— Ты в порядке, папа?

Он вымученно улыбнулся. Эта улыбка больше походила на преамбулу к чему-то, что мне не понравится, чем на то, что демонстрировала радость. Мы были в закусочной на 22-й улице, и он не допил свой шоколадный коктейль. Он всегда делал это до того, как нам приносили бургеры. Я уже покончила со своим бургером, а он так и не сделал больше ни глотка. Я знала, что, чем бы он ни занимался, пока был в отъезде, часть этого вернулось домой вместе с ним.

— Просто тяжелый случай, детка.

— Пришлось остановить монстра?

— На этот раз да. Мне пришлось остановить монстра.

Я откинулась на спинку кабинки, насытившись картофелем фри и клубничным коктейлем. В этот момент я понимала, что он мог иметь в виду. Я также знала, что если ему и пришлось причинить кому-то боль, то только для того, чтобы обезопасить других людей.

— Я думаю, ты храбрый, папа. Ты должен быть храбрым, чтобы останавливать монстров.

После этого он допил свой шоколадный коктейль.

Он бы сказал мне, что я тоже была храброй после всего произошедшего.

Я неоднократно обсуждала с психотерапевтом ту ночь, когда случился пожар, и ночь в хранилище, пока не смогла спать нормально. Не было четкого ответа на вопрос, как Ваз мог узнать, что за мной кто-то придет. Или как он узнал, что я приехала из Нью-Йорка.

— Но, как и в большинстве случаев, связанных с отцом Хэдли и его партнерами, — сказал Эйс, — мы знаем, что нам нельзя терять бдительность.

На этом разговор закончился, и власти не стали копать глубже.

Последовавшие за этим недели были тяжелыми, но, как и всегда, время помогло мне избавиться от кошмаров, которые будили меня. Я не испытывала никаких угрызений совести. Но у меня было много эмоций по поводу того, что произошло с моими близкими в процессе. Например, Грант перенес операцию по устранению последствий огнестрельного ранения в ногу и прошел курс физиотерапии.

— Куда ты собрался?

Он останавливается как вкопанный, закинув одну ногу в стремя седла. Я знала, что он пошел в конюшню не только для того, чтобы поухаживать за лошадьми и провести время с Тауни.

— Доктор сказал, что ты должен ходить пешком, а не ездить верхом.

Он перекидывает другую ногу и морщится.

— Ей нужно размяться. Я не собираюсь в поход, я просто проедусь верхом. Я в порядке.

Он действительно ужасный пациент. Грант не может долго усидеть на месте. Поэтому я прибегаю к шантажу.

— Мне нужно прокатиться.

Ухмыляясь, он смотрит на вожжи в своей руке.

— Так вот как мы теперь будем играть, детка?

— Таков уговор, ковбой. У тебя есть выбор: либо ты прокатишь меня, либо Тауни. Выбирай.

Я поворачиваюсь и иду к дому с Джулеп рядом. Она гораздо терпеливее, чем ее отец.

Джулеп лает, словно говорит Гранту:

— Пошли!

Я глажу ее по голове и хватаюсь за ручку, прикрепленную к ее задним лапам. Бедро и одна из задних лап Джулеп были в тяжелом состоянии, но со вчерашнего дня ей уже сняли гипс, а тазобедренный бандаж обеспечивает дополнительную поддержку, пока она не окрепнет настолько, чтобы снова бегать. Я знаю, что она скучает по утренним прогулкам с Грантом так же сильно, как и он, поэтому я развлекаю их обоих, пока они не смогут вернуться к любимым занятиям. Джулеп теперь стала моей девочкой. Такой же моей, как и Гранта. Так казалось и раньше, но еще больше усилилось после того, как она спасла мне жизнь, доказав свою любовь ко мне. Каждое утро мы с Джулеп медленно прогуливаемся до кафе и берем флэт уайт для меня, черный кофе для Гранта и папучино⁵⁹ для нее.

— Ну же, сладкая, я уже сделал самое сложное, — кричит он мне, как будто на секунду задумался о выборе. Это заставляет меня хихикать.

— Похоже, мне сложная часть не достанется.

Я слышу, как он ругается себе под нос, но знаю, что он отстанет от нас с Джулеп не больше, чем на десять минут. У этого мужчины зверский аппетит ко мне. Но и у меня тоже.

