4-е управление также оставалось чрезвычайно заинтересовано перевооружением Японии, превращавшим японскую армию в равного соперника советских сил на Дальнем Востоке. “Выясните производственные мощности арсеналов японской армии, флота и гражданских предприятий в области артиллерийских орудий, танков, автомобилей и пулеметов”, – приказывало Зорге 4-е управление 19 февраля 1940 года^[13]. Телеграмма заканчивалась уже привычными придирками Центра. Добытый капралом Косиро и отправленный с курьером в Москву армейский устав не представлял собой конфиденциальных сведений, и добывать его подпольными методами не требовалось, пенял Центр. Фактически вторая часть устава была секретной, но 4-е управление просто не обратило на это внимания. “Если вы считаете, что это можно [купить], почему бы вам не прибегнуть к своей легальной службе и не приобрести это через нее?” – парировал Зорге^[14].

Эти незначительные трения вскрывали растущую пропасть между командой Зорге в Токио и их кураторами в Москве. Одного за другим чистки коснулись шести начальников и десятков высокопоставленных сотрудников 4-го управления. “За эти годы органы НКВД арестовали свыше двухсот человек, заменен весь руководящий состав до начальников отделов включительно, – докладывал в мае 1940 года глава 4-го управления Проскуров комиссии наркомата обороны и в Центральный Комитет ВКП(б) по последствиям репрессий. – За время моего командования только из центрального аппарата [военной разведки] и подчиненных ему частей было отчислено по различным политическим причинам и деловым соображениям 365 человек. Принято вновь на работу 326 человек, абсолютное большинство из которых без разведывательной подготовки”. Проскуров, очевидно, переживал из-за этих потерь и профессионально, и лично. “Я доложил о резидентах, с которыми встречался, то есть с теми, кто все еще был там [не попал под чистку], – вспоминал один агент, направленный в Европу, чтобы доложить о состоянии формирующегося разведаппарата в середине 1939 года. – Я заметил, что, когда я говорил, Иван Иосифович [Проскуров] сжал скулы, мышцы на лице его дергались”, – при осознании, скольких ценных людей они потеряли. Возможно, Проскуров не дал Зорге разрешения вернуться в 1939 году, стремясь спасти его от второй волны чисток, инициированных его собственным заместителем (и в дальнейшем преемником) Филиппом Голиковым^[15].

К 1940 году на Большом Знаменском, 19 почти не осталось офицеров, которые были бы лично знакомы с Зорге. Он и его резидентура для большинства получателей добытых ими разведданных превратились в абстрактные фигуры. Семен Гендин годом ранее, повторив судьбу своих предшественников, сгинул на расстрельных полигонах НКВД. Однако его подозрения, что агентура Зорге “вскрыта противником” и работает “под его контролем”, сохранились, словно тлетворный смрад отравляя отношения Центра с Зорге.

Хуже того, после подписания пакта о ненападении с нацистами Сталин и Наркомат обороны стали еще придирчивее относиться к советской военной разведке. Подполковник Мария Полякова, одна из немногих подчиненных Проскурова, которым удалось остаться в живых после чисток, вспоминала, что после посещения Генштаба начальник вернулся в гневном раздражении. “Они нас что, за дураков держат? Какая может быть «деза»!” – воскликнул он. В мае 1940 года на встрече с заместителем наркома обороны Проскуров заявил: “Неважно, как это мне больно, но я должен сказать, что ни в одной армии нет такой неорганизованности и такого низкого уровня дисциплины, как в нашей”^[16].

Созданная руководством атмосфера недоверия непосредственно сказывалась на работе агентуры: Центр постоянно, настойчиво требовал от нее документы-первоисточники, предпочитая их устной информации, даже если она была получена от высокопоставленных источников. Пусть репутация Зорге была запятнана, тем не менее Проскуров был способен оценить важные разведданные, когда они попадали к нему на стол, и требовал новых материалов.

