В порту за травму никто платить не станет. Сам раззяву поймал? Вот сам и выкручивайся. Веревку и мыло, если что, можем одолжить, на складе еще есть, на всех беженцев хватит.

Сколько их в порту сгинуло? Сотни, если не тысячи. Слишком мало ресурсов, а голодных ртов выше крыши.

Убыль населения в пределах запланированной нормы.

Кем, мать его так, запланированной? Как вообще убыль населения может быть нормой в социуме?

Для выживания вида, гибель нескольких экземпляров представителей семейства несущественна.

Вот так, военный, мать его, коммунизм на одной шестой Земного шара в чистом виде.

Лиса, попадая в капкан, отгрызает себе ногу. Человечество, попав в невыносимые условия существования, ограничивает рождаемость, сокращает расходы на стариков и перестает заботиться об инвалидах. Хорошо хоть со скалы не сбрасывают, но судя по тенденциям, и до этого недалече. И все это под прикрытием красивых лозунгов — о великой миссии и необходимости спасения цивилизации.

Петр Иванович переключил скорость и включил фары, совсем темно стало, дорогу ни черта не видно. Только Юпитер слепит и ничего не освещает, даже от Луны видимость намного лучше. Издевательство какое-то, а не новая звезда…

Впереди бензовоз поморгал разбитыми стоп-сигналами, — условный знак, дорога впереди совсем паршивая. А где она еще осталась хорошей? Тридцать лет ничего не ремонтируется, не хватает сил, средств и людских ресурсов. Что уж говорить об Африке? Мертвый континент.

Иваныч сбросил скорость и незаметно для себя стал прислушиваться к разговору в кабине.

— Вот тогда Макс и говорит, — рассказывал новичок, — а слабо прострелить лампочку в кабинете командира части?

Иваныч молча усмехнулся в усы, он очень любил подобные истории.

— Ну а я что? — продолжал Стивен, — отказаться не могу, за труса посчитают. А соглашаться стремно, ведь если поймают, почти наверняка трибунал. Не расстреляют, конечно, но могут на месяц посадить на гауптвахту или вообще депортировать на болота. Уж лучше расстрел…

— Ну и? — не выдержал Мишка.

— Схитрить решил. Вот говорю если бы из СВД, так никаких проблем. А из наших «плевалок» шансов попасть нет.

— А они что?

— Да что они… там только один заводила был, кликуха — Румын. Остальным лишь бы поржать с новичка. Молчали, лыбились, ждали очередную хохму и как я выкручиваться буду. А меня в тот момент такая злость разобрала, что я Румыну прямо в лоб сказал — или тащи СВД, или иди ты к черту с такими подставами.

— Ну, а что Румын?

— Надулся. Ушел, часа через два ТСВ-шку притащил. Где стащил не знаю, не так это просто, однако нашел. Говно несусветное! Метров на сто еще нормально бьет, а дальше — как повезет. От крыши столовой до барака метров двести, не меньше, попасть почти невозможно. Если только чудом. Но формально-то он условие выполнил. ТСВ не «Калаш» и не «воздушка», пусть и учебная, но все-таки снайперская винтовка.

— И ты согласился? — ахнул Мишка.

— А куда деваться? Пошел в яр, пристрелял немного. Вроде ничего, плюется, конечно, но не так чтобы уж слишком сильно. Патронов полный карман, ветра нет. Прицел настроил, забрался на крышу, прикинул, что к чему. Если с первого выстрела не попаду, на второй времени не хватит — тревогу объявят, смыться не успею. Значит, придется попадать. Можешь, не можешь, — а надо! Прицелился и шарахнул…

— Ну и?

— Попал, конечно! Лампочка вдрызг. Завыла сирена, врубили прожекторы, общий подъем по тревоге. Но я все шаги заранее просчитал, по секундам. Прыжок с крыши, бегом, винтовку в форточку сунул — Румыну. Ее ведь еще на место вернуть нужно, где лежала.

А сам, пригнувшись, вокруг казармы. На бегу китель расстегнул, шнурки на берцах распутал, кепку сунул в карман, волосы взъерошил. Смешался с ротой у входа, хрен кто меня отличит от заспанного бойца-первогодка, только что разбуженного по тревоге.

