Она на секунду закрывает глаза, пытаясь не допустить, чтобы это превратилось в спор.

— Я прислушалась к своему чутью. Я годами составляла портрет убийцы Фионы. Я знала также, как и ты, Грант, что это не какой-то наркоман, оказавшийся не в том месте и не в то время. Не с такой точностью. А та часть ее спины… — Она качает головой. — Не было ничего, через что она могла бы пролезть, чтобы получить такие повреждения.

Никто из нас не произносит ни слова, все внимательно слушают, зная, что ей есть что еще рассказать.

— Когда в Нью-Йорке я узнала о серийном убийце, который похищал женщин, а потом сохранял их части, что-то в моем нутре подсказало мне, что нужно искать. Копать. — Она сглатывает. — Так я и сделала. — Она поднимает подбородок, стараясь не выдать своих эмоций. — Он хранил сувениры. И у него был кусочек кожи, который по ДНК совпал с Фионой. — Она снова затягивается. — Она здесь, потому что у него не было имени. Нет отпечатков пальцев? Отлично. Есть много психопатов, которые сжигают или отрезают их. — Она сжимает переносицу. — Но у него не было истории. Никакого цифрового следа. Ни семьи, ни ближайших родственников, которых могли бы вычислить полиция Нью-Йорка или ФБР. Они не догадались, но я — да. Я была маршалом США дольше, чем кем-либо еще. Я нутром чуяла, что он из программы защиты свидетелей.

Грант потирает затылок, недоверчиво качая головой.

— Ты хочешь сказать, что парень, из-за которого Лейни пришлось вступить в программу защиты свидетелей, работает в этой гребаной программе защиты свидетелей?

Би обводит взглядом собравшихся, но она, должно быть, понимает, что даже если бы она попросила сохранить это в тайне, все равно это стало бы предметом обсуждения между этими четырьмя мужчинами.

— За многие годы в программе пропало не так уж много людей. В основном это были те, кто хотел вернуться к прежней жизни, а потом исчезали — скорее всего, то, от чего они убегали, настигало их. Но когда я поняла, где искать, оказалось, что соединить кусочки не так уж сложно.

Гриз садится в одно из кресел-качалок, в то время как Линкольн опускается на ступеньку, ведущей к этому участку внутреннего дворика. Но Грант и Эйс стоят, выпрямившись и скрестив руки на груди, ожидая продолжения.

— Изначально его поместили в Монтгомери. Примерно в двадцати милях отсюда. Это было до того, как я возглавила группу или стала основным контактным лицом. Он был умен. Он знал, что делает, когда стал свидетелем обвинения. Он был бухгалтером преступных семей в Нью-Йорке и Чикаго. Его вычислили. Но я не думаю, что они знали о его, — она прочистила горло, — внешкольных занятиях. Поэтому он сдал их и стал неуязвимым. Он помог посадить многих людей. Дал показания о том, на что использовались средства, куда они направлялись и от кого поступали. Это была одна из крупнейших за последние десятилетия серий арестов, связанных с организованной преступностью. Короче говоря, когда генеральный прокурор устраивает такие исторические аресты, которые приводят к краху преступных семей, не оставляют никаких зацепок, чтобы повернуть все вспять. Когда его арестовали на складе и нашлись свидетели, чтобы посадить его, это дало связанным с ним преступным семьям повод для апелляции и потенциальной отмены судебного решения.

— Генеральный прокурор не собирается этого допускать, не так ли? — спрашивает Гриз.

— Нет. — Она пристально смотрит на Гранта, пытаясь сдержать все эмоции, которые, должно быть, испытывает. — Мы защитили его. И они тоже продолжают это делать.

Тяжело выдохнув, Эйс спрашивает:

— И что теперь, Би?

— А Дел знает? — перебивает Грант.

— Пока нет. Мне нужно отвезти ее в безопасное место.

Линкольн поднимает руку.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что они отпустили этого парня?

— Я говорю вам, что не знаю. Слушание было исключено из расписания суда, и я не могу добиться ни от кого в офисе генерального прокурора прямого ответа. Я также не могу найти неизвестного, находящегося под стражей или недавно переведенного.