— Ты все еще планируешь выйти за него замуж?

Я поднимаю глаза и вижу Би, прислонившуюся к своему грузовику, припаркованному перед нашим домом.

— Я вроде как люблю его, так что да, я планирую выйти за него замуж. Ты придешь?

Она качает головой, доставая свой серебряный портсигар.

— Я не знала, что ты в городе.

Она прочищает горло.

— Ты хорошо справилась, малышка. Более чем хорошо. Просто пришла сказать тебе, что вещи из твоего хранилища больше не являются уликами. Подумала, что ты захочешь вернуть что-то из своей прежней жизни. — Она протягивает мне маленький золотой ключик и ключ-карту. — Я перевезла их в одно место недалеко от Монтгомери, примерно в двадцати минутах езды отсюда.

Я поворачиваю ключ в руке, стараясь подавить свои эмоции.

— Спасибо.

— Ты дочь своего отца, Лейни. Это точно. — Она открывает дверь своего грузовика.

— Так это все?

— С тебя сняли все подозрения. Твоя роль в его смерти была расценена как самооборона. Никаких обвинений предъявлено не будет. Технически ты все равно не включена в программу защиты свидетелей, так что да. Это все.

Прежде чем сесть в машину, она останавливается и смотрит вниз, подыскивая слова для того, что она хочет сказать.

— В конце концов, ты спасла себя сама. Снова. Для большинства людей это не является чем-то естественным — делать то, что необходимо, чтобы выжить.

Она глубоко втягивает дым, а на выдохе говорит: — Просто помни в следующий раз, когда жизнь станет трудной, или если тебе покажется, что воспоминания о пережитом дерьме могут поглотить тебя, ты — крутая, Лейни.

Ты умеешь справляться с трудностями.

— Какого черта она хотела? — спрашивает Грант, стоя в нескольких футах от меня. Вдалеке видны клубы пыли, поднятые шинами грузовика Би.

Я думаю о том, что многое из того, что привело меня сюда, было трудным. Произошедшие события превратили меня в женщину, которую я бы не узнала, если бы до сих пор пыталась стать Элеонорой с Манхэттена.

Я поворачиваюсь к нему с улыбкой.

— Просто хотела сказать, что я великолепна.

Даже с небольшой хромотой он держится так уверенно.

— Похоже, ты решил, на ком хочешь прокатиться, а, ковбой?

Он бросается ко мне и приподнимает за талию, а я вскрикиваю.

— Всегда ты, детка. Я всегда буду выбирать тебя.

— Сейчас самое время рассказать нам, чем ты занимался, Грант. — Я бросаю взгляд на Гриза, который подталкивает Гранта. До празднования 100-летия осталось всего несколько дней, и мы получили тысячи телефонных звонков, привлекли внимание прессы и обеспокоенных любителей бурбона, так как главное событие нашего торжества только что в буквальном смысле сгорело.

Я сжимаю руку Гранта, давая ему понять, что я рядом.

Он смотрит на Эйса и решает рискнуть.

— Что, если мы отпразднуем 100-летие чем-то неожиданным?

После того пожара Эйс сильно переживает и почти не спит. Управление компанией требует больших усилий, и Эйс всегда справлялся с этим с легкостью. Но этот пожар стал большим ударом для бизнеса — они могли потерять гораздо больше, чем уже потеряли, но Грант нашел решение и собирается им поделиться.

Эйс скрещивает руки на груди, прислонившись к столу, а Линкольн перестает писать.

— Когда Фиона и Оливия умерли, я начал делать партии бурбона. Из своего собственного сусла. — Он вытирает вспотевшие от волнения ладони о джинсы. — Я не планировал, что это будет чем-то большим, чем способом занять время. Я хотел попытаться сделать то, чего требовала моя фамилия, — сделать чертовски хороший бурбон.

Я смотрю на их лица. Стоическое, растерянное и улыбающееся.

— Эти партии бурбона готовы. — Он улыбается, и я тоже. — И они чертовски хороши.

— Где? — перебивает Эйс. — Где, черт возьми, ты выдерживаешь бочки?

Гриз начинает смеяться.

Грант сердито смотрит на него. Но его низкий рокот продолжается.