На боевой отряд четыре размалеванных девицы с вычурными прическами были похожи в последнюю очередь.

— Кто-нибудь его знает? — с неподдельным интересом спросил я у своих. Ответила Каховская.

— Это Платон.

Кхм. Лаконично.

— Философ что ли? — усмехнулся я. — Так ун уж помер давно, я с ним общался даже. Немного. Мне быстро надоело.

— Надоело общаться с самим Платоном? — аж приоткрыла рот от удивления Алиса. — Да на его идеях до сих пор полмира… Тьфу, при чем тут тот Платон вообще⁈ Это другой…

Оказалось, что, когда Алиса только поступала, этот Платон — граф Платон Степанович Морозов — уже учился на четвертом последнем курсе. Так что ПИАМ он окончил три года назад.

Алиса еще успела увидеть парня прежним — стройным высоким блондином с вьющимися кудрями. Красавец и любимец женщин — просто со странным вычурным именем. Но почти в самом начале учебного года на загородную дачу Морозовых напали неизвестные. Мать, отец, дядя и двоюродная сестра Платона погибли, а сам он лишился ног, а также выжег часть источника, на время потеряв возможность пассивно впитывать ману.

Нападавших вскоре обнаружили, выяснилось, что дело в наркобизнесе, прикрытом отцом парня — знаменитым на всю Костромскую Губернию, где они и жили, следователем. С делом разобрались быстро и кроваво — только вот жизни уже не вернуть.

В общем, парню грозило отчисление — финальные экзамены без маны он бы не сдал. Даже с поблажками. Только вот он, имея самый редкий дар — магию Жизни — не хотел сдаваться. И прибег к… альтернативным способам извлечения маны.

Секс, неумеренная еда, возлияние и спорт… впрочем, первые три пункта почти сразу переселили спорт, что немудрено для безногого. В итоге он так привык впитывать силу таким образом, что не вернулся к стандартному способу даже когда уже мог.

Теперь он… вот такой. Как раз проплыл недалеко от нас, почесывая колышущийся бок. Но человек, со слов Алисы, замечательный — добрейшей души. А дамы при нем — да, его источники энергии. Да, он прибегает к сексу даже будучи… вот таким. Но там все добровольно, и платит он им очень и очень прилично даже для нетитулованных дворянок, коими дамы и были.

Юля чуть скривилась. Я лишь улыбнулся. Жизнь есть жизнь — ничего плохого тут никто никому не делает, все на желанных местах. А за то, что не оставил магию, пересилил обстоятельства, я могу лишь пожать этому Платону руку.

Даже, пожалуй, хочу. С магом Жизни нужно иметь тесное знакомство.

Все расселись, и, погрузившись по началу в тишину, столовая понемногу стала наполняться разговорами, стуком ложек и прочими атрибутами приятного обеда. Уселись все-таки даже эти два петуха. Ну и слава богам.

На обед подали наваристые густые щи со здоровыми кусками мяса, на второе — картошку с какой-то очень вкусной рыбой, дополнив все это парой небольших сладких пирожков с ягодами и здоровенным стаканом темного морса. После возвращения в мир живых у меня было очень немного возможностей прикоснуться к хорошей кухне — жизнь в лесу, увы, не располагает. Так что теперь я набросился на блюда, с непередаваемым удовольствием дегустируя все подряд. Сохраняя, конечно, рамки приличия — но одобрительный взгляд толстой поварихи за стойкой не укрылся от моего внимания.

Мы изначально заняли стол в дальнем углу без какого-либо враждебного умысла, но и без желания мелькать у людей перед глазами. После пермской бойни меня вполне могли узнать — а сейчас я хотел спокойно поесть, даже если затем вопросы ко мне неизбежны.

Все внимание курсантов, впрочем, привлек к себе княжич Шувалов. Василий тоже обедал с нами, но сидел чуть в сторонке в гордом одиночестве. Напротив него стоял пустой стул — Василий сразу огласил, что любой, у кого есть вопросы, может подойти к нему и все узнать.

Вот, из-за своего стола поднялся тот самый граф, командир двух склочных баронов. Вальяжно подошел к столику Васи, неторопливо усевшись на скрипнувший стул.

