БАЛЛАДА О СОЗНАТЕЛЬНОСТИ Посвящается памяти Даниила Хармса Егор Петрович Мальцев Хворает, и всерьез: Уходит жизнь из пальцев, Уходит из желез, Из прочих членов тоже Уходит жизнь его, И вскорости, похоже, Не будет ничего. Когда нагрянет свора Савеловских родных, То что же от Егора Останется для них? Останется пальтишко, Подушка, чтобы спать, И книжка, и сберкнижка На девять двадцать пять. И таз, и две кастрюли, И рваный подписной, Просроченный в июле Единый проездной. И все. И нет Егора! Был человек, и нет! И мы об этом скоро Узнаем из газет. Пьют газировку дети И пончики едят, Ему ж при диабете – Все это чистый яд! Вот спит Егор в постели, Почти что невесом, И дышит еле-еле, И смотрит дивный сон – В большом красивом зале, Резону вопреки, Лежит Егор, а сзади Знамена и венки, И алым светом залит Большой его портрет, Но сам Егор не знает, Живой он или нет. Он смаргивает мошек, Как смаргивал живой, Но он вращать не может При этом головой. И дух по залу спертый, Как в общей душевой, И он скорее мертвый, Чем все-таки живой. Но хором над Егором – Краснознаменный хор, Краснознаменным хором Поет – вставай Егор! Вставай, Егор Петрович, Во всю свою длину, Давай Егор Петрович, Не подводи страну! Центральная газета Оповестила свет, Что больше диабета В стране советской нет! Пойми, что с этим, кореш, Нельзя озорничать, Пойми, что ты позоришь Родимую печать. Давай, вставай, Петрович, Во всю свою длину. Давай, вставай, Петрович, Не подводи страну. И сел товарищ Мальцев, Услышав эту речь, И жизнь его из пальцев Не стала больше течь. Егор трусы стирает, Он койку застелил, И тает, тает, тает В крови холестерин… По площади по Трубной Идет он, милый друг, И все ему доступно, Что видит он вокруг! Доступно кушать сласти И газировку пить, Лишь при советской власти Такое может быть! БАЛЛАДА О СТАРИКАХ И СТАРУХАХ
с которыми я вместе жил и лечился в санатории областного совета профсоюзов в 110 км. от Москвы Все завидовали мне: «Эко денег!» Был загадкой я для старцев и стариц, Говорили про меня: «Академик!» Говорили: «Генерал-иностранец!» О, бессониц и снотворных отрава! Может статься, это вы виноваты, Что привиделась мне вздорная слава В полумраке санаторной палаты? А недуг со мной хитрил поминутно: То терзал, то отпускал на поруки. И все было мне так странно и трудно, А труднее всего – были звуки. Доминошники стучали в запале, Привалившись к покарябанной пальме, Старцы в чесанках с галошами спали Прямо в холле, как в общественной спальне. Я неслышно проходил: «Англичанин!» Я козла не забивал: «Академик!» И звонки мои в Москву обличали: «Эко денег у него, эко денег!» И казалось мне, что вздор этот вечен, Неподвижен, словно солнце в зените… И когда я говорил: «Добрый вечер!», Отвечали старики: «Извините». И кивали, как глухие глухому, Улыбались не губами, а краем: «Мы, мол, вовсе не хотим по-плохому, Но как надо, извините, не знаем…» Я твердил им в их мохнатые уши, В перекурах за сортирною дверью: «Я такой же, как и вы, только хуже!» И поддакивали старцы, не веря. И в кино я не ходил: «Ясно немец!» И на танцах не бывал: «Академик!» И в палатке я купил чай и перец: «Эко денег у него, эко денег!» Ну, и ладно, и не надо о славе… Смерть подарит нам бубенчики славы! А живем мы в этом мире послами Не имеющей названья державы… БАЛЛАДА О ТОМ, КАК ОДНА ПРИНЦЕССА РАЗ В ДВА МЕСЯЦА ПРИХОДИЛА УЖИНАТЬ В РЕСТОРАН «ДИНАМО» «… И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна…» А. Блок Кивал с эстрады ей трубач, Сипел трубой, как в насморке, Он и прозвал ее, трепач, Принцессой с Нижней Масловки, Он подтянул, трепач, штаны, И выдал румбу с перчиком, А ей, принцессе, хоть бы хны, Едва качнула плечиком – Мол, только пальцем поманю, Слетятся сотни соколов, И села, и прочла меню, И выбрала бефстроганов. И все бухие пролетарии, Все тунеядцы и жулье, Как на комету в планетарии, Глядели, суки, на нее… Бабье вокруг, издавши стон, Пошло махать платочками, Она ж, как леди Гамильтон, Пила ситро глоточками. Бабье вокруг, – сплошной собес! – Воздев, как пики, вилочки, Рубают водку под супец, Шампанское под килечки. И, сталь коронок заголя, Расправой бредят скорою, Ах, эту дочку короля Шарахнуть бы «Авророю»! И все бухие пролетарии, Смирив идейные сердца, Готовы к праведной баталии И к штурму Зимнего дворца! Душнеет в зале, как в метро, От пергидрольных локонов, Принцесса выпила ситро И съела свой бефстроганов. И вновь таращится бабье На стать ее картинную, На узком пальце у нее Кольцо за два с полтиною. А время подлое течет, И зал пройдя, как пасеку, «Шестерка» ей приносит счет, И все, и крышка празднику! А между тем, пила и кушала, Вложив всю душу в сей процесс, Благополучнейшая шушара, Не признающая принцесс. …Держись, держись, держись, держись, Крепись и чисти перышки, Такая жизнь – плохая жизнь – У современной Золушки! Не ждет на улице ее С каретой фея крестная… Жует бабье, сопит бабье, Придумывает грозное! А ей – не царство на веку – Посулы да побасенки, А там – вались по холодку! «Принцесса» с Нижней Масловки! И вот она идет меж столиков В своем костюмчике джерси, Ах, ей далеко до Сокольников, Ах, ей не хватит на такси! |
