Ежов сделал себе имя, лично руководя показным процессом над Каменевым и Зиновьевым – “работал без остановки, без отпуска и, похоже, даже не болел”, вспоминал Ягода, еще находившийся в должности его начальника. Учинив эту кровавую расправу, амбициозный Ежов взялся за “реструктуризацию работы самого НКВД”, где, как он полагал, “в руководстве царят настроения самодовольства, спокойствия и хвастовства… теперь они мечтают лишь о наградах”^[5]. Едва Ежова наградили за проявленное рвение руководящим постом в НКВД, он принялся за масштабную чистку партийных и армейских рядов и аппарата внешней разведки от шпионов и предателей.

Ежов пришел к власти с подробным планом по устранению “агентов служб внешней разведки, замаскированных под политических эмигрантов и членов близких партий”, якобы проникших в ВКП(б). Доклад Ежова “О мерах по защите СССР от проникновения шпионских, террористических и подрывных элементов” был получен ЦК в феврале 1936 года. Он учредил комиссию во главе с новым руководителем ОМС Коминтерна Михаилом Москвиным, которая составила подробные списки подозрительных иностранцев, связанных с Коминтерном, МОПРом и Профинтерном. Москвин был не тем, кем казался. Его настоящее имя было Михаил Трилиссер, а настоящая должность – руководитель Иностранного отдела НКВД. В Коминтерн он был направлен под новым именем в августе 1935 года специально для того, чтобы вычислить предателей.

Трилиссер не мелочился. К 23 августа он представил НКВД список из 3000 товарищей, подозревавшихся “в саботаже, шпионаже, провокациях и т. д.”. Несколько сотен немцев-коммунистов, бежавших из нацистской Германии или специально, как Зорге, приглашенных в СССР на работу в Москве, были ликвидированы. Более тысячи были переданы нацистским властям в Германии^[6]. Казнены были руководители индийской, корейской, иранской, монгольской и турецкой компартий – в том числе и бывший любовник Агнес Смедли Вирендранат Чатопадайя^[7].

Старый товарищ Зорге по Коминтерну Леопольд Треп-пер вспоминал ужасные ночи в ожидании ареста. “В нашем общежитии, где были партийные активисты из всех стран, не спали до трех ночи… Ровно в три свет автомобильных фар пронзал тьму… мы стояли у окна и ждали, где остановится машина”^[8].

РККА – в параноидальном представлении Сталина и Ежова – была глубоко скомпрометирована заключенным более десяти лет назад секретным соглашением о сотрудничестве с Германией. В период с 1924 по 1933 год значительная часть высшего офицерского состава Красной армии тесно взаимодействовала со своими немецкими коллегами, в том числе с Ойгеном Оттом, когда он играл роль посредника Sondergruppe R. Сотни людей принимали участие в военном обмене. Многих даже принимали на старшие курсы Германской военной академии в Берлине, где немецкие и советские офицеры занимались совместной разработкой замысловатых оперативных тактик сокрушения обороны общего врага, Польши. Да и само понятие блицкрига, молниеносной войны, было сформировано в ходе секретных маневров германской армии на белорусских равнинах при содействии Советского Союза^[9].

Почти все советские офицеры, когда-либо бывавшие в Германии или сотрудничавшие с рейхсвером, были убиты в ходе чисток. В их числе был и маршал Михаил Тухачевский, арестованный в мае 1937 года по обвинению в создании “антисоветской троцкистской” военной организации и шпионаже на нацистскую Германию. Немцы с радостью приложили руку к уничтожению своих бывших коллег. Стряпая доказательства заговора Тухачевского и других советских высокопоставленных военных против Сталина, НКВД запросил о них более полную информацию у Рейнхарда Гейдриха, главы Службы безопасности рейхсфюрера (Sicherheitsdienst, или СД)^[10]. Гейдрих, увидев исключительную возможность подыграть Сталину, подтолкнув его к устранению его лучших генералов, сфальсифицировал документы, касавшиеся Тухачевского и других командиров РККА, и передал их Советскому Союзу через президента Чехословакии Эдварда Бенеша. В своем стремлении уничтожить всех своих потенциальных врагов и соперников в Генштабе СССР Сталин готов был обратиться за помощью даже к нацистам, которые с радостью ухватились за возможность содействовать ему в уничтожении лучшего офицерского состава СССР.