— Хотелось бы задать вопрос, если можно, господин сотник! — произнес молодой человек. Я скривился. Это было сказано так громко и так нарочито медленно, что и последний идиот поймет — готовится какой-то выпад. Но против кого?

Впрочем, интрига держалась недолго. И ответ меня совсем не порадовал.

— Да, задавайте, граф. — негромко ответил Шувалов.

— А можно узнать… — еще сильнее повышая голос, словно говорил с глухим, продолжил этот тип. — Что среди нас делает государственный преступник, да еще и, возможно, ответственный за недавнюю бойню, произошедшую в этих стенах⁈ Разве подобным не должно заниматься следствие? И не знаете, случаем, где его ручное чудовище?..

В столовой повисла гробовая тишина. Даже ложки перестали стучать по тарелкам. Молодой графский сын вызывающе смотрел на Шувалова. Княжич собирался было открыть рот для ответа, но я нарушил тишину первым:

— А напрямую у меня ты, значит, спросить не решился. Постеснялся, твое сиятельство? Или… испугался?

Взгляды всех присутствующих скрестились на нашей маленькой компании. Сидевшая возле меня Юля чуть вжала голову в плечи. Обернулся к нам и сам граф.

— Мы, кажется, не переходили на «ты», барон. И только что вы прилюдно нанесли мне серьезное оскорбление, обвинив в трусости! Не мне с моим мастерством бояться какого-то захолустного барона. И ваши дешевые провокации на меня не…

Я картинно зевнул — так громко, как только сумел. Этот тип, похоже, сразу решил перейти к излюбленному приему всякой крысы — обвинять других в своих грехах.

— Так много слов — и ни одного по делу. У тебя талант, незахолустный небарон. Или кто ты там…

Теперь он привлек мое внимание достаточно, чтобы я решил его разглядеть. Среднего роста, одетый не в темно-синюю униформу, а в светло-зеленый родовой костюм-тройку с ярко вышитым гербом на груди и большими бронзовыми пуговицами. Редкие русые волосы, прищуренные глаза неопределенного цвета. Узкое напудренное лицо скрючено в презрительной гримасе.

Только вот уж больно твоя презрительность напускная, показушная — это и дурак заметит. Похоже, смелости графчику придает лишь нескончаемый поток слов, льющийся изо рта.

Вот он и не может никак прекратить.

— Я попрошу вас обращаться ко мне в соответствии с титулатурой! Вы, барон, продолжаете ходить по о-очень тонкому льду, разговаривая с вышестоящим так непочтительно. Кто командир вашей пятерки? Почему он вообще позволяет вам открывать рот⁈

Я обернулся на девушек и Виктора. Граф тоже устремил взгляд к немцу — самому старшему и солидному на вид из нашей группы. Мы пару секунд молча переглядывались… а потом заржали во весь голос, нарушая всякие приличия.

Людей, сильно уважающих формальности, среди нас не водится.

— Ох!.. Боги, Виктор, гляди, как он на тебя смотрит! Давай же, Виктор, накажи меня по всей строгости!

Сдерживая смех, Виктор поддержал меня:

— О, барон, и что же мне с вами сделать? Наказать за дерзость, или наградить за смелость? Даже и не знаю…

Кем-кем, а идиотом провокатор точно не был. Быстро сориентировавшись и поняв, что главный в нашей пятерке — я сам, он молниеносно обернулся к Шувалову. Тот еле успел убрать с лица кривую ухмылку. Тоже еле сдерживается, бедняга. Того и гляди заржот…

Не заржал. И на вопрос, не поможет ли хоть он угомонить «этих зарвавшихся выскочек», на удивление спокойно ответил:

— Граф. Вы сами задали свой вопрос. Задали его мне, почему-то, хотя могли получить ответ от того, о ком спрашивали. До тех пор, пока ситуация остается штатной, мне нет резона вмешиваться.

Глаза крысеныша удивленно округлились.

— Но… но княжич, вы ведь враждуете с этим… с этим человеком! Он ведь и вас публично унизил перед благородными людьми в день бойни! Почему же вы…

— Знаете… — скучающим тоном перебил его Василий. — Я в тот скорбный день как-то все больше о жертвах и разрушениях думал. А не о том, кто и что сказал, разгоряченный смертельной битвой. Об этом не хотите вспомнить?