— Ничего. Просто хочу понять…

— Подожди, — оборвал меня Артём, и я понял, что дело всё в том, что нас остановил сотрудник ДПС.

Отвернувшись к окну, я просто ждала, когда Артём уладит все формальности.

— Ваши документы, — обратился к Артёму полицейский.

Тёма подался вперед и открыл бардачок перед моими коленями.

К горлу подступил ком из злости, отвращения и обиды, когда Артём начал искать свои документы среди вороха женских трусов. Он даже не удосужился их выкинуть, а я, как дура, даже не подумала проверить наполнение этого чертового бардачка.

ДПС нас быстро отпустила, не выявив нарушений.

Всю дорогу до общаги я молчала, пытаясь сформулировать слова, которые обязательно скажу Тёме.

— Что случилось? Ты так и не сказала, — произнес Тёма, остановившись у крыльца общаги.

— Кто я тебе, Тём? — повернула я к нему своё лицо.

— В смысле? — нахмурился парень.

— Мы встречаемся или нет? Какие у нас отношения? Я твоя девушка, ты мой парень? Что между нами происходит?

— Обязательно нужно давать какую-то характеристику нашим отношениям? — нервно выронил Артём. Брови его угрюмо съехались на переносице.

— Мне? Обязательно, — ткнула я себя в грудь. — Потому что я не понимаю, почему я не остаюсь у тебя ночевать?

— Ты ночевала…

— Один раз. И-то, наверное, ты оставил меня из жалости, потому что порвал целку.

Артём молча качнул головой, на мгновение прикрыв глаза.

— А это что? — открыла я бардачок с ворохом похабных кружевных трусов черного и красного цвета. — Это старая коллекция? Или ты уже собрал новую, параллельно встречаясь со мной?

— Это всего лишь трусы, о которых я бы не вспомнил, если бы сейчас не пришлось доставать документы.

— Так, может, выбросишь уже их? — предложила я. — Вот урна. Выброси.

Артём даже не пошевелился. Лишь отвернулся к своему окну. О его эмоциях я могла судить только по двигающимся на скулах желвакам и сжатой в кулак левой руке, лежащей на руле.

— Ты меня любишь? Я тебе хотя бы нравлюсь? — продолжала я попытки выяснить хоть что-то, пока слёзы пытались вырваться наружу.

— Слушай, Оль, — повернулся, наконец, ко мне Артём. Но выражение его лица мне совершенно не понравилось. — Я ни к кому не привязываюсь. И не собираюсь этого делать. И характеристику нашим отношениям я тоже давать не хочу. Тебе хорошо со мной? Хорошо, — ответил он сам, не дав мне шанса и возможности сказать хоть что-то. — И мне с тобой хорошо. Очень. Но загонять себя в рамки каких-либо отношений я не хочу и не стану.

— Ясно, — втянула я носом воздух вместе с соплями. Задрала подол платья, приподняла зад и, стянув свои розовые х/б трусы с надписью «снимаю и порчу», закинула их в бардачок к черно-красным кружевным роковухам. — Без рамок можешь быть свободен как ветер. Удачного пополнения коллекции, — сказала я почти не дрогнувшим голосом.

Прихватила сумочку, вышла из машины, хлопнула дверцей, и только в общаге, осев под лестницей на первом этаже, дала волю слезам.

Пошёл он!

Вечер с пивом в руке перед включенным телевизором, в котором есть только картинка, а звука нет. Выключил. Думать мешает. И пить.

В очередной раз опрокинул в себя бутылку пива и поставил пустую тару на журнальном столике к пяти таким же. Шумно вздохнув, собрал пальцы в замок и закинул за голову, приложив к затылку. Мазнул взглядом по безмолвному экрану, на котором блондинка в белом коротком платье уходила от меня в закат, растворяясь в ярком свете.

— Ну, ты еще до меня доебись, — вздохнул я и выключил телек.

Отбросил пульт в угол дивана, а сам снова откинулся на спинку, уставившись в потолок.

Трусы…

Мать её!

Я о них забыл, не думал и не вспоминал. Ровно так же я закидывал их в бардачок, обнаруживая их на сидении или под ним. Были и те, кто специально оставлял их мне «на память». Будто мне было важно помнить хоть кого-то из них…

Конечно, я все выбросил. Не сразу. Для начала поездил по городу с видом, что я пиздец какой охуительный, а потом… первый же мусорный контейнер, попавшийся на глаза, дал понять, что пора выкинуть всю эту хрень, пока я опять не забыл о ее существовании в моей машине.

