Пока я сканировал окружающее пространство, бойцы ловко выскочили из салона автомобиля и вытащили следом потухшего Кирилла, который вяло передвигал ногами и покорно шёл туда, куда его вели.
Взбежав по ступенькам, я вошёл в дом и, пройдя просторный холл, оказался в гостиной, где нас ожидали моя мать и Долгов-старший. Оценив обстановку, я хмыкнул. Вид у матери был весьма довольный. Она сидела на любимом диване, попивала чаёк и с лёгкой полуулыбкой, наблюдая за нервными метаниями гостя. Гость же расхаживал вдоль стен и разглядывал висящие на них картины. Но было видно, что делал он это, скорее, механически — мыслями он был не здесь и не сейчас.
Увидев нас, мать искренне улыбнулась и, положив на столик блюдце с чашечкой, встала с дивана.
— Афанасий Степанович, а вот и Станислав с Кириллом пожаловали, — проговорила мать, приветствуя нас.
Мужчина на мгновение остановился, а после резко развернулся и вперил в сына тревожный и усталый взгляд. Я же стоял и разглядывал главу рода Долговых. От отца сыну достались лишь рост и карие глаза, а в остальном они были совершенно не похожи. У отца были узкие губы, скуластое лицо с впалыми щеками, глубоко посаженные глаза и круги под глазами, свидетельствовавшие о бессонных ночах. Зато взгляд у него был цепкий, внимательный и умный. А сын… Сын был полной противоположностью отцу во всём. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
Пока я разглядывал Афанасия Степановича, он разглядывал сына. Не сказав ему ни слова, он перевёл внимательный взгляд с сына на меня и, поклонившись, заговорил:
— Станислав Александрович, рад видеть вас в добром здравии.
Хах. Могу себе представить насколько он рад видеть меня в принципе в здравии.
— И вам не хворать, Афанасий Степанович. С чем пожаловали? А впрочем, не здесь, — остановил сам себя я и поискал глазами дворецкого или кого-нибудь из слуг. — Фёдор Николаевич, организуйте нам в кабинет чаю и чего-нибудь перекусить. Благодарю. Пойдёмте, поговорим в кабинете, — это я уже сказал Долгову-старшему.
Прежде чем отправиться в кабинет я попросил мать позаботиться о ещё одном нашем госте — Кирилле, который, так и не проронив ни слова, стоял в окружении бойцов моего рода и смотрел в пол, не поднимая головы.
Развернувшись, я направился к лестнице на второй этаж. Кинув косой взгляд на Долгова старшего, увидел, что он несколько замешкался, борясь с желанием подойти к сыну, а потом, что-то решив для себя, кивнул своим мыслям и последовал за мной. В спину нам донесся немного обеспокоенный голос мамы:
— Кирилл, здравствуй. Пойдём, у нас сегодня замечательный лимонный пирог… — дальше я уже не слушал, потому что переключился на обдумывание беседы с Афанасием Степановичем. Впереди предстоял непростой разговор.
Кабинет встретил уже привычными полумраком, тишиной и запахом книг с примесью сандала. Я прошёл к письменному столу и, устроившись поудобнее в кресле, жестом пригласил Афанасия Степановича занять кресло напротив.
Мы оба сидели и молчали. В воздухе повисло практически осязаемое напряжение. Мы оба знали тему разговора, но никто из нас не спешил начать первым. Битва взглядов длилась до тех пор, пока её не прервал тихий стук в дверь.
— Войдите, — разрешил я.
Дверь открылась и в кабинет сначала въехала тележка, на которой аккуратно были разложены чайничек, чашки на блюдцах и лёгкие закуски, а следом вошла молоденькая служанка, катившая эту саму. тележку. В полном молчании она подкатила тележку к столу и, краснея, принялась расставлять на столе перед нами всё выше означенное. Закончив, девушка присела в неумелом реверансе, покраснела ещё больше и практически выбежала из кабинета, позабыв о тележке. Мы с Долговым-старшим молча следили за этой неловкой сценой и так же молча потом посмотрели на оставленную тележку.
— Со слугами новичками всегда много хлопот, — произнёс Долгов-старший светским тоном, словно у нас до сих пор шла неспешная беседа, — то что-нибудь перепутают, то забудут.
