— Я так понимаю, что теперь твоя очередь? — Тихо спросила я. Аллистер выступил из тени. Резкость его высоких скул особенно выделялась сегодня вечером на фоне алебастровой кожи. Днем он был потрясающе красив, но ночью… он был чем-то большим. Свет в его глазах сиял ярче, а пышность его темных кудрей просто умоляла, чтобы к ним прикоснулись. Ночью Аллистер был самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видела.

Уголки его рта приподнялись в понимающей улыбке.

— Давай прокатимся, — ответил он. В обычный вечер я, наверное, возразила бы, учитывая, где я оказалась в последний раз, когда позволила Всаднику увезти меня, не объяснив, куда.

Но Аллистер — это не Ларан, да и я теперь была другой Руби.

Он протянул руку, и всё, о чём я могла думать, — это помощь, чтобы пережить шторм. Я не знала, кем являюсь сейчас. Я была Руби. Я была дочерью Люцифера. Я была демоном. Я… жила, как могла, в этом сломанном мире, и старалась делать всё, что могла.

Но иногда нужно просто позволить дьяволу взять управление в свои руки.

Я не спросила его, куда мы направляемся, когда огни проносились мимо, как падающие звезды. У Аллистера была самая хорошая машина, на которой я когда-либо ездила. Черная кожа, сиденья с подогревом и чашка чая в подстаканнике. Я обхватила руками дымящуюся чашку, пытаясь впитать ее тепло, и сделала маленький глоток.

«Эрл Грей» с легким привкусом меда и капелькой молока.

Идеально.

Я тихо вздохнула. Это спокойствие было создано им. Инстинктивно я это знала.

На самом деле, мне было все равно, куда мы едем, лишь бы это не заканчивалось.

— Как чай? — спросил Аллистер.

Светская беседа. Это было так по-человечески. Я не знала, должна ли я быть благодарна или раздражаться из-за того, что он вообще пытается заговорить.

— Идеальный, — ответила я, не поворачиваясь в его сторону. Так было легче ни на чем не сосредотачиваться. Огни были яркими и прекрасными, унося с собой всю мою меланхолию, когда они проносились мимо.

— Превосходно, — сказал он. Я улыбнулась, едва заметно приподняв губы, услышав гордость в его голосе. Мне было интересно, сказал ли Райстен ему, как я люблю чай, чтобы подбодрить меня, но, возможно, Аллистер был более внимательным, чем я думала.

Еще на мгновение в машине воцарилась тишина. На этот раз тишина была длиннее первой, настолько долгой, что огней становилось все меньше и меньше. Мы покидали город.

Эта мысль одновременно заинтриговала меня и заставила слегка занервничать, но я промолчала, потому что, если бы он тайком увозил меня куда-нибудь на какое-то время, я знала, что остальные трое были бы здесь.

— Знаешь, — сказал Аллистер, нарушая тишину, — я знаю, через что ты проходишь. Прямо сейчас. — Я напряглась, и его рука соскользнула с руля, когда он потянулся и взял мою руку с колен. — Ты не обязана ничего говорить. Я и не жду, что ты это сделаешь. Я просто хотел бы, чтобы ты выслушала.

И я сделала это. Кровь в моих жилах закипела от одного его прикосновения. Это не было прикосновение, исполненное страсти, и оно не было отравлено его собственными хаотичными эмоциями. Оно было… добрым. Успокаивающим. Он держал меня за руку не как собственник, а как тот, кто предлагает единственный вид утешения, которого мне всегда не хватало.

И тогда он сказал то, чего я меньше всего ожидала услышать.

— За все мое время, как в этом мире, так и в нашем, я влюблялся только один раз.

Даже в темном салоне машины я ощущала, как его взгляд устремлен на меня.

— Возможно, как человек, выросший среди людей, ты найдешь это удивительным — что это случилось лишь однажды, — продолжил он. — Но как женщина, которая наполовину суккуб, ты поймешь.

— Я живу тысячи и тысячи лет и видел, как женщины готовы на все ради того, что они называют любовью. Я видел, как женщины убивали себя, своих возлюбленных, даже других женщин, которых они считали угрозой… только чтобы добраться до меня.