Оля обиделась. Справедливо и ожидаемо.

Наверное, давая себе установку, не встречаться с малолетками, нужно было следовать ей до конца, а не идти на поводу эмоций.

Хотя сложно оставаться безучастным в эмоциональном плане рядом с девушкой, которая переворачивает внутренности и въедается в мозг, при этом оставаясь отстраненной. Неосознанно, но я тянулся к ее натуре, как пацан, который получил подарок, завернутый в сотню совершенно разных упаковок, но каждая из них была интересная, яркая и запоминающаяся. Ну, и конечно, сам подарок был желаемым.

Она не пыталась мне понравится, не виляла хвостом перед носом, не заигрывала, не флиртовала, и, наверное, это меня и подкупило.

Её независимость и самодостаточность, которая, знаю, есть не у каждой девушки лет на десять старше её. А ещё её неповторимая, но весьма уместная дерзость, которая обезоруживала и притягивала.

Пожалуй, я достаточно покопался в её натуре и тем самым еще глубже закопал себя, понимая, что, обещая самому себе не привязываться ни к кому, привязался к ней настолько, что теперь хреново до скрежета зубов.

В тишине квартиры в замке провернулся ключ. Открылась входная дверь и вошёл батя с пакетом с контейнерами в руке.

Традиционно.

— Фу, блядь! — принюхался он, снимая начищенные туфли и китель. — Ты сдох, что ли? Жопу хоть подними папеньку встретить. Хотя, лучше окно открой, и-то пользы больше будет. А-то Ольга придёт и задохнётся к хуям.

— Не придёт она, — выдохнул я шумно и растёр ладонями лицо, сгоняя дымку тяжелых мыслей.

— Ну, понятно теперь, чем у тебя воняет, человек-дуст. Померла девчонка от тоски с тобой, — батя прошёл в кухню и оставил пакет на столе. Немного подумав, сел рядом со мной на диван и хмуро заглянул в глаза. — Что тухлый-то такой, сына? С Ольгой что? Опять расстались, и в этот раз она разбила тебе не только сердце, но еще и яйца?

— Угу, — выронил я в потолок.

— Как вы заебали, — вздохнул батя, откинувшись на спинку дивана вместе со мной. тоже заложил руки за голову и уставился в потолок. — Не молодежь, а мандовошки — из трусов в трусы.

— Ну? Рассказывай, что там у вас? — батя толкнул меня коленом в колено и стал молча ждать, когда я начну говорить.

Облизнув пересохшие губы, я с силой прикусил нижнюю и, задумавшись, отгрыз кусок отмершей кожи.

— Как…? — начал я и тут же осекся. Нервно скользнул ладонями по затылку и с силой растёр лицо. Наверное, будь во мне хоть на пару литров меньше пива, то хрен бы я хоть когда-нибудь завёл с батей такой разговор. — Ты же подыхал, бать. Тогда… после мамы. Помнишь?

Батя ничего не ответил. Несколько долгих секунд в квартире стояла гробовая тишина. А затем батя шумно выдохнул, подался вперед, оперся локтями о колени и прочистил горло.

— Подыхал, — выронил он сипло, но уверенно. — Постоянно. Много. Всегда.

— И Маруся… Как?

Я не знал, как сформулировать свои мысли так, чтобы было понятно, о чем именно я хочу сказать, но батя каким-то образом меня понял:

— Как я решился снова жениться и завести семью? Не знаю, — батя дёрнул плечами. Опустил голову и стал смотреть на обручальное кольцо, которое крутил на пальце. — Просто понял, что… понял, что… Блядь! — выдохнул батя, нервно хохотнув. Качнул головой и снова опустил взгляд на кольцо, продолжая его крутить. — Не знаю. Я не планировал и не собирался. Думал, больше не захочу, не смогу… Я тебя-то бабке с дедом сдал, потому что думал, что и тебя тоже уберечь не смогу. Проклят я, что ли… А потом… Не знаю. Ни то, чтобы я был монахом все восемь лет до Маруси. Были женщины — на ночь, на две. Чисто справить нужду. Физиологию-то никуда не денешь.

Стало ясно, что я неосознанно перенял батину модель отношений с женщинами, которые были «после». Он тоже не включал чувства. Только физиологию.