— Господи Иисусе, — говорит Линкольн, проводя пальцами по волосам.

Грант смотрит на Би тем же стоическим взглядом, что и Эйс, и мне кажется, что я не дышу уже несколько минут.

— Я планирую сдержать свои обещания. — Она оглядывается на Гранта и меня. — Но с вами двумя все будет немного сложнее.

— И собака, — говорит Грант.

Она качает головой.

— Нет.

Я пожимаю плечами, наконец-то заговорив.

— Это не обсуждается.

Глава 41

Грант

У нас есть два дня. Сорок восемь часов до того, как я навсегда покину Фиаско. Даже когда я ненавидел это место — когда слишком много людей смотрели на меня с жалостью, или я становился темой для каких-то дерьмовых слухов, — этот город все равно оставался домом. Я никогда не мечтал о том, чтобы состариться здесь, но, думаю, я предполагал, что закончу жизнь, как Гриз. Буду выживать на бурбоне и лжи. Наблюдать за мучительно медленным и одновременно быстрым течением времени. Постоянно получая душераздирающие напоминания о том, что ничто и никто не вечен.

Мои предположения оказались неверными. Это было своего рода пробуждение, которое заставило меня осознать, что дом — это нечто совершенно иное, чем то, во что я верил с детства. Им оказалось не место, а человек. Моя семья всегда останется моей семьей, и я буду скучать по ним каждый день, но когда я смотрю на Лейни, я вижу жизнь и семью, которые не позволял себе представлять раньше. Это будет чертовски потрясающее будущее.

Я кладу руку на горячую серебряную ручку, зная, что это мой последний визит сюда. Это будет последний ужин с ребрышками в компании друга, с которым я давно должен поговорить.

Раздается звонок над дверью, и меня обволакивает запах жареного мяса и солоноватый привкус старых дубовых панелей. В округе много ресторанов, но это место никогда не менялось. Я буду скучать по нему. Скучать по ним.

Марла кричит из-за стойки бара:

— Ты будешь сегодня ребрышки или бургер, Грант?

Она перекидывает полотенце через плечо и делает такой вид, как будто я задерживаю заказ, хотя я только что вошел. Она нетерпеливо поднимает на меня брови, потому что единственное, что можно сказать о Марле с уверенностью, — это то, что у нее совершенно нет терпения. Особенно ждать.

— Я буду то же, что и он. Я киваю Делу, сидящему в дальнем конце стойки.

Он делает глоток своего кофе.

— Сегодня она подает спунбред⁵⁴ с ребрышками.

Я улыбаюсь своему другу.

— Амброзия?

— Марла, скажи, что ты приготовила амброзию, — кричит он ей.

Она кричит из кухни:

— А лягушачья задница водонепроницаема⁵⁵?

Господи. Я оглядываю ресторан, и вижу, что нас здесь всего несколько человек, но сейчас поздний вечер четверга, поэтому большинство тех, кто ужинал тут с семьей, уже дома, укладывают детей спать. Кондиционер работает из-за сегодняшней жары.

В разгар августа в Кентукки кожа может покрыться испариной, если вы просто стоите на улице. Даже если не светит солнце, на улице жарко. Хорошо для бурбона, плохо для остальных.

— Полагаю, это «да».

Он смотрит на меня.

— Ты так нервничаешь потому, что хочешь сказать мне, что влюблен в эту девушку?

Мышцы на моей челюсти дергаются, а затылок нагревается. Между нами много общего. И любви тоже много, но мы ее не афишируем. Так было всегда, даже до Фионы.

— Да, связано с этим. — Я прочищаю горло.

— Есть шанс, что гадюка, курящая гвоздичные сигареты, — вторая причина? — История отношений Би и Дела была одной из немногих, о которых в городе не сплетничали. Но я знаю, что после ухода Би Дел ни с кем не встречался. Он никогда не рассказывал подробностей, а я никогда не спрашивал.

— Так и есть, — говорю я, когда Марла возвращается, чтобы долить ему кофе и налить мне свежий. — Спасибо, Марла.

— Еда будет через пару минут, — говорит она и спешит к кабинкам с кувшином воды.