— Так, Юль, — угрожающе тянет Машка. — Вот только давай без… вот этого всего. Согласна, он поступил как настоящий мужик, но возводить его на пьедестал не надо. Ты и так, я смотрю, в последнее время с него глаз не сводишь.

— Да я и не возвожу его вовсе, — протестующее бурчу, хотя… себя-то не обманешь. Последнюю её фразу вообще игнорирую.

Я и до этого не могла смотреть на него, не затаив дыхания. Сердце, кажется, к горлу подступало, стоило только наткнуться взглядом на вечно суровое мужское лицо. Теперь вообще не представляю, где буду брать силы на то, чтобы не выдать ему своих чувств, общаясь с ним.

— Слушай, Маш, мне пора, — заканчиваю разговор, так как не хочу выслушивать, какая я дура.

Ну а то, что дура, так это и к гадалке не ходи. Надеяться на его ответные чувства — это уже что-то прям совсем из разряда фантастики.

Представляю, как он будет хохотать, если узнает, что я к нему неровно дышу.

Отключаюсь и иду в комнату, где уснул брат.

Удостоверившись, что Женька ещё спит, отправляюсь на поиски ванной комнаты, которую нахожу по соседству.

Умывшись и почистив зубы, отправляюсь на поиски хозяина дома, с нескрываемым интересом разглядывая всё вокруг.

То, что я вижу, мне нравится.

Как-то сразу понимаешь, что это мужская берлога. Много дерева, из мебели ничего лишнего, только всё самое необходимое.

Ароматный запах кофе приводит меня на кухню, на пороге которой я застываю.

Громов стоит ко мне боком у высокой барной стойки, на которой находится ноутбук, в котором он что-то печатает одной рукой. Во второй — кружка, из которой мужчина время от времени пьёт кофе.

Хмур, как и всегда. Брови близко сведены, а на лбу видна глубокая складка.

Иногда мне кажется, что он вообще никогда не улыбается.

— Кофе ещё горячий. Можешь наливать, — он даже голову не поворачивает в мою сторону, когда говорит это. Так и продолжает что-то строчить пальцем в ноутбуке.

Сглатывая ком в горле, захожу на кухню, озираясь в поисках кофейника.

Как только я наливаю себе полную чашку и разворачиваюсь к нему лицом, вспыхиваю как спичка.

Он смотрит на меня тёмным взглядом. Тем самым, который я ощущаю всегда, когда работаю в баре. От него странный мороз по коже, что хочется сжаться в комочек. Я будто под прицелом ружья, которое вот-вот в меня выстрелит.

— Спасибо вам. За то, что помогли, — прокашлявшись, хрипло выдаю я, отведя взгляд в сторону огромного окна.

Становится немного легче, когда я не смотрю в эти чёрные омуты его глаз.

Он молчит.

Не двигаясь с места, маленькими глотками выпиваю напиток. И как только ставлю пустую кружку на столешницу, Громов наконец-то подаёт голос:

— Надо бы поговорить, Юля. Обо всём, что сегодня ночью произошло.

— Я очень вам, Денис Алексеевич, признательна, что…

— Проехали, — жёстко рубит, перебивая мой быстрый поток благодарности. — Как часто это происходит? — и, видя мой растерянно-недоумевающий взгляд, поясняет. — Приход бравых слуг народа по ночам. Хотелось бы знать, как часто ты срываешься по ночам с рабочего места.

На красивом суровом мужском лице прямо считываю: сколько раз, по его мнению, меня прикрывали мои коллеги.

— Это было в первый раз, — говорю растерянно и, видя скептический взгляд, чуть ли нес яростью вскрикиваю. — Клянусь вам!

На кухне повисает давящая тишина.

А меня почему-то такая злость охватывает.

Чуть ли не с вызовом смотрю на Громова, сама обмирая от той смелости, которая на меня накатила.

— Ла-адно, — тянет мужчина. — Давай проясним пару вопросов. Ты опекун брата, а родители где?

Каждый раз, когда слышу этот вопрос, сердце сжимается от боли и разочарования.

— Нет их, — хриплю чуть ли не шёпотом, отводя взгляд в сторону.

И ведь не соврала, нет.

Отец умер, когда брату был всего годик. А мать?..

