— Сегодня без костюма?

— Отвали, Грант.

— С радостью, — говорю я, выходя из кабинета в главный зал.

Я слышу, как Линкольн спрашивает:

— Это действительно было необходимо?

Но именно ответ Эйса заставляет меня развернуться и вернуться в кабинет.

— Эти слухи выводят его из себя. Он думает, что я переспал с его новой маленькой подружкой. — Он смотрит, как я иду к нему. — Давай, что ты скажешь теперь, когда я знаю, что задел тебя за живое? Больно, не так ли?

Именно это заставляет меня остановиться, чтобы не ударить его по лицу. Мой старший брат говорит это только потому, что ему не нравится, что я был честен. Он провоцирует меня. Я уверен в этом, потому что, хотя Эйс может быть настоящим ублюдком для других людей, он никогда не говорил ничего такого, что нарушало бы границы дозволенного. Но прямо сейчас он чертовски близок к этому.

Раздувая ноздри, я тычу в него пальцем.

— Ты больше не думаешь как человек, который любит это дело. Ты думаешь как бизнесмен, который хочет заработать побольше.

— Ну и что? Это бизнес. — Он поднимает руки. — Оглянитесь вокруг, придурки. На что, по-вашему, мы живем? Как, по-твоему, платятся налоги за землю, кто из вас беспокоиться о составлении бюджета? Тебе переплачивают. Ты ведь знаешь это, правда? — Он запускает пальцы в волосы. — Линк хотя бы прошел обучение и получил степень магистра. Если он пойдет работать на другую винокурню, то будет получать похожий доход. Но ты, — он показывает на меня, — твоя зарплата сильно завышена, Грант.

Я отмахиваюсь от него.

— Надо было лучше вести переговоры, говнюк.

Он расплывается в улыбке и опускает взгляд. Попался.

Я смотрю на Линка, который тоже улыбается.

— В его словах есть смысл.

— Отлично. Тогда помоги мне организовать это грандиозное празднование 100-летия таким масштабным, как я планировал, а я не буду приставать к тебе с управлением. Это хороший повод для продвижения бренда, и если мы сможем поддержать ажиотаж, то сможем договориться о сотрудничестве с другими брендами.

Я перевожу взгляд на Линкольна, приподняв бровь.

— Ты слышал это? Я просто коп в отставке, который в свободное время изготавливает дубовые бочки.

— Ладно, ублюдок. Прости. Я знаю, что ты вкалываешь как проклятый.

Может, сейчас самое время сказать им об этом. Но как только я открываю рот, чтобы рассказать, чем я занимаюсь и где выдерживаю эти бочки, врывается Джулеп. Лает и толкает меня в ногу.

— Эй, Джулс, что происходит? — спрашиваю я, как будто она в состоянии ответить, в чем дело. Но я знаю свою девочку. Что-то взбудоражило ее настолько, что она пришла за мной. Она снова лает и отходит к двери, ожидая, что я пойду за ней.

Я оглядываюсь на братьев и машу рукой, уже почти выходя за дверь.

— Пойду посмотрю, что там происходит.

Линкольн кричит:

— Иди. Мне все равно нужно забрать девочек.

Я ускоряю шаг и иду за Джулеп. Она вернулась домой после того, как я закончил сегодня на винокурне, но у нее есть доступ к нашему дому и дому Эйса. Уже почти восемь вечера, но это больше похоже на золотой час, когда солнце опускается к линии горизонта.

Джулеп останавливается, чтобы подождать меня, и снова лает. Она умная собака. Даже помимо того, что она прошла подготовку для службы в полиции, она умеет читать людей, и я всегда чувствовал, что это помогает мне, когда она рядом. Дело не в том, что она проголодалась или хочет погрызть косточку перед сном. Что-то случилось. Я бегу трусцой, чтобы догнать ее, по мощеной дорожке, соединяющей главный дом с моим. И коттеджем. Я не вижу, чтобы в доме Лейни были открыты какие-либо двери или окна, но я все равно захожу проверить.

Как только я ступаю на крыльцо, Джулеп начинает лаять у меня за спиной, и я слышу музыку. Негромко играет «Fleetwood Mac», а Лейни во весь голос поет о том, что кто-то идет своим путем. Невозможно не улыбнуться, когда я поворачиваюсь. Но когда я вижу ее, улыбка исчезает. Я оцениваю всю сцену — Джулеп лежит рядом с поилкой для лошадей, а Лейни сидит в наполненной водой оцинкованной ванне, ее золотисто-клубничные волосы собраны на макушке в беспорядочный узел, а руки свисают по бокам. В одной руке она держит длинную красную лакричную конфету, в другой — кусок пиццы, и, запрокинув голову, выкрикивает слова песни. Но не это самая отвлекающая часть. Нет, это ее голые плечи и спина, которые опираются на спинку ванны. Она что, напилась? Она купается на моем заднем дворе.

