Старик усмехнулся. Лицо его исказила кривая саркастическая ухмылка. Отвернувшись и вновь сосредоточившись на ритуале, он ответил:

— Конечно нет. Олег был самонадеянным кретином, в основном лишь вредившим остальной семье. Конечно, по-отечески я всячески помогал ему в его делах — но ведь и учил его! Увы, учиться он никогда не любил. И получил по заслугам, избавив наш род от потенциальных проблем.

— Ну, а к чему вы тогда всё это говорите?

В том, что для старика даже у порога смерти превыше всего стоит выгода и будущее рода Меньшиковых, я не сомневаюсь ни капли. Может быть, понимает он это будущее весьма специфично — ввиду ли избравшей его Стихии, или ввиду свойственной старикам осторожности. Не знаю. Но понимание им родовой выгоды явно противоречит сентиментальным словам о детишках.

Впрочем, граф сам поспешил объяснить мне это противоречие.

— Я это все к тому, барон, что каждый должен находиться на своем месте. Обратите внимание — на своем, а не на твоем. Вот как вы думаете, зачем люди вообще живут родами? При том, чем люди богаче и успешней, тем больше их семья, тем крепче родовые связи. Чернь-то давно уж ютится в квартирках семьями типа «папа, мама, я». А мы все держимся за самых дальних родичей.

Я усмехнулся, глядя на завершающего ритуал графа. Ответ ведь лежит на поверхности.

— Затем, что чем больше у тебя в собственности и во власти вещей, людей, земли, тем больше тебе нужно тех, кто будет всем этим грамотно и, главное, ответственно управлять. Чтоб человек владел чем-то ответственно, нужно как-то связать его с собой. Крепко и очевидно. А что может быть очевидней кровной связи? Она дана нам с рождения, в ней нельзя усомниться… Только вот ее крепость вызывает у меня сомнения.

— Не только у вас! — негромко рассмеялся граф, убирая банку с груди Юлии и закручивая крышку. Теперь баронесса лежала спокойно, дышала глубоко и полной грудью, а на лицо возвращался здоровый румянец. — Так, леди пока поспит, мозгу нужно время — залатать дыры в памяти, не разбираюсь, как это работает на микроуровне, да и неважно. А что до связи… вот в том-то и дело, барон. Кровное родство очевидно и несомненно для любого… ну, если это законорожденный ребенок, но мы, конечно, сейчас говорим о них. Но что мешает такому ребенку сказать: «да, я сын своего отца, это несомненно… но мне плевать!»? А затем прирезать нерадивого папашу и взять дела в свои руки?

Я молчал. Только было вернувшееся настроение вновь начало портиться. Ненароком граф задел, пожалуй, самую тонкую из струн моей души. А ведь я бы не сказал, что моя душа — какой-то сложный музыкальный инструмент.

А спустя тысячи лет единственное, что я не мог не только простить — не простил я вообще ничего! — но и принять, это предательство сына. Хилини предала меня — боги, да жены высшего общества предают и травят мужей чуть не чаще, чем изменяют им с молодыми красавцами-стражниками! Такова жизнь при любом дворе. Здесь я, быть может, даже польщен тем, что она не предавала меня целых восемьдесят лет.

Стражи Трона и чародейская гильдия? Ха! Да только при моем правлении те и другие пытались свергнуть меня… ох, сколько раз? Кажется, два раза первые, четыре — вторые, и еще четыре — первые и вторые заодно. Всегда я просто вырезал бесполезных и часть полезных, запугивал и подкупал оставшихся, и правил дальше.

Даже к заговору тех, этих, да еще вместе с женой и всем моим гаремом я был готов — имел сразу несколько планов защиты.

Но меня предал сын. Амар-Син, младший из четырех наших детей. И единственный, оставшийся на тот момент в живых. Затем, уже в загробном мире, я много передумал — и смерти его старшего брата и обеи сестер стали казаться очень подозрительными.

Но при жизни я об этом даже не задумывался — ибо не задумывался о возможном предательстве со стороны сына.

Теперь я, впрочем, понимаю, как был наивен — веками общаясь с «гостями» царства мертвых, я встретил там немало и отцеубийц, и жертва отцеубийства. Понять я это могу. Принять — нет.