“Очень важно получить подробности об авиационных заводах, – говорилось в характерном сообщении от 2 мая 1940-го. – Необходимо также оценить объемы производства и арсеналы артиллерийских орудий на 1939 год. Какие меры предпринимаются по расширению производства артиллерийских орудий?”^[17] В другом сообщении, от 25 мая, Центр выговаривал агентуре, что “информация должна добываться заранее. Докладывать информацию постфактум не годится”^[18]. Зорге добросовестно заимствовал отчеты германского атташе по вопросам авиации об авиазаводе Mitsubishi в Нагойе, компании Aichi-Tokei и Nakajima^[19]. Генерал Томас, возглавлявший экономический отдел вооруженных сил в Берлине, сам того не зная, помог Зорге, поставив перед ним задачу составить доклад о “Проблемах японской военной промышленности”, пространную информацию для которого любезно предоставил военный атташе Мацки, в том числе данные “предметного изучения отраслей военной промышленности Японии, связанных с производством самолетов, автомобилей, танков, алюминия, синтетического топлива, железа и стали”^[20].

Группа Зорге прекрасно справилась с задачей по получению статистических данных о производстве авиационных винтов и двигателей новых модификаций. Но уникальный талант резидента оставался в подобных делах не востребован. Подлинная ценность Зорге как разведчика состояла в том, что он выступал наблюдателем в эпохальной дипломатической игре, разворачивавшейся между Германией и Японией, одним из ключевых участников которой был Отт. К 14 июня 1940 года блицкриг Германии в Европе был почти завершен, когда Гитлер вступил в капитулировавший Париж и сфотографировался у Эйфелевой башни. Британцы эвакуировали свой потерпевший поражение военный контингент с пляжей Дюнкерка и оставили свои позиции в Норвегии, последней цитадели сопротивления на европейском континенте. Муссолини наконец вступил в войну на стороне Германии и готовился к разгрому британских войск в Египте и на Мальте. В своих пьяных тирадах, обращенных к коллегам-журналистам, Зорге называл нацистов “мародерами”^[21]. Но Сталин тоже не забывал о своей добыче. 15 июня 1940 года он приказал РККА вступить на территорию независимых государств – Литвы, Латвии и Эстонии – и установил там просоветское марионеточное правительство, по договоренности с Гитлером, к востоку от демаркационной линии.

Не сработал только один пункт плана Гитлера: Великобритания не пала под натиском бомбежек, обрушенных люфтваффе на ее города в мае 1940 года. В отличие от своего склонного к компромиссам предшественника Невилла Чемберлена, новый премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в своих пламенных радиообращениях поклялся оказывать решительное сопротивление нацистам (произнося это слово с долгим “a”, ‘Narzis’). Сосредоточив значительные силы армии вторжения на побережье Франции и Бельгии, Гитлер отдал им приказ занять исходные позиции для высадки в Великобритании. В операции под названием Seelowe (“морской лев”) планировалось задействовать рекордное количество гитлеровских сил на тот момент. Но ни один план десантного вторжения в Великобританию не мог быть осуществлен, пока Королевские ВВС представляли серьезную угрозу для люфтваффе в воздухе, а Королевский ВМФ обладал огневым превосходством над кригсмарине в Ла-Манше.

Первоочередной задачей Гитлера было вывести из строя британский флот, а не подчинить германскому рейху британские острова. Пока Великобритания обладала способностью блокировать морские пути в Атлантике, Северном и Средиземном море, Гитлер не мог осуществить свой замысел о расширении рейха. Основные военные и дипломатические маневры Германии в начале Второй мировой войны были продиктованы необходимостью подорвать военно-морское могущество Великобритании, в частности уничтожив ее военно-морскую базу на Мальте, лишив ее контроля над Суэцким каналом и захватив Сингапур, ключ к доминированию британского военно-морского флота в Тихом и Индийском океанах. Как выразился Зорге, докладывая о своем разговоре с Оттом летом 1940 года: “Немцы считали, что нападение Японии на Сингапур приведет к сокращению военно-морских сил Великобритании в Средиземноморье и Атлантике, что даст Германии шанс захватить саму Англию”^[22].