— Один из рикрайдеров оставил свет на северном конце рикхауса.

— Рикрайдер?

— Сомневаюсь, что они себя так называют, но да, рикрайдер. У нас есть команда, которая следит за бочками