Ну, можно сказать, она тоже умерла. Для меня точно умерла, когда я узнала про то, что творил наш отчим.

И это я сейчас не о себе. То, что отчим бил меня, я худо-бедно, но похоронила в самых потаённых уголках своей памяти. Но то, что он творил с братом, а мать на это просто смотрела и молчала… Нет, после такого никакая женщина не имеет права называть себя матерью.

Так что да, для меня она точно умерла.

Во рту появляется горечь.

Господи, как же я устала.

Как же хочется иметь кого-то рядом, на кого можно переложить все свои проблемы, которые возросли в геометрической прогрессии после сегодняшней ночи.

Пристальный и выжидающий взгляд Громова чуть не толкает меня на то, чтобы открыться ему. Пожаловаться, рассказав всю свою подноготную.

Но стыд, который я ощущаю всякий раз, когда мне приходится говорить о своём прошлом, накатывает знакомой волной.

Чёрт, да даже Машке я всё рассказала только, наверное, с третьего раза.

От своих мыслей о давно минувшем и от того, что вообще подумала рассказать этому мужчине всё-всё, становится совсем хреново.

— Я взяла опеку над братом, потому что родственники если и есть, то я про них ничего не знаю, — безжизненным голосом уточняю.

— Ты же понимаешь, что…

И когда он внезапно замолкает, я быстро перевожу на него взгляд.

Я не верю своим глазам.

Громов выглядит немного недовольным и… смущённым?

Я как-то сразу понимаю, про что он думает.

— Денис Алексеевич, я всё понимаю. Вы хотите меня уволить, — никакой обиды в голосе, только понимание и согласие.

В ответ сдавленные маты, крутость которых заставляет меня невольно покраснеть.

Громов с грохотом захлопывает ноут, после чего нервно проводит рукой по своему ёжику волос.

— Ты сможешь работать в ночную смену? — прилетает от него вопрос мрачным тоном.

Я с сожалением отрицательно качаю головой.

То, что это вариант мне теперь не подходит, ясно как божий день.

Если опека и полиция пришли ко мне один раз, то кто даст гарантию, что это не повторится.

Рисковать я не буду. Придётся искать что-то другое. Работу, которая позволит мне всегда быть дома в ночные часы.

Да, может быть, такой зарплаты, как в «Ночном волке», нигде больше не получу, но я должна быть уверена, что у меня не заберут Женьку по причине моего отсутствия ночью.

— Ты же понимаешь, что я увольняю тебя только потому, что не получится подогнать всех девчонок в баре под тот график, который будет удобен именно тебе? — у него непроницаемое выражение лица.

И хоть его вопрос-утверждение звучит довольно твёрдо и сурово, я улавливаю от мужчины волну сожаления, отчего сердце начинает стучать где-то в районе горла.

Как молнией проскальзывает мысль, что я странным образом чувствую его настоящие эмоции, несмотря на непроницаемую маску, которую он надел в этот момент.

— Я понимаю, Денис Алексеевич.

Он еле заметно морщится.

— Ну, раз ты больше на меня не работаешь, давай уже без отчества. Можно просто Денис.

И пока я прихожу в себя от этого неожиданного предложения, он продолжает как ни в чём не бывало:

— По поводу работы я… постараюсь помочь. Есть кое-что на примете для тебя в другом месте. А что думаешь по поводу жилья делать?

Мне становится жутко неудобно.

Ведь мало того, что Громов отвёз меня ночью домой и каким-то образом спровадил опеку, так он ещё и позволил переночевать нам у себя.

У меня просто совесть не позволит пользоваться и дальше его добротой.

— Искать новое. Я постараюсь уже сегодня что-нибудь найти, — торопливо заверяю я его.

Меня окидывают мрачным взглядом.

— Значит так, — и снова я ловлю от него волны недовольства и обречённости какой-то, что ли. — Я тебя не собираюсь выгонять из дома, так что за это можешь не переживать. Ищи, конечно, квартиру, но не надо соглашаться на первый попавшийся вариант, лишь бы меня не стеснять, как ты, наверное, уже подумала в своей голове. Живите с братом у меня столько, сколько нужно.

— Эм-м-м… — я даже не знаю, что и сказать, настолько это неожиданно для меня.