— Да какого представления-то⁈
— А ты не перебивай, я сам собьюсь… Так вот, стоит наш Великий князюшко, весь орденами блистает, и этак залихватски: «А люб ли я тебе, Маша? А пойдёшь за меня?»
— А она?
— А она как подпрыгнет, как бросится ему на шею, давай его целовать! «Да!» — кричит…
— Этот вот цирк, что, прям при матушке?
— Да не только при матушке, там же ещё Соня стояла, прислуга ещё. Короче, полный аншлаг. И я ещё подъехал.
Я аж щи есть перестал.
— И чего? — говорю.
— А того! Схватил он её в охапку и укатил куда-то. А мы стоим, вслед пялимся. А потом Соня мне: «И что ж это такое сейчас было?» А сама ледяными иглами в ладонь длиной вся покрылась! Да ещё матушка ихняя… давай меня расспрашивать. А я и сам невпонятках. Короче, накрылась медным тазом моя прогулка. А вечером Сокол наш сизокрылый изволил пребывать в роскошном, расслабленном настроении. И говорит мне — всё, мол, женюсь! И пошло оно лесом, предсказание это!
— Сладилось, выходит у них!
— Да ты не перебивай! Я утром к Соне подошёл, а мне чуть голову не откусили, — Витгенштейн, понизил голос: — Оказывается князь вчера с Марией…
— А вот это не нашего ума дело! Кто там с кем, кого, чего… Взрослые люди!
— Да знаю я! Ты чего? Я ж не про то тебе толкую! Я почему к Соне до сих пор сватов не послал? Она ж старшая, а там предсказание было о том…
— Я в курсе.
Пётр помолчал.
— Я теперь могу спокойно с Соней объясниться, да?
— Гос-споди, Петя! Это исключительно твоё дело! Хочешь — объясняйся. Не хочешь — молчи себе и дальше в тряпочку. Я-то тебе зачем? Кольцо подержать? Или коврик под ноги подстелить ко времени?
— Какой еще, нахрен, коврик?
— Так когда ты перед ней на колено вставать будешь?
— Блин! А я уж себе навоображал! Короче, боюсь я. Ты бы видел те ледяные иглы! У Сони до сих пор глаза синим светятся!
— Слушай, а она что… на себя великокняжескую корону примеряла?
— Да не она, там Владетельная княжна всем рулила. Это до вчерашнего времени. Она Соню в императорский дом толкала. А та после предсказания-то особо и не сопротивлялась.
— А ты?
— А что я? Такие браки… они почти на сто процентов по расчёту, а не по любви. А если старшей предсказано родить великого мага, то сам понимаешь, император не упустит…
— Судя по всему, Иван взял решение этого вопроса в свои руки.
— Да там не только руки…
— Сударь! Фу таким быть!
— Так я ж от зависти! — Пётр помолчал. — Короче, Иван проболтался о зелье удачи. Давай я у тебя его куплю? А? Он вообще рассказал, ты его прям литрами хлебаешь! Дай маленько, ну что тебе стоит? А? Я выпью и сразу к Соне пойду. Может, и не прибьёт. Теперь-то чего уж?
— Да нету никакого зелья!
Пётр состроил умильную рожу.
— Ну Коршун, ну будь лапочкой! Ну дай такому хорошему парню, мне — мале-е-енечко, а⁈ Не в службу, а в дружбу.
— Петя, слушай сюда! — я наклонился над столом, Витгенштейн заинтересованно наклонился ко мне, — по секрету тебе скажу, — ого как глаза засверкали! — только ты никому! Понял? Вообще никому! Нету у меня зелья удачи! Нету! Нет! И никогда не было!
— А Иван…
— А Ивану я дал вот это, — я достал из кармана пузырёк с матушкиным усилином. — Смотри. Я капаю тебе в морс, вот столько, — мама меня прибьёт, точно прибьёт, — а себе остальное, — я опрокинул пузырёк в рот.
Пётр зачарованно смотрел на свой стакан. Ткнул в жидкость пальцем, облизал, почмокал губами, подождал… и бахнул стакан залпом.
— Всё! Я пошёл!
— Куда, блин горелый?
— Пока действует, пойду предложение делать!
— Что действует? А коврик?
— Какой коврик?.. Тьфу на тебя, Коршун! Всё бы шуточки… Слушай, точно действует! Лёгкость какая-то… Ой, я сейчас…
Витгенштейн гордо выпрямился и, прямой как палка, вышел из столовой. Это чего я натворил, а? Даже не доев, я бросился за ним. Пётр быстрым шагом удалялся в сторону учебных залов третьего курса.
— Да подожди ты! Лось быстрый!