Точно так же Сталин был убежден, что советская разведка насквозь пронизана “вредителями, подрывниками, фашистско-троцкистскими шпионами и убийцами, внедрившимися в наши эшелоны власти”. Лично посетив штаб-квартиру 4-го управления в мае 1937 года, Сталин заявил, что “все руководство оказалось в руках Германии”^[11].

Рихард Зорге, знал он об этом или нет, оказался в опаснейшем положении. Он был немцем в составе советской разведки. Он когда-то был членом Коминтерна и тесно общался со многими высокопоставленными лицами, оказавшимися под арестом или под подозрением. Он был офицером Красной армии, значительная часть руководства которой была запятнана связями с Германией. Он был агентом разведки, много лет прожившим без всякого надзора за границей.

Очевидно, что Зорге почуял опасность, когда в ноябре 1936 года Ежов приказал отозвать всех агентов 4-го управления из всех стран мира. Однако есть вероятность, что, когда Зорге пообещал вернуться в Москву к апрелю 1937 года, он имел в виду именно это. Его единственным личным контактом с Е1, ентром были агенты 4-го управления, например Айно Куусинен. В Токио он избегал контактов с любыми русскими, особенно с советскими дипломатами, которые в любом случае не знали, кем он был на самом деле. Новости о чистках косвенно просачивались в сообщениях западных корреспондентов, например Уолтера Дюранти (который в своем знаменитом репортаже о массовом голоде 1931–1932 годов, удостоенном Пулитцеровской премии, написал: “Не разбив яиц, омлета не приготовишь”). Радиограммы Е(ентра содержали лишь сухое перечисление перестановок, произошедших в штаб-квартире 4-го управления, никак не отражая панических настроений, нараставших по мере того, как НКВД громил военную разведку.

В каком-то отношении незнание и изоляция служили для Зорге некоторой защитой. Другие агенты в Европе, более непосредственно осознававшие нависшую над ними смертельную угрозу, пытались спасаться бегством. “Революционеры, самоотверженно работавшие на партию всю свою жизнь, ни с того ни с сего побежали, словно кролики из нор, а [НКВД] наступал им на пятки”, – вспоминал американский шпион-коммунист Уиттакер Чемберс в своих мемуарах 1952 года. Опытный агент Александр Бармин бежал из советского посольства в Афинах, Федор Раскольников – из посольства СССР в Софии, Вальтер Кривицкий – из Амстердама, Игнатий Рейсс – также известный как Игнатий Порецкий, старый знакомый Зорге из Москвы, – направил возмущенное письмо лично Сталину. “Убийца из кремлевских подвалов! С этого момента я возвращаю свои награды и возвращаюсь к свободе”, – писал он перед тем, как скрыться в глухой деревушке в Швейцарии^[12].

Почти всех перебежчиков выследили и уничтожили ликвидаторы из НКВД, некоторых – много лет спустя. Ежов потратит свыше 300 000 французских франков на эти “мокрые дела”, как на жаргоне называли в НКВД убийства^[13]. Уйти от преследования НКВД смог лишь Бармин, бежав в Соединенные Штаты и поступив на службу в Управление стратегических служб США, на основе которого будет впоследствии создано ЦРУ^[14].

Шпионы, подчинившиеся приказу Урицкого, тоже были обречены. Теодор Малли, бывший священник, завербовавший в начале 1930-х годов Кима Филби и остальных шпионов Кембриджской пятерки, когда они были еще юными студентами-идеалистами, тоже оказался в числе вернувшихся и расстрелянных лучших агентов 4-го управления. Зорге спасло жизнь то, что он и не вернулся в Москву, и не бежал из Токио. Но точно так же, как он не осознавал, насколько близко подошел к пропасти, точно так же он не мог знать, что его отказ вернуться в Москву в 1937 году навсегда запятнал его репутацию в 4-м управлении.

Полковник Борис Игнатьевич Гудзь работал в японском отделе 4-го управления, когда разразились чистки. “Мы занимались конкретными делами, связанными с безопасностью нашей страны, а в соседнем здании [НКВД] дела фабриковали, – рассказал Гудзь российскому телевидению в 1999 году. – Мы называли их липовыми, а они несли эту чушь к своему руководству, чтобы похвастаться успехами… Были люди в руководстве, которые выступали против, в том числе и мой начальник, глава контрразведки Ольский. Но его быстро уволили и назначили управляющим московскими ресторанами. Впоследствии их всех расстреляли”^[15].