Я подхожу ближе, и она, должно быть, слышит мое приближение, потому что ее голова поворачивается в мою сторону. На ее лице появляется улыбка.

— Не хочешь присоединиться ко мне, ковбой?

Я не могу не усмехнуться этому зрелищу, и убавляю громкость на ее портативной колонке.

— Похоже, там немного тесновато, сладкая.

Она слегка поворачивает голову, продолжая улыбаться своими прелестными губами. Округлость ее груди выглядывает из-под руки, когда она двигается.

— Не твоя сладкая, помнишь?

Я не хочу ничего помнить. Мне нравится, как она реагирует, когда я ее так называю. Я останавливаюсь, потому что, как бы мне этого ни хотелось, я не могу воспользоваться ситуацией и увидеть то, что, как я знаю, мне не следует. Но, черт возьми, как же мне этого хочется.

— Фанатка «Fleetwood Mac»?

— Все фанатеют от «Fleetwood Mac». — Она откусывает кусок пиццы. — Мой отец тоже их любил. И «The Doobie Brothers». Он так переживал, когда они распались — это было задолго до моего появления. Но он сказал, что это был самый грустный номер «Rolling Stone», который он когда-либо читал.

Что же такого в этих мелких деталях, которыми она делится, что мне так хочется узнать больше? Это не должно быть таким захватывающим. Но обнаженная, лишенная музыкального слуха женщина, сидящая в слишком маленькой ванне и выкрикивающая слова песни, как будто она бэк-вокалистка Стиви Никс, привлекает гораздо больше моего внимания, чем я показываю.

— Грант, давай, перекусишь со мной.

Покачав головой, я улыбаюсь.

— Я пытаюсь быть джентльменом, Лейни. Думаю, если я подойду ближе, то увижу гораздо больше, чем следовало бы.

Она смеется и издает издевательский удивленный возглас.

— Грант, ты что, ханжа? — Она откусывает кусочек своей красной лакрицы. — Скажу честно, мне очень комфортно быть такой женщиной.

Я улыбаюсь этому признанию, и у меня вырывается смешок.

— И какой же?

Ее хмыканье звучит мечтательно.

— Той, которая не стесняется своего тела. Той, которая уверена в себе. Которая может постоять за себя, даже если потом плачет из-за этого. — Она откидывает голову назад, и ее глаза находят меня. — И определенно из тех, кого больше не волнует, что о ней думают другие люди.

Я скрещиваю руки на груди. Я стою чуть позади нее и слева, так что не вижу ничего, кроме ее спины и части лица, когда она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня.

— И как же такая женщина оказалась топлесс и в лошадином поильнике?

Она протяжно вздыхает.

— Я хотела принять ванну и выпить. Но я выбрала то, что было доступно. — Опустив взгляд, она машет лакричной конфетой. — К тому же в коттедже нет ванны. Тебя не было дома. И я не думала, что Джулеп настучит на меня. — Она показывает на собаку, сидящую рядом с ней. — Сплетница.

Джулеп лает, а затем становится передними лапами на край ванны и наклоняется, чтобы лизнуть Лейни в лицо.

Лейни визжит и смеется в ответ.

Глядя на это, я начинаю что-то чувствовать. Что-то более глубокое, чем влечение. Возможно, это благодарность. Я стал свидетелем того, как моя собака искренне реагирует на другого человека.

— Я принесу тебе полотенце. А потом ты расскажешь мне, что случилось. Как тебе такое предложение?

На этот раз ее улыбка мягче, чем та, что была несколько минут назад. Я вхожу внутрь, хватаю полотенце и снова возвращаюсь к ней. Я бы соврал, если бы сказал, что ничего не заметил. Верхняя часть ее груди выступает над водой, но я не позволяю себе смотреть слишком долго. Я не смогу остановиться. Я знаю свои пределы, и я ужасно близок к ним. Придерживая полотенце перед ванной, я жду, пока она выберется. Ей удается встать на ноги, и она шагает ко мне с поднятыми над головой руками, с пакетом конфет в одной руке и коркой от куска пиццы в другой.