Понять в этой жизни вообще можно все, что угодно. Так что ж теперь — мириться с враждебными обстоятельствами⁈

Все это я обдумал, пока аккуратно нес спящую Юлю в палатку и укладывал на спальники. Алиса и Маша остались с ней, на случай, если девушке что-то понадобится. Виктор, успокоенный исходом «операции», присоединился к Грише в патрулировании местности. К тому же, вот-вот должны прибыть рабочие, высланные старым графом.

Мы с ним остались наедине. Хотя нет. О себе напомнил третий, совсем новый, обитатель этих мест.

— СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК ХОЧЕТ СКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО КАЖДОМУ НУЖНО ДАТЬ КАКОЕ-ТО ДЕЛО. КАК У ВАС ГОВОРЯТ — ПО ДУШЕ.

Пока еще не привыкший к то и дело раздающемуся тут громовому басу духа, чуть не вывалился из своего кресла-трансформера. Недовольно почесав зад, он кивнул.

— Так и есть. Эта штуковина, оказывается, неглупа.

— Разумеется. — довольно кивнул я. — Это дух творения, а не то примитивное месиво, копошащееся в вашей банке. Так что, граф, к чему вы это? Про дело. То, что каждый должен чем-то заниматься, очевидно.

— Чем-то? — с добродушной улыбкой переспросил старик. — В том-то, барон, и секрет, что не «чем-то». А тем, чем человек хочет заниматься сам. Больше того — при этом он должен видеть, что под вашим управлением может делать свое любимое дело лучше, чем без него. Не абстрактно «жить лучше», заметьте! Именно делать любимое дело.

— Понимаю. — задумчиво кивнул я. — Интересная мысль. Ведь, похоже, именно этим всякие там народные вожди отличаются от тиранов и диктаторов — при первых люди думают, что сами выбрали, чем им заниматься, а вождь только способствует их занятию. А при вторых, как бы не улучшилась реальная жизнь людей, они ощущают, что их занятия навязаны. Что дела делаются из-под палки. Вот, о чем вы говорили — чтобы кровные родственники были надежно привязаны к вам, они должны видеть выгоду от союза конкретно и лично для себя, при том в такой форме, в которой нужно лично им, а не в абстрактном количестве еды на столе. Банальная мысль. Но стоящая размышлений.

— Именно так, барон. — довольно кивнул старик. — В теории это банальность. На практике люди чаще считают, что сами знают, чего хотят окружающие. Особенно их собственные дети. Поинтересуйтесь… да вот хоть у Григория Данииловича. Кем он хотел быть в жизни? Хотел ли он «идти по стопам отца»? Значит ли эта чушь для него хоть что-нибудь? Или теперь, чтоб не ощущать свое положение навязанным, он выдумывает какие-нибудь собственные оправдания тому, почему служит в госбезопасности?

— Я спрошу. Это интересно. Но давайте-ка лучше сразу обсудим, какую плату вы потребуете за помощь. Повторюсь, я не люблю ходить в должниках. Полагаю, обещанием показать, что делать с Ядрами, вы не ограничитесь?

— Не ограничусь. — кивнул граф. — Тут вы правы. Настают тяжелые времена, и помощь моему роду нужна здесь и сейчас, а не в будущем. Так вот, об этом…

Перед началом обстоятельной беседы о вознаграждении для графа, мы все-таки переместились в более подходящую обстановку. Сразу передав банку с обрывками душ Грише, я сообщил Меньшикову, что возмещу стоимость всех потраченных им реагентов. Не хочется даже в самой малости быть в долгу у более сильного рода.

Старый граф сначала отпирался, утверждая, что траты не слишком велики, что он рад был помочь и всё такое прочее, но быстро понял, что шутить я не намерен. В итоге от моего бюджета отвалился солидный кусок, но этот вопрос был сразу же закрыт.

— Ну что ж. — сказал я, усевшись на складное кресло под весьма живописным дубом неподалеку от нашей палатки. — Думаю, теперь можно и поговорить, граф. А то на площадку скоро прибудут новые рабочие, и общаться там было бы весьма неудобно.

От нанятой этим же Меньшиковым для нас бригады действительно пришло сообщение о скором прибытии. Отдав Виктору все необходимые распоряжения и инструкции, я на время выбросил это из головы — немец справится, до трагедии с женой и ребенком он был весьма преуспевающим бароном.