— Пришлось сдвинуть, иначе кресло до конца не раскладывается.

— Мм, — протянула я и устроилась удобнее на подушке.

Лунный свет из окна падал прямо на Артёма, который не спешил закрывать глаза, и смотрел в потолок, плавно скользя по нему взглядом.

— Это твоя мама? — спросила я, намекая на фотографию, которая была на стене над его головой.

С фото на меня смотрела брюнетка с широкой и очень теплой улыбкой. Возможно, она смеялась в момент, когда ее фотографировали, а на коленях у нее был еще совсем маленький малыш Артёмка, который, почему-то, был чем-то недоволен и хмурился, глядя в кадр. Видимо, оттуда я началась его привычка хмуриться, пока другие веселятся.

— Да, — выдохнул Артём короткий ответ. Поднял руки и, кажется, машинально покрутил тонкое кольцо на мизинце правой руки.

— Мамино?

— Угу, — выдохнул он снова и завёл руки за голову.

— Она очень красивая. И папа твой красивый. Даже удивительно, как у них получился ты? Такой… на троечку, — улыбнулась я и вяло увернулась от прилетевшей в меня подушки.

— Ладно, ты самый красивый парень… в этой комнате. Пока в нее еще кто-нибудь не вошёл, — хихикала я тихо и притаилась, когда Артём встал со своего-кресла кровати и навис надо мной, вытягивая свою подушку из-под моей головы.

— По-хорошему, — шепнул Артём. В голосе его прорезались угрожающие нотки. Страшно не стало. Стало приятно. Пробудилось детское шкодливое желание сопротивляться и дразнить его до последнего.

— Иначе что? Опять задницей засветишь? Так уже не страшно.

— Не страшно, говоришь? — хмыкнул Артём, и так быстро нырнул ко мне под одеяло, что я не сразу поняла и сообразила, как оказалась прижата к его боку, а вместо подушек под моей головой уже было его плечо.

— Ты что делаешь?! Я не настолько набуханная, чтобы спать с тобой в одной постели. Вали отсюда!

— Зато достаточно дерзкая, чтобы меня провоцировать.

По спине практически невесомо скользнули мужские пальцы и слегка задрали футболку, обнажив задницу.

Недолго думая, я укусила Артёма за сосок.

С шипением парень буквально выпрыгнул из постели.

— С такими прелюдиями ты плохо кончишь, — выронил он страдальчески, растирая укушенное мной место ладонью. — Или вообще не кончишь.

— Спокойной ночи, конченый, — фыркнула я, швырнула в него его же подушкой и демонстративно отвернулась, закутавшись в одеяло.

— И тебе, кусучка.

— Блядь…

Не открывая глаз, решил размяться и понял, что это хреновая идея. Такая же хреновая, как сон на кресле-кровати. Какой идиот решил, что на нём может быть удобно? Если сверху до поясницы всё было относительно сносно и ровно, то всё, что было нижу поясницы, словно провалилось в мягкую яму, из-за чего складывалось впечатление, что мои позвонки стекли в трусы.

Надо было, всё-таки, Пшёнку согнать со своей кровати. Наверняка ее задница чувствует себя шикарно.

Разлепил глаза, встретился с потолком своей комнаты и перевел взгляд в сторону своей кровати.

— Ебать… — выдохнул я хрипло и тихо прочистил горло, чтобы не спугнуть торчащий из-под одеяла зад в красных кружевных трусах.

Какого хрена они красные? Я был уверен, что она до сих пор в белых.

Светлые волосы Пшёнки разметались по подушке. Повернувшись ко мне спиной, она вынула одну ногу из-под одеяла, из-за чего мне и открылся шикарный вид на ее зад.

Самый благодарный зритель в первом ряду аплодировал стоя.

— Ну, заебись, — шумно вздохнув, я поправил стояк в трусах и сел в постели. Опустил ступни на пол, уперся локтями в колени и растер лицо, смахивая остатки сна. Бездумно уставился в самую яркую точку, что была передо мной — красные трусы Пшёнки. Залипал так минут пять, пока до сознания не донеслись голоса с первого этажа, где уже Маруся, наверное, готовила завтрак, а батя упирался ей носом в макушку, делая вид, что помогает.

