— Нас дружно все любили, я говорю, — закончил Михаил Захарович.

Тёма вытянул меня из объятий своего отца и притянул в свои. Зарылся пальцами в волосы на затылке и другой рукой крепко обнял за плечи.

— Перестань, — шепнул он, оставляя поцелуи под ухом. — Всё будет нормально. Меня никто не тронет.

— Да, Лёль, — поддакнул ему Лёша. — Ничего там такого нет. Никто никого не пиз… не бьёт, — по интонации слышу, что врёт или кое-что не договаривает. — Я же тоже недавно отслужил. Год пролетел, не заметил. Нормально всё будет.

— Ну, бабы, хорош! — вспылил слегка Михаил Захарович. — Тёмка завтра уезжает, а вы тут настроение ему портите. Соберитесь, накатите, если сами собраться не можете.

— Всё. Я всё! — решительно взяла себя в руки Марина Олеговна и утёрла слёзы, высвобождаясь из объятий мужа.

Я тоже последовала ее примеру. Возможно, не так решительно, но тоже постаралась привести себя в чувство, чтобы перестать портить этот вечер.

Макс лишь улыбнулся уголками губ, посмотрев на меня. Молча оторвал бумажное полотенце и утёр мне нос, как маленькой.

— Кнопка ты, Кнопка, — усмехнулся он, чмокнув меня в лоб.

Да, весь месяц с момента получения повестки братья успокаивали меня, внушали, что в этом ничего страшного нет, все служат и, вообще, это полезный опыт. Но меньше реветь я от этого не стала. И еще я превратилась в клеща, который практически не отлипал от Тёмы. Я ходила за ним везде. Даже у туалета пару раз дежурила.

За окном ноябрь, уже холодно, в беседке не посидишь, поэтому все мы устроились за столом в гостиной. Кстати, стол новый. Михаил Захарович и Макс сегодня утром специально съездили в мебельный магазин за столом побольше, чтобы все мы влезли и не утыкались друг в друга локтями.

Хотя, Тёме, наверное, всё равно было сидеть за столом неудобнее всего, потому что с одной стороны к нему прилипла я, а с другой стороны Марина Олеговна, которая, похоже, собралась откормить его на год вперед, регулярно наполняя его тарелку салатами и мясом.

— Ну, что? — потёр Михаил Захарович руки. — Традиции соблюдать будем? Завтра уже на поезд.

Все парни активно согласились со своим предводителем и, прихватив Артёма, уволокли его наверх. Мы с Мариной Олеговной и девчонками остались за столом, не понимая, что происходит на втором этаже и почему мужики так громко смеются и веселятся.

Наконец, когда через полчаса они соизволили спуститься, женская половина нашего общества уронила челюсти на стол, увидев четырех мужчин, побритых почти налысо.

— Господи! — накрыла Марино Олеговна рот ладонями. — Вы что наделали, мальчики? Миша, ты лысый!

— Блин, думал не заметишь! — нарочито сокрушенно шлёпнул Михаил Захарович себя по коленке.

А я, как лунатик, тянулась к Тёминой голове и смотрела на братьев, теперь уже стараясь не смеяться.

— Лысая башка, дай пирожка.

— Папа, ты лысый! — Варя и Соня были шокированы больше всех.

— Я обязана это сфотографировать.

Я взяла телефон с полки и заставила всё наше большое семейство встать за мной. Мужики встали сзади и обнялись, положа друг другу руки на плечи. Их глаза горели весельем и практически мальчишеским восторгом. На наших девичьих лицах тоже горели улыбки, и уже совсем не осталось места слезам.

Этот счастливый момент застыл на фотографии, которая очень скоро займёт своё место в семейном фотоальбоме.

Эта ночь была безжалостно коротка. Мне кажется, я не успела сказать, насколько сильно люблю Тёму и как мне без него будет плохо.

Этой ночью я любила его телом и душой. Отдавала себя всю без остатка, обнимала руками и ногами, не замечая слёз, которые Тёма нежно и трепетно собирал с моих щёк губами и подушечками пальцев. А утром, когда Тёма уснул, укутав меня в свои объятия, я пыталась надышаться им впрок.

Постоянное ощущение того, что мне не хватило еще пары минут, чтобы сказать всё, не покидало меня по пути на ж/д вокзал.

Тёма держал меня за руку, целовал пальцы, смотрел в глаза уверенно и спокойно, а я пыталась не плакать, потому что обещала, что не буду устраивать сцен на перроне — отпущу его с улыбкой.