— Тебе-то чего? И даже не думай меня отговаривать!
— Да я не собирался. Просто рядом побуду. Ну, типа, для поддержки.
— А это можно! Что-то меня несёт. О! А вот и сестрички! Удачно! — по аллее к учебным корпусам шли близняшки, Пётр прям с видимым усилием взял себя в руки, зыркнул на меня и напряженным шепотом произнёс: — Действует зелье! Действует! А говорил, нет ничего! — он автоматическим жестом оправил мундир. — Всё, я пошёл! — и уже в полный голос: — Сонечка, душа моя! А я как раз тебя собирался тебя искать, думал вы уже в аудитории…
Сестры настороженно замерли.
Витгенштейн подскочил к сестрам и упал перед Софьей на колено.
— М-да, а коврик-то был бы кстати, прав Коршун! Дорогая Софья, я Пётр Петрович Витгенштейн предлагаю тебе руку и сердце, колец пока нет, но это позже… согласна ли ты стать моей женой и…
— Балаболка! — перебила его Соня. — Балаболка моя любимая! Да! Да! Согласна я! А теперь вставай, хватит колени протирать!
Она сунула какую-то папку в руки Маше, которая в тихом обалдении взирала на происходящее, и, ухватив Петра под руку, вприпрыжку убежала с ним по дорожке.
— Так корпуса же не там! Подождите, оглашенные! — Маша сунула папку мне и побежала вдогонку за Петром и Соней.
САФЬЯНОВАЯ ПАПОЧКА
— О как! — это всё что мне удалось выдавить из себя. Во что я опять вляпался? Зелье, мать его, удачи, да? Ежели меня матушка не прибьёт, то Великий князь вместе с Владетельной княгиней в блин раскатают, точно!
Постоял я немного и пошёл учиться. Амурные дела — они делами, а учёбу никто не отменял.
Папка сафьяновой кожи с золотыми завитушками по уголкам смотрелась в моих руках крайне чужеродно. Может, в класс к княжнам занести?
Ах, ядрёна колупайка, а вдруг там секретное что, да недруг какой-нибудь заглянет? Вздохнул в раздумье тяжком, поволок с собой.
Успел к занятию впритык — как раз к очередному утрешнему уколу. Докторица уж ножкой притопывала, меня последнего поджидая. И сразу урок.
Что характерно, Морозова папку сразу признала — вон, шею тянет, глазёнками сверкает. Если б не начало лекции, сто пудов насела бы на меня с расспросами. Я так думаю, у Дашки прям свербело, новостями обменяться. Ну ничего, пусть помаринуется.
Я морду кирпичом сделал, сижу, будто меня и не касается.
Первым уроком была история государства российского. Оченно я эту дисциплину в гимназии любил. Юрий Иванович, преподаватель наш, молодой, смешливый, очень увлечён был своим предметом. Как начнёт что рассказывать по теме, мы про звонок забывали. А тут тоже интересно, конечно, но такого куражу нет. Просто давали знания. Ежели кто меня спросил бы, я б так сказал — нужно подбирать тех учителей, что своим уроком горят, чтоб они детей, ну или как нас — студентов, зажигали.
На перемене, не дожидаясь расспросов Морозовой, сразу вышел в коридор. Дойду-ка до третьего курса боёвщиков. Авось, примчались сумасшедшие влюблённые. Отдам чужое хозяйство. Вдруг там тайна какая, неуютно мне прям.
Решил — сделал. И бодро-бодро так, пока Дашка за мной не увязалась.
Из-за этой торопливости и бдительность потерял, честно скажем. Выскочил в один из переходов — а мне аж рявкнули в лицо из двух глоток:
— Берегись! — и воздушным кулаком в плечо — н-на!
Папка моя из рук — брык — да через перила!
А парни в защитных комбинезонах дальше понеслись, волоча третьего, полтела которого было облито чем-то ядовито-зелёным. Пострадавший выл от боли, а эти двое так и орали:
— Дорогу! Дорогу! Берегись!
Мысль мелькнула: никак, алхимики эксперимент не удержали⁈ — но так, задним планом. Папка-то моя!!!
— Осторожно, хорунжий! — девушка в защитном комбинезоне, огромных очках и кожаных перчатках бежала по пятам троицы и опрыскивала щипящие зелёные капли из баллона с распылителем. — Не наступите!
— Понял! — я перепрыгнул пенящиеся пятна и помчался вниз, под лестницу. — Ядрёна колупайка!
Папка оказалась не застёгнута, от удара раскрылась, и все лежащие внутри листы рассыпались по нижней площадке. Хорошо, коридор тут не торный, не затоптали ничего.
