— И как ты сломался на Марусе? — я тоже подался вперед и уперся локтями в колени, чтобы взглянуть на батин профиль.

— Я не сломался. Я, наоборот, на ней починился, — улыбнулся едва заметно батя. — Не знаю, Тём. Это, наверное, нужно прочувствовать самому. Я изначально не планировал с Марусей больших отношений. Думал, покуражимся раз-другой и разбег. Маршрут-то известен. А потом… Это втягивает. Ты не сразу соображаешь, что уже по уши в ней. Сначала тебе просто хорошо, а потом всё лучше и лучше. А потом сидишь вечером перед телеком один и думаешь «вот сейчас бы ее сюда, под бок, чтобы говорила, смеялась, прижималась, грела свои вечно мерзнующие ноги об мои…». И, вроде, страшно, да. Пиздец как страшно, если честно. Думаешь, нахер это всё надо? А если всё повторится? А если опять…пусть лучше она найдёт другого — счастливее и живее будет. А потом сидишь и сам с собой психуешь и злишься, как истеричка, из-за того, что представил, что она может быть с другим. И еще счастливая такая — зараза! — делано нахмурился папа. — Думаешь, не-е! Нихуя! Маруська только моя. Где я вторую такую найду? Глаза боятся, руки трясутся, тахикардия, но идёшь с ней дальше и дальше. Потому что без неё уже не представляешь кто ты, что ты, как ты… — батя замолчал, продолжая крутить кольцо на пальце, а затем повернул ко мне лицо, заглянул в глаза и тихо проговорил. — Хреновый я батя, Тёмка.

— Почему? — нахмурился я.

— Как-то я не заметил, что у тебя та же болезнь, что и у меня когда-то. Не заметил, что теперь тебе тоже страшно, — батя приобнял меня за плечи и мягко прижал к своему боку. — Но когда-нибудь ты придёшь к пониманию, что то, что случилось с нашей мамой, единичный случай. Случайность. Она не повторится. И вот тогда станет проще. Не скажу, что я начал порхать как бабочка, пока доходил до осознания этого факта. Ты сам видел, как я отреагировал на первую Марусину беременность: два дня дома не появлялся, охуевал в машине, в гараже, договаривался с собой, убеждал себя, что всё будет хорошо, прорвёмся.

— А из родзала седой вышел. Помню, — улыбнулся я воспоминанию: батя с красными глазами и седыми висками.

— И ничего. Живём же. Любим Марусю, Маруся любит нас. Все живы, всё хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу, блядь! — плюнул батя и трижды постучал по краю деревянного столика. — И у тебя всё будет, Тёмка. Расслабься и сам поймёшь, когда будешь готов. Когда страх потерять ее проиграет желанию греть ее у себя под боком вечно — вот тогда ноги тебя сами к ней и принесут.

Я глубоко и шумно вдохнул, прислушиваясь к себе и пока не до конца понимая, проиграл ли страх внутри меня или нет.

— Иди сюда, пиздюк. Поцелую хоть тебя, — батя резко обхватил мою шею сгибом локтя и притянул к себе, смачно чмокнув куда-то в макушку. — Папина сына, — потряс он меня, продолжая обнимать и похлопывать ладонью по плечу. — А теперь подбирай сопли и делись с папенькой пивом. Вредно тебе одному столько бутылочек сосать.

Не закатывать глаза, не морщиться, и, главное, суметь сдержать подступающую к горлу рвоту.

— Серёж, ну, перестань! Ты меня смущаешь, — чирикала Геля, прижимая телефон плечом к уху, пока, стоя перед зеркалом, прикладывала к своей груди платье под номер хрен его знает какое.

И еще этот голос… Почему у нее такой писклявый и детский голосок? Она же умеет нормально говорить! Но стоит только позвонить Грошу, как в нее вселяется писклявая сикля, которая не в силах ни то, что нормально разговаривать, но еще не в состоянии формулировать предложения больше трёх-четырёх слов. Будто со звонком от Гроша в ее голове открывается портал в тупость.

— Ну, Серёж! — нарочито возмущенно пропищала Геля, цокнула и засмеялась так звонко, что моим перепонкам стало больно. Лицо ее вдруг сделалось пунцовым, а улыбка настолько широкой, что мордашка от счастья точно вот-вот треснет.