Капрал даже замечание сделал, чтобы оправился, — подметил неопрятность в одежде. Пообещал меня лично потренировать подъему по тревоге. Это что? Это ерунда! В крайнем случае, отжиматься заставит. Ну вот, построились, посчитались, все на месте. Налево, направо, пять кругов по плацу бегом, и снова отбой.

А дальше самое интересное началось. По тревоге, оказывается, весь батальон подняли. Считать личный состав начали, а народу не хватает. Кто в СОЧи (самовольное оставление части) подался, кто в каптерке пьяный спит. Короче, полный бардак в подразделении.

В общей сложности в ту ночь на «кичу» человек восемь увезли, если не десять. А у нас полроты в курсе, кто именно кипиш поднял. «Самоход» не такое уж страшное прегрешение, «шакалы» сквозь пальцы смотрят, пока не «спалишься». А попался — значит получай по полной. За «подставу», наказывают не только самовольщика, но и его командира. Так что светят нам с Румыном разборки с целым взводом старослужащих, из которых половина — капралы да сержанты. Неделя на «киче», году равняется. Они же за это время столько злости накопили, что мама не горюй.

Короче говоря, затихарились мы, тише воды, ниже травы. Ждем с моря погоды, не высовываемся. Молимся, авось, да и пронесет. Чем черт не шутит, когда бог спит?

— Ну и как? — выдохнул Мишка, — пронесло?

— Нет, — с горечью констатировал Стив, — через недельку старики на разборки заявились, стали требовать сатисфакцию.

— Чего?

— Возмещение вреда.

— А-а-а, — протянул Михаил и засмеялся, — это типа «зуб за зуб, глаз за глаз»?

— Ну да, типа того…

— И чего?

Стив смутился, замялся немного, а потом выпалил:

— Вот поэтому я и оказался в экспедиции. Другого выхода не было.

— Побили? — слегка дрогнувшим голосом спросил Мишка.

— Не то слово, — кивнул Стивен, Иваныч заметил, как дернулся уголок правого глаза мальчишки, — а еще пообещали устроить «сладкую жизнь» на «веки вечные». Короче, гнобить начали по полной программе. Тут без вариантов, либо из «фашистов» уходить, либо на край света смываться…

— Поня-а-а-тно, — протянул Мишка задумчиво и уставился в окно.

Яркие лучи прожекторов конвоя выхватывали из темноты и четко обрисовывали контуры ближайших барханов. Изредка взгляд успевал ухватить быстро движущуюся громоздкую и несуразную тень грузовика, в свете прожектора идущей следом машины. Равномерный гул убаюкивал. Петр Иванович понял, что долго не выдержит тишины и подбодрил ребят:

— Ну что замолкли, соколики? Неужто темы для разговоров закончились?

Пацаны переглянулись, засмеялись и защебетали вновь. Иваныч приободрился и обратился в слух. За разговорами время незаметно летит, а навязчивые мысли не так сильно в голову лезут.

Иваныч уже дважды легонько постукивал по топливомеру, стрелка уверенно приближалась к нулю.

— Вот прожорливый динозавр, — проворчал он и озабоченно взглянул на наручные часы.

— Дотянем? — озабоченно спросил Мишка.

— Должны, — откликнулся Петр Иванович, — а вот если движок чихать начнет, тогда все.

— Пока вроде ровно гудит, — согласился Михаил.

Сигналить всей колонной остановку принялись ровно в одиннадцать ночи. Иваныч подогнал МАЗ почти вплотную к бензовозу, глушить не стал. Мишка перепрыгнул с машины на машину, протянул «рукав», загнал конец в бак, загудел насос, перекачивая топливо.

К грузовикам не спеша подрулил пикап полевой кухни, повар-итальяшка стоял в кузове и пытаясь перекричать рев двигателя что-то завопил. Иваныч сбросил газ и высунулся в окно.

— Чего тебе?

— Ужин, — на ломаном русском выкрикнул итальянец.

— Добро, — откликнулся Петр, распахнул дверцу. Повар подал Иванычу три свертка сухпая и котелок с кипятком. Затем постучал по кабине пикапа и что-то неразборчиво крикнул водителю. Стивен, сжимая автомат за цевье, внимательным взглядом проводил автомобиль с торчащей в кузове фигурой повара. Через пару секунд тот покинул полосу света и стал невидим, только пятна света фар, удаляясь, заплясали по барханам.