Подавшись чуть вперед, аккуратно натянул одеяло на Пшёнкин зад. Встал с кресла и поплелся к шкафу за домашними штанами. Достал первые попавшиеся, повернулся с ними к кровати и пришёл к выводу, что сначала мне нужен душ, да похолоднее. Пшёнкина задница снова дразнила меня красным кружевом. Закинул штаны на дверцу шкафу и взял полотенце. Перед выходом, всё-таки, подошёл к Пшёнке и снова накрыл ее одеялом, в этот раз подоткнув ткань ей под задницу.

— М! — протестующе буркнула Пшёнка и, дёрнув ногой, скинула с себя одеяло на хер. Перекатилась на живот, замяла руки под подушку и вызвала еще больший стояк, когда моя футболка на ней задралась почти до лопаток, а аппетитная попка призывно и дразняще оттопырилась.

От желания шлёпнуть по упругим округлостям, чтобы звон отлетел от стен, зачесалась ладонь. Но начинать день со срача с Пшёнкой не хотелось. И без того, каждый раз, когда она смотрит на меня, я вижу в ее голубых глазах план моего убийства.

— Душ, — словно сам себе отвесил поджопник и пошёл в заданном направлении.

Прохладная вода отлично освежила и уронила всё, что и не должно было подниматься, в принципе. По крайней мере, не на Пшёнку, которая умудрилась собрать в себе все те качества, что меня отталкивали от других девчонок. Она блондинка — я предпочитаю брюнеток; она младше — я всегда выбирал старше, и у меня не было ни одной девушки, которая была бы младше меня; она болтает без умолку и перечит всему, что я говорю — я предпочитаю, когда меня слушают и подчиняются; она проснётся в моей постели — из моей постели уходили, не засыпая; она с лёгкостью дерётся в подворотне наравне с пацанами — я с неё в ахуе.

Едва выйдя из душа, наткнулся на слегка растерянную Марусю.

— Доброе утро, Тём. Девочки не у вас, случайно? — спросила она. — Я пришла их будить, а в комнате никого.

— Не знаю, — пожал я плечами, тоже насторожившись. Вместе с Марусей вошёл в свою комнату и с улыбкой выдохнул, увидев, как Соня и Варя облепили с двух сторон Пшёнку и вместе с ней забрались под одеяло, где старательно делали вид, что спят, пока их новая игрушка сонно целовала им щёки.

— Они её теперь не отпустят, — усмехнулась Маруся и пошла к выходу из комнаты. — Завтрак почти готов, спускайтесь.

— Помни мою доброту и насри Тёмке в тапки, — Михаил Захарович насыпал Каю корм и налил воды. Сполоснув руки, снова вернулся к завтраку. Подцепил пальцами ушко своей большой кофейной кружки и откинулся на спинку стула, посмотрев на сына. — Приезжайте на все выходные. На эти. На следующие уже не надо.

— Что надо сделать? — кажется, отлично понимая отца, поинтересовался Тёма и приняла от маленькой Сони огрызок блина. Складывая блин треугольником, она съедала его мягкую вершину, а остальное закидывала Тёме в тарелку, как если бы из пицца съедала всё самое вкусное, а от корки избавлялась. Но Артём, кажется, над этим не заморачивался и спокойно съедал всё, что ему давала самая маленькая сестрёнка. Минуты три назад, например, она так же положила ему в тарелку остатки блина и щедро полила его сметаной, вареньем и сверху положила кружочек банана. Артём съел всё без малейших колебаний и даже не поморщился.

— Нужно собрать водопровод для полива. Я в рот любил ту схему сборки…

— Миша!

— Я сказал «любил». За столом царит любовь, весна, ну, и твой водопровод, — обратился глава семейства к жене с видом ангелочка с дрожащими крылышками.

— Если только в воскресенье, — заключил Артём серьёзно. — В субботу точно не смогу.

— А ты, Оль? — обратилась вдруг ко мне Марина Олеговна, когда я расслабилась, решив, что раз Артём не может, то и я по умолчанию тоже не могу.

— А я… у меня на субботу тоже планы.

— Ну, ты приезжай к нам, когда хочешь. Можно без Тёмы, его, всё равно, сложно домой заманить.

— Хорошо. Я подумаю, — улыбнулась я уголками губ и снова присосалась к кофе.

— Мама, а мы купим мне такие же красные трусики, как у Оли? — вопросила Варя.

Артём закашлялся, отвернулся от стола и продолжил кашлять в кулак. Михаил Захарович, отпивая свой кофе, лишь вскинул черные густые брови и уставился в стол, явно пряча улыбку за ободком кружки. Марина Олеговна и я переглянулись, откровенно не зная, как выйти из сложившегося положения.