— Не могу не согласиться с вами, Афанасий Степанович, — подхватил тон беседы я и снова посмотрел на дверь, в которую, спустя несколько секунд постучали. — Войдите.
Дверь отворилась и в кабинет вошёл дворецкий.
— Прошу прощения, могу я забрать… — он посмотрел на тележку.
— Прошу, — я махнул рукой в сторону тележки.
Спокойно и с достоинством дворецкий прошёл к тележке, остановился, окинул взглядом стол и, еле заметно вздохнув, покосился на запертую дверь. Отодвинув тележку от стола, разлил чай по чашкам и, пожелав нам приятного аппетита, покинул кабинет.
— Вкусный чай у вас, Станислав Александрович, — проговорил Долгов, отпив из чашки. — Поставка из Закатной империи? Аромат схож с их фирменным чаем.
— Понятия не имею, — прелюдия к разговору слегка затянулась, поэтому я решил перейти к делу. — Афанасий Степанович, мы оба знаем, что мы здесь не для того, чтобы обсудить навыки слуг или аромат чая. Давайте перейдём к делу.
Долгов-старший устало вздохнул и отложил чашку в сторону. В следующий момент я наблюдал стремительную трансформацию человека из бесконечно уставшего в собранного, внимательного и готового к торгу. Выпрямившись, Долгов сцепил кисти рук в замок, положив их на стол, и посмотрел на меня серьёзным взглядом карих глаз, в которых уже не осталось и следа от усталости и тревоги, только решимость.
— Давайте перейдём к делу, — проговорил он, не отводя взгляда. — Итак, мой единственный сын и наследник у вас в плену. И, если то, о чём мне успели доложить, верно отражает действительность, просто так вы его не отпустите. Я всё правильно понимаю?
— Правильно, — согласился я и снова замолчал, давая возможность собеседнику продолжить.
— Буду честен, прежде чем отправиться на встречу с вами, я связался с Евгением Алексеевичем и попытался с ним урегулировать вопрос. Ранее мы с вашим дедом всегда находили взаимопонимание. Но не в этот раз. Он отказался вести со мной диалог, сказав, что в этом вопросе решаете только вы. И вот я здесь, — он развёл руки в стороны, — говорю с вами и хочу узнать, что вы хотите за жизнь моего сына.
— Жизнь бесценна, Афанасий Степанович, — философски заметил я, беря в руки свою чашку и делая глоток. И правда, хороший чай. — Поэтому я и хочу взамен нечто равноценное.
Маска деловой отстранённости дала трещину и Долгов-старший не сумел сдержать лёгкого удивления, вскинув на пару секунд брови. Помолчав, он спросил:
— И что же столь же бесценно, как жизнь? Боюсь, я не до конца понимаю вас.
Я усмехнулся.
— Верность, Афанасий Степанович. Верность ценится так же, как и жизнь. Но вассалу, нарушившему клятву верности, этого не понять. Что не удивительно.
И снова я наблюдал стремительную трансформацию Долгова-старшего. Из делового и прагматичного человека он в один миг превратился в опасного противника. Опустив подбородок вниз, он нахмурил брови и пристально посмотрев на меня исподлобья, проговорил:
— Я не нарушал никаких клятв, Ваша Светлость, — голос его звенел от сдерживаемой злости, а крылья ноздрей при этом раздувались в попытке сдержать эмоции. — Мы же можем и не договориться. Да, я потеряю сына, род потеряет наследника и угаснет. Но, что тогда? У меня ничего не останется, кроме мести. И у этой мести будет вполне конкретная цель. Вы уверены, что хотите именно подобного исхода?
— Афанасий Степанович, вы мне угрожаете? — хищно улыбнулся я и отзеркалил его позу, выпуская свою ауру. — Вы уверены, что действительно хотите знать, какого исхода я хочу?
Отпущенная на свободу магия двух сильных одарённых, схлестнулась, вызывая мелкую вибрацию в кабинете и потрескивание в воздухе. Ситуация накалялась. Мы продолжали смотреть друг на друга, не разрывая зрительного контакта. Я читал в глазах Долгова-старшего борьбу с самим же собой: честь требовала ответить на оскорбление, рациональность призывала остыть и обдумать всё ещё раз.
Победила рациональность. Долгов отозвал свою ауру, прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Я тоже отозвал свою магию, наблюдая очередную трансформацию Афанасия Степановича. Интересный всё же он человек.