Всё! Хватит! Больше я этого не вынесу!

Нельзя быть настолько приторными и ванильными любовниками. Это уже перебор.

Резко рванув с кровати, я подошла к шкафу, стянула с полки белый спортивный костюм и короткий топ в цвет. Закинула вещи на свою кровать и, быстро скинув шорты и майку, переоделась в костюм. Собрала волосы в высокий хвост, надела носки, прошла к двери и вступила в белые кроссовки. Прихватила рюкзак, большие наушники с полки и посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, что всё взяла.

— Подожди, Серёж, — сказала Геля и, убрал телефон от уха, обратилась ко мне. — Ты куда, Оль?

— На работу.

— Рано же еще, — нахмурилась Геля, глянув на часы.

— Пешком прогуляюсь, — выронила я и, махнув рукой, вышла из комнаты.

На ходу надела на голову наушники, включила музыку погромче и пожестче, и вышла из общаги почти на два часа раньше, чем планировала. Потому что еще два часа в том ванильном сиропе, в котором и пребывала уже минут двадцать, пока Геля трепалась с Грошем по телефону, я точно не выдержу.

И да, я завидую. Да, я испытываю банальную зависть из-за того, что мои отношения были совсем не такими, как у Гели с Грошем. Они не только треплются по телефону часами, но еще Геля иногда остается ночевать у Гроша, а иногда сам Грош потайными студенческими тропами пробирается в нашу общагу и крадёт мою подругу-соседку порой на несколько суток.

А я же оказалась достойна только секса и редких ужинов с одним черствым Пряником, который за две недели с момента нашего расставания даже на горизонте не появился и не написал ни одной смс. Даже случайного звонка от него не было. Всё почему? Всё потому, что ему на меня плевать. К сожалению, он только в конце наших отношений обозначил, на какой максимум он со мной был готов — только секс, трусы в бардачке и ничего лишнего.

Бесит!

Вынув из кармана телефон, я включила очередной трек пожестче и погромче. Мне хотелось, чтобы музыка заглушила мои мысли. Пусть лучше кровь из ушей пойдёт, чем я буду постоянно думать о том, кто не заслуживает даже того, чтобы я имя его помнила.

Боковое зрение уловило рядом движение. Серый «гелик». В моем окружении нет друзей или знакомых, у которых была бы такая машина.

Подкат у обочины? Ненавижу. Как правило, таким образом знакомятся отморозки с плоским предложением прокатиться.

И самое ужасное, что я не могу отойти подальше от дороги, так как в стороне от меня находится бесконечный забор художественного музея, который, как назло, сегодня закрыт. Даже внутри не спрячешься.

Незаметно выключив музыку в наушниках, я продолжила идти и делать вид, что на замечаю «гелик». Нужно вести себя так, будто меня ничего не смущает, и моя прогулка продолжается в привычном темпе. Главное — не забывать прокручивать в голове, на каком этапе и где я очень быстро побегу подальше от дороги. От подступающего страха и паники ладони стали влажными. Конец забора был всё ближе, но за поворотом было его продолжение. Было решено дойти до поворота, резко развернуться и обратно уже бежать. Такая махина как «гелик» быстро за мной не развернется.

Машина не замедлилась и не остановилась, продолжая ехать вровень со мной. я услышала, как открылась и мягко хлопнула дверь машины, а в следующий момент кто-то обхватил руками мою талию и поднял над землей.

Я успела только взвизгнуть, потеряться в пространстве и начать паниковать, чуя спиной, что меня подхватил какой-то бугай явно выше меня. «Гелик» рядом со мной остановился, хлопнула еще одна дверь, и я начала кричать во всё горло:

— Помогите!

— Кнопка, ты что кричишь? — до слуха донесся знакомый голос самого старшего брата, Макса.

Повернув голову на его звук, я впала в ступор и забыла, как двигаться, увидев, как старший обходит машину и направляется ко мне, распахнув руки для объятий.

Опустив взгляд на руки, что все еще удерживали меня над асфальтом, я увидела знакомые татуировки на мужской кисти и поняла, что меня держит еще один мой брат, Лёша.

Едва я открыла рот, чтобы объяснить им, какие они дебилы со своими дебильными приколами, как лицо Макса снесло в сторону кулаком. Очень, мать его, знакомым Пряничным кулаком.