— Вначале я боролся с чувством вины и с тем, в чем она заключалась, когда понял, что мало что могу сделать, чтобы остановить их. В конце концов чувство вины исчезло, сменившись гневом на женщин за то, что они были такими глупыми. За то, что не видели того, что я считал очевидным. За то, что не видели, что любовь ненастоящая — по крайней мере, так я думал в то время.

Это почти сорвало усмешку с моих губ, если бы я не потеряла дар речи от его признания. Он был — Голод, одним из Четырех Всадников… и все еще просто мужчиной в душе. За исключением того, что, в отличие от мужчин земли, демоны не были ограничены гендерными ролями и стереотипами. Мы видели себя такими, какие мы есть, и не извинялись за это. В некотором смысле это делало нас, его, лучше, чем людей земли.

Я держала свои мысли при себе, пока он продолжал.

— А потом, в конце концов, я действительно влюбился. В женщину, которая была запрещена во всех смыслах, но я не смог удержаться. Я оказался втянут в это чувство так же, как те глупые женщины, которые веками преследовали меня. Пока не перестал.

— Что? — Вопрос сорвался с моих губ, прежде чем я успела себя остановить.

Аллистер улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего доброго. Если бы его рука не обвивала мою, я бы до смерти испугалась того злобного выражения, что застыло на его лице.

— Разрыв не важен. Суть в том, что мы с этой женщиной расстались и пошли каждый своей дорогой. Она единственная, с кем я смог сделать это без кровопролития. Ты знаешь, почему?

Я покачала головой, и машина замедлилась, окончательно останавливаясь. Я не узнавала это место, только видела, как фары упираются в пустоту, где царило лишь ночное небо.

— Потому что они были ниже меня. Я был создан, чтобы быть достаточно сильным, чтобы соперничать с тобой, защищать тебя, когда это необходимо. Женщины, демоницы, они были недостаточно сильны, чтобы бороться с этим. Они были ниже меня. То, что мы носим одинаковую форму, этого не меняет. Я не могу извиняться за то, что я такой, каким меня создали, не больше, чем адская гончая может извиняться за верность.

Я начинала точно понимать, к чему он клонит, и как человек, выросший среди людей… Я не знала, что делать с этим.

— Я не могу быть каким-то безмозглым человеком, который просто разгуливает и убивает людей. Это не я, это… — Я остановила себя, чтобы не признать эти темные желания вслух.

— Твоя звериная сущность? — тихо закончил он.

Я прикусила губу, кивая в ответ.

— Ты была создана, чтобы быть непревзойденным хищником. Тем, кто может держать наш вид в узде. — Он сказал это так просто, как будто в этом нет ничего особенного.

— А что, если я не хочу? — Спросила я.

— Не хочешь быть зверем или не хочешь быть суккубом? — возразил он, и на его губах появилась усмешка.

— И то, и другое. — У него действительно хватило наглости рассмеяться. — Я не думаю, что дело в том, что ты не хочешь быть ими. Я думаю, что это твое неправильное представление о том, кто ты есть и кем, по твоему мнению, тебе нужно быть. Я думаю, ты извиняешься за то, что существуешь, потому что думаешь, что без тебя у всех мужчин, которые пересекали твой путь было бы все хорошо.

Спаси меня дьявол. Он был либо блестящим психологом, либо гораздо лучшим манипулятором, чем я думала. Я была почти уверена, что меня обвели вокруг пальца в любом случае.

— И что же ты хочешь, чтобы я сделала?

— Перестань извиняться. Будь той, кто ты есть, и не стыдись. Я знаю, что ты этого хочешь. Я вижу это по твоим глазам. Этот мир ничего не сделал для тебя, и все же ты истекаешь за него кровью. Почему? Тебе не жаль свинью, когда ты ешь бекон. Почему тебе жаль человека, который причинил тебе вред?

Я покачала головой. — Мне жаль не Джоша. — Его рука на мгновение сжала мою, прежде чем он отстранился.

— Пойдем со мной.

Мы открыли наши дверьци и поприветствовали ночь, когда ледяной ветерок обдул меня. Мой конский хвост откинулся с лица, подчиняясь подхватившему его течению. Я обошла машину спереди, глубоко вдыхая воздух. Здесь он был другим на вкус. Чище. Хрустящим. Мои ботинки хрустели по замерзшей траве, когда я последовала за светом фар к краю оврага.