К поезду мы, как и все другие призывники и их провожающие, подошли примерно в одно время с Костровыми и моими братьями. Мужчины все были с большого бодуна и явно мечтали о том, чтобы продолжить сон, а не стоять в такую рань у поезда. Это мы с Тёмой вчера уехали домой пораньше, а вот Михаил Захарович и Макс с Лёшей остались провожать Тёму, не жалея живота своих и печень.

Заламывая руки за спиной, я терпеливо ждала, когда Тёму обнимет вся его семья: девчонки не поймут, куда именно Тёма собрался и как долго его не будет, Марина Олеговна пустит слезу, папа — шутку, а мои братья улыбнуться и похлопают его по плечу.

— Ты обещала, Оль, — произнес Тёма вполголоса, когда, наконец, дошла очередь до меня вцепиться в него обеими руками и прижаться щекой к груди, в которой билось сильное сердце.

— Я не реву. Я пускаю сантименты, — ворчала я деланно, чтобы не показывать, что я снова на грани расплакаться.

— От твоих сантиментов у меня мокнет футболка, — усмехнулся Тёма, чмокая меня в макушку и обнимая плечи двумя руками.

— Мы какие-то неправильные, — сказала я, подняв я взгляд на его серые глаза, в которых плескалась нежность, обращенная мне. — Почему ты не просишь дождаться тебя?

— Потому что я не хочу просить любить меня, — мягко улыбнулся Тёма. — Если ты меня любишь так, как говорила ночью и так же сильно, как я тебя, то встретишь меня через год на этом же месте. Только уже счастливая, — усмехнулся он, заправляя пряди моих волос за уши. Огладил подушечками пальцев щеки и поддел кончикам моего носа своим. — И еще кое-что… — сказал Тёма и снял кольцо со своего мизинца. Обхватил кисть моей правой руки и надел кольцо на безымянный палец. — Сохрани его для меня, — шепнул он, поцеловав полоску серебряного кольца вместе с моим пальцем.

— Тём, — качнула я головой, не сдержав всхлип. — Это же твоей мамы… твоя память… Я не…

— Я знаю, — кивнул он уверенно. — И доверяю тебе. Через год, на этом же месте, — заглянул он проницательно в мои глаза и поспешил украсть последние для нас поцелуи, так как грозный голос какого-то мужчины уже звал всех строиться.

Прижимая руку с кольцом к груди, смотрела на то, как Тёма занимает место в строю, слушает внушительную речь высокого и очень громкоголосого офицера, а затем вместе со всеми заходит в поезд, лишь успев махнуть нам всем напоследок рукой.

«Через год, на этом же месте» — вне всяких сомнений.

Наверное, в тысячный раз я открываю галерею, чтобы пересмотреть видео-приветы, которые мне оставляла Оля. Созваниваться, к сожалению, получалось у нас редко, да и разговоры выходили обычно короткими и скомканными, так как меня или Олю могли в любой момент выдернуть, не дав толком поговорить. Разница в часовых поясах тоже играла не в нашу пользу.

Откинувшись спиной на жесткую дерматиновую спинку сиденья в поезде, я ткнул в первое, присланное Олей еще год назад, видео и понеслось…

— Привет, — робкая улыбка коснулась Олиных губ. Заплаканные глаза, красный нос и покусанные губы вновь вынудили что-то перевернуться за ребрами. — Надеюсь, у тебя там всё хорошо? Тебя не обижают?… Хотя, ты у меня ого-го какой! Наверное, вряд ли, найдется смельчак, который захочет тебя обидеть, — усмехнулась она и опустила взгляд на свои руки. — Прошло уже два дня. Мне жутко тебя не хватает. Прихожу домой, сажусь на диван и туплю в стену. Уже несколько раз звала тебя поужинать, — выпустила она короткий смешок и заглянула в глазок камеры, а вместе с тем и на меня. — Кукуха уже того у меня. Кстати, спасибо тебе за твои толстовки, — Оля расставила руки в стороны, демонстрируя мою толстовку на ней, а затем натянула ворот, спрятав нос. — В них очень удобно плакать, а в длинные рукава сморкаться. Классная вещь, короче. Что ж… — вздохнула она тяжело и часто заморгала, явно сдерживая слёзы. — Это всё ещё я, всё ещё твоя Пшёнка, и я всё ещё люблю тебя и очень жду. Позвони, когда уже можно будет. В любое время. У меня телефон теперь круглые сутки на звуке. Люблю-люблю, — шепнула, поцеловав меня через камеру.