— Я хожу в зал, — ответил он, глотая свою воду.

— Это заметно, — сказала Кэт, позволяя своему взгляду оценивающе блуждать по остальному его телу. Ей нравилось, что он был достаточно уверен в себе, чтобы не потянуться сразу за штанами в углу или за нижним бельем, где бы оно ни находилось.

— Мы сейчас ведем светскую беседу? — спросил Ноа, пристально глядя на нее. — После всего?

Кэт почувствовала себя неловко из-за своего смущения. Он выводил ее из равновесия. Это напомнило ей о том времени, когда они с Гэнноном были детьми, играющими в бейсбол у соседей. В своей бесконечной девятилетней мудрости они упирались лбами в конец биты и крутились до тех пор, пока были не способны бежать по прямой.

Вот что она чувствовала сейчас. Головокружение и отсутствие полного контроля над ситуацией.

— Делиться наблюдениями — это не светская беседа, — возразила Кэт.

— Хмм, — ответил Ноа. Он смотрел на нее с чем-то теплым, чем-то собственническим в этих проницательных зеленых глазах. Его волосы были в беспорядке от того, как требовательно она тянула их пальцами. Он выглядел таким расслабленным, таким счастливым и уверенным в себе. Все, чего хотела Кэт, это свернуться калачиком у него на коленях и заснуть. Но это было совсем не то, что она сделала.

— Что ж, мне рано вставать… — начала она.

— Попроси меня остаться, Кэт, — он отдал приказ спокойно, негромко. Она моргнула, открыла рот, чтобы возразить. Но ее тело не хотело, чтобы она спорила. Ее тело хотело свернуться калачиком рядом с теплом Ноа, хотело проснуться от этого мягкого взгляда и этих сильных рук.

Но, черт возьми, ее тело также хотело пиццы, виски с колой и жаренных во фритюре сникерсов. Ее тело не управляло ее разумом.

— Останься со мной. Пожалуйста, — слова слетели с ее губ прежде, чем она успела их остановить.

Он притянул ее к себе, прижимая к своему стройному, твердому телу. Кэт сопротивлялась желанию расслабиться, но с его жаром и нежным поглаживанием руки по изгибу ее бедра было невозможно бороться.

— У меня есть вопросы, — сказала она в темноту.

— Хорошо, — снисходительно выдохнул Ноа в ее волосы. — Валяй.

— Твоя мать. Почему она… такая, какая есть? И почему Рождественский фестиваль так важен лично для тебя?

Он сделал еще один вдох и медленно выдохнул, как будто тщательно подбирая слова.

— Мой отец был игроком и алкоголиком. Но я узнал об этом только годы спустя. Все, что я знал, когда мне было пять или шесть, это то, что он меня пугал. Еды никогда не хватало. Денег никогда не было. Зимой в доме никогда не было достаточно тепло. Моя мама никогда не была счастлива. Они часто ссорились по ночам. Иногда он пропадал на несколько дней.

Кэт села, чтобы посмотреть на него. Это было не то, чего она ожидала.

Ноа тяжело сглотнул, а затем криво улыбнулся.

— Однажды он должен был присматривать за мной, пока мама ушла в продуктовый магазин. Он подумал, что я слишком шумлю. Так что, он… он, э-э, запер меня в подвале. Когда моя мать вернулась домой, он был пьян, и она подумала, что я куда-то ушел. Вызвали полицию, но прошло некоторое время, прежде чем они, наконец, нашли меня.

— Как долго ты там пробыл? — тихо спросила Кэт.

— Шесть часов. — В сухом смехе Ноа не было и капли веселья. Она протянула руку и переплела свои пальцы с его. Просто прикосновение. Дружеское напоминание о том, что прошлое было там, где и должно быть. Далеко-далеко позади.

Кэт выругалась себе под нос.

— Ты мог бы просто сказать: «Не суй свой нос не в свое дело».

Он криво усмехнулся и поправил очки.

— После того, что мы только что пережили, — сказал он, указывая на пол, — ты хочешь начать выстраивать границы?

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным рассказывать мне… что угодно, — начала Кэт. — Просто… Я имею в виду, что знаю, что это должно быть трудно для тебя, и у нас определенно было не лучшее начало.

