— Ну, мы, наверное, уже поедем? — произнес Макс, понимая, что пора оставить семью Костровых отдохнуть от нашего общества.

— Нет. Это не обсуждается, парни, — отрицательно качнул головой Михаил Захарович. — На этаже есть гостевая комната и здесь целый диван. Остаётесь с нами, пацаны. Нам с Тёмкой нужно будет с кем-то похмелиться на завтрак.

— Да, мальчики, — согласилась со своим мужем Марина Олеговна. — Куда вы на ночь глядя? Оставайтесь.

Немного помявшись (приличия ради), братья решили принять приглашение. Лично я уже было в Тёминых шмотках и никуда уезжать не собиралась.

А дальше кто-то имел неосторожность сесть на пульт и включить мультик. Девчонки сразу усадили всех на диван перед телевизором.

Меня в свои объятия сразу сграбастал Тёма и укрыл пледом. Варя и Соня взяли себе не только по пледу, но еще прихватили каждая по моему брату: Варя выбрала Макса, взобравшись к нему на руки и деловито укрыв обоих пледом, а Соня залезла на руки к Лёше, сунула ему в руки плед и сказала: «делай». Усмехнувшись, Лёша завернул юную дерзкую мадам в плед и устроил кроху у себя на руках.

Марина Олеговна приглушила свет в гостиной и села в соседнее с Михаилом Захаровичем кресло. Вложила кисть в его протянутую ей ладонь и мило улыбнулась, смахнув с очков медный локон.

— Вот это у нас с тобой шпаны, Марусь, развелось! — шутливо присвистнул Михаил Захарович, глянув на диван, на котором мы все сидели.

— И все наши, — поддержала его жена.

— Да, я хорош, — самодовольно протянул Михаил Захарович.

Как же хорошо вернуться вечером домой после учебы и работы. Ноги гудят, голова тоже, но предвкушение того, что я сейчас поем и прижмусь к Пряничному боку, стоит того, чтобы устать к концу дня.

Тёма тоже совсем недавно пришёл с работы. Универ он закончил с красивым красным диплом несколько месяцев назад и теперь работает как самый настоящий взрослый в пожарной части.

Выйдя из ванной, я погасила в ней свет и пошла на запах чего-то съестного и, похоже, очень вкусного.

Пряня уже расставил на столе тарелки, перемешал спагетти в сковороде и поймал меня, тянущуюся к верхнему ящику за кружками для чая, за талию.

— Ой, привет, — сделала я вид, что только что его заметила, а у самой улыбка такая, что шире просто невозможно.

— Ну, привет, — хмыкнул Тёма и накрыл мои губы своими, оставив тягучий сладкий поцелуй, мгновенно пустивший вокруг нас ауру из розовых сердечек и пухлозадых ангелочков. — Вкусная, — довольно протяну Тёма, мягко от меня отстранившись, чтобы снять с плиты сковороду.

— Семак бахнула, пока домой ехала. В кармане куртки нашла. Со вкусом порошка.

— И катышек с ними? — хохотнул Тёма.

— И катышек. Он, кстати, до сих пор в кармане. Прикольно катать его. Расслабляет.

Я налила нам с Тёмой горячий чай, поставила кружки на уже накрытый стол и села на выдвинутый для меня стул. Тёма устроился рядом и придвинул меня ближе к себе, притянув за ножку стула. Устроил меня между своими ногами, стянул с одного плеча ворот своей футболки, что была на мне, и периодически оставлял на коже легкие поцелуи.

Мы болтали, смеялись, целовались… нашим отношениям уже пять месяцев, а мы всё никак не можем перестать целоваться как прыщавые подростки, впервые узнавшие, что такое поцелуй по-взрослому. Честно говоря, я уже забыла о том, что такое жизнь без Тёмы, как можно без него спать, есть или начинать любой свой день? Даже, если мы ссоримся, мы всё равно не перестаем друг друга любить, просто делаем это чуть агрессивнее, чем обычно, когда вместо того, чтобы аккуратно укрыть любого пледом, швыряем этот плед в лицо, чтобы любимая падла не замёрзла.

На десерт я уткнулась носом в букет, недавно подаренный Тёмой. Нежные розовые лепестки так и напрашивались на то, чтобы я касалась их кончиками пальцев и наслаждалась ощущение мягкости и хрупкости, остающихся на коже.

Тёма усадил меня на колени и, как к себе домой залез с головой под футболку, уткнувшись в грудь.

— Ти́точки мои, — мурлыкал он довольно, тиская и поочередно целуя мои груди.

