— Приехали, — проворчал таксист, подруливая на парковку.

— А ближе нельзя? — спросил я из вредности. Хотелось услышать наглый ответ в стиле фильма «Брат», но не свезло.

— На знаки смотрим. Проезд запрещён. Тут недалеко, дойдёте. Извините, правила.

Витька рассчитался, а я вытащил его облезлый чемодан из багажника. Поезд прибывал примерно минут через пятнадцать. Успели.

— Ну что, будем прощаться? — неловко произнёс я уже на перроне. Купил кофе на двоих и мы обжигаясь пили из пластиковых стаканчиков. Голос звучал подозрительно хрипло, наверное простудился.

— Ага, — прохрипел Витька в ответ.Тоже простыл, не нужно было ему кофе брать.

— Слушай…

— Да?

Очень много хотелось сказать, но не умею я душу открывать на распашку. Все эти нежности… «хуежности» не для меня.

Я уже хотел сказать, что чувствую себя грёбаным глиномесом и дать Витьке в рожу, когда он изменился в лице. Сильно так изменился, задрожал, побелел, и за спину мне смотрел, открыв рот.

— Чё там? Мне стоит беспокоиться?

— Ты кастет взял? — прошептал Витька и взялся за ручку чемодана. Кастет остался где-то в районе Индийского, как и щипчики. Но думаю справлюсь и так. Мой друг сегодня точно уедет домой. На плечо легла тяжелая рука и Витька шагнул назад.

— Пацаны, вопросец можно?

Я медленно обернулся и мгновенно узнал майку с надписью «Алиса». Рыжий качок смотрел мне в лицо, но агрессии я не заметил.

— Почему бы и нет, — ответил я, — только руку убери.

— Извини, брат.

Лапу он и правда убрал.

— Не знаете когда прибывает ночной? Мы малого на учебу провожаем, боимся «провтыкать», то есть пропустить. Я вижу твой брат с чемоданом, может не первый раз катаетесь.

Он не помнил меня или делал вид, что не помнил. Я не чувствовал подвоха. Рядом с огромным рыжим стоял мелкий рыжань, на две головы его меньше и в очках. Брат или сын.

— Так подскажете или как?

Я беспомощно повернулся к Витьке, а он даже не запинаясь всё рыжему объяснил. И опять здоровяк не показал, что знает перепуганного заику, которого совсем недавно продавал, как заложника.

— Спасибо, пацаны. (Его пацаны стояли в десятке шагов далее и безразлично курили). Всю жизнь на вокзале, а расписания не знаю, прикиньте. Курить будете? Малой едет на учебу в большой город. Медалист, куча олимпиад, мечтает в оборонной промышленности работать — инженер будущий. Талантище, не то, что я. Первокурсник. Вы куда едете, может присмотрите за ним?