— Я думаю, мы более чем компенсировали это, — возразил Ноа. — Думаю, я просто хочу, чтобы ты знала. Вот почему фестиваль так важен для меня. Кэт, это было единственное время года, когда я мог по-настоящему сбежать. Когда каждый год на следующий день после Дня Благодарения зажигали елку, когда весь город был украшен гирляндами и мишурой, мне было куда пойти каждый день после школы, помимо дома. Я помогал всем, чем мог, просто чтобы мне не пришлось возвращаться. И жители Мерри позволяли мне. Я обслуживал киоск с горячим шоколадом. Подметал тротуары. Упаковывал подарки. Они кормили меня, платили мне. Даже когда в этом не было необходимости.

Он прочистил горло, его голос был полон эмоций.

— Я ходил на зажигание каждой елки. Ада Романски — она была последним городским управляющим — произносила небольшую речь, а затем нажимала на кнопку, которая освещала елку, и я думал, что это самая крутая работа в мире. Я хотел эту работу. Иногда летом, когда мои родители ссорились или когда не хватало еды, я ложился спать, и мне снились эти огни.

Кэт сморгнула горячие слезы.

— Господи, — выдохнула она. — Твой отец еще жив? Потому что я за то, чтобы съездить в его дерьмовую квартиру — ведь у такого мудака не может быть дома — и надрать ему задницу.

— Он ушел, когда я был подростком. Пошел на работу и просто не вернулся. Поначалу это было для меня облегчением. Его не было рядом, чтобы сказать мне, какое я разочарование или какой я жалкий. Но затем реальность обрушилась на меня. Мама не работала, никогда не работала. И мы перешли от состояния, когда едва сводили концы с концами, к тому, что пошли ко дну.

Кэт сжала его руку, сердце разрывалось на части из-за маленького мальчика, который мечтал о рождественских огнях.

— Единственное, что у меня было в те дни, это школа и Рождественский фестиваль. Две яркие блестящие вещи, за которые я мог держаться, чтобы пройти через все остальное. Ссоры, то, что я никогда не имел достаточно, никогда не был достаточно хорош. Так что я усердно работал, получил несколько стипендий и решил, что проведу свою жизнь, отдавая долг городу, который дал мне так много. А моя мама? К тому времени, как он ушел, от нее мало что осталось. Она переехала в место в паре миль от города. Никто из нас не мог больше выносить вида того дома. Но она просто давным-давно сдалась.

Кэт откинула голову назад и уставилась в потолок.

— Ноа, это очень многое объясняет.

— Например что?

— Ты не придурок. Ты травмирован.

— Я не травмирован, — возразил он. — Это было десятилетия назад. Я пережил это. Я должен был пережить это.

Кэт взяла его за подбородок свободной рукой.

— Послушай меня. Есть разница между тем, чтобы быть травмированным и тем, чтобы быть жертвой. Ты взял то, что было ужасным детством, и позаботился о том, чтобы твоя дочь никогда не чувствовала ничего подобного. Она никогда не будет голодной, замерзшей или напуганной.

— Много же пользы ей это принесло. Она хочет стать знаменитостью и покрасить волосы в розовый. Затем она скажет мне, что не хочет поступать в колледж.

Кэт ласково сжала его покрытый щетиной подбородок.

— Остановись. Ты не мог контролировать ситуацию, когда был ребенком. Твои родители были недостаточно ответственными, чтобы обеспечить стабильность и защиту, необходимые для того, чтобы ты чувствовал себя в безопасности. Вот почему теперь ты — мистер Нет. И почему был таким придурком по отношению к шоу.

— Я бы не сказал, что был придурком…

— Полным придурком.

— Ладно. Я был придурком, — признал он. — Я просто… Все должно быть безопасно, опрятно и надежно. Я отвечаю за средства существования этого города и отношусь к этому очень серьезно. Я не хочу никого подводить или принимать неправильные решения, которые навредят людям.

— Другими словами, ты перестраховываешься, — заполнила пробел Кэт.

— Иногда, может быть, даже слишком, — согласился Ноа. Он взял ее руку и провел кончиком пальца по татуировке. — Я неестественно хорош в оценке рисков. И ты самый огромный из них.