— Расслабляющие пупырки, — привычно начала я возражать.

— Не разбираешься в титьках, вот и молчи, — нарочито недовольный голос из-под футболки развеселил.

Я обхватила Тёмину голову руками, прижалась к его макушке щекой, прикрыла глаза и глубоко-глубоко вдохнула, чувствуя, что усталость уже начала казаться приятной. Но куда приятнее ощущение Тёминых рук, неторопливо и практически невесомо блуждающих по моему телу.

— Как насчёт массажа? — спросил Пряня.

— Не откажусь. Делай, — хохотнула я злорадно, понимая, что он намекал на себя.

Открыла глаза, чтобы слезть с Тёминых коленей и увлечь его за собой в наше комнату, но внезапно мой взгляд зацепился за белый лист, лежащий на холодильнике. Потянулась, подцепила пальцами совсем небольшой листок примерно в половину листа А4 и застыла на месте, увидев слово, выделенное большими жирными буквами «ПОВЕСТКА».

— Тём, это…? — я даже сформулировать не смогла, что это.

— Повестка, — спокойно кивнул он, изучающе глядя мне в глаза. — Мы с тобой обсуждали это, Оль.

— Обсуждали, — кивнула я согласно и снова уставилась на лист так, будто на нём был написан приговор для нас двоих. — Но… я думала, нас это как-нибудь…пронесёт, что ли.

— Мне, в любом случае, нужен военный билет. Чем раньше получу, тем лучше. К тому же, это всего на один год.

— Пошли, — я решительно взяла Тёму за руку и повела в сторону туалета.

— И зачем?

— Сломаю тебе ногу. И руку. Нет, — остановилась я и повернула к выходу из квартиры. — Давай, лучше сделаем это в подъезде. На лестнице. Дома мы можем унитаз сломать.

— Оль, — остановился резко Тёма и потянул меня на себя, заставив впечататься в его грудь. — Это всё равно произойдёт. Мне всё равно придётся отслужить год. И не вздумай плакать, — утёр он подушечками пальцев мои щеки, по которым, оказывается, текли слёзы. — Я же не завтра ухожу. Сначала явлюсь по повестке в военкомат, потом медкомиссия, а потом уже призыв.

— А мне-то что делать весь этот год? — всхлипнула я. — Я же без тебя не смогу. Я же весь год буду просто лежать и реветь, а ты вернешься из армии и найдёшь в квартире утопленника. Не отпущу! — взбрыкнула я упрямо, и крепко обхватила руками Тёмин торс. — Со мной пойдёшь. Вот так.

— Не получится. С тобой отжиматься будет неудобно.

— Ну, и что.

— Звони Максу и Лёхе, зови на проводины.

— Отличительная черта семейства Костровых: любая ситуация — это повод для шашлыков.

Картинка размывается из-за слёз, но я продолжаю резать этот огурец.

Марина Олеговна рядом со мной тихо всхлипнула, быстро утерла нос и поправила очки, продолжая нарезать колбасу.

В целом, в кухне висела гнетущая атмосфера, и только мужикам, чей хохот был слышен с улицы, всё было по барабану. Девчонкам, играющим в гостиной, в общем-то, тоже. И только мы с Мариной Олеговной уже залили всю кухню слезами и соплями.

Входная дверь хлопнула, мужской веселье, их разговоры и смех ворвались в дом, схлопнув убивающую тишину.

На плечи мне и Марине Олеговне легли увесистые руки.

— Ну, вы чё, девчонки? — мягко притянул нас к своим бокам Михаил Захарович, обняв покрепче. От него пахло дымом костра и сигарет. — Не хороним же никого. Парень просто в армейку идёт. Вы что тут слячу развели-то?

— Миша, — Марина Олеговна втянула носом воздух, её голос дрогнул и почти сорвался до шёпота. — Мы год ребенка не увидим! Как тут не плакать? А если там дедовщина? А если его там будут бить?!

— Маруся ты моя, — прижался Михаил Захарович щекой к макушке жены. — Не ссы, Маруся. Ребенок у нас уже здоровее меня. Да и нет сейчас в армии той дедовщины, которая было раньше. Вот когда я служил, помню, нас дрю…

— Батя, — предупреждающе качнул Тёма головой, вероятно заметив, в моих глазах ужас. Я плакала из-за разлуки, из-за того, что целый год не увижу своего Пряника, не смогу к нему прикоснуться, поцеловать, обнять, и совершенно не подумала о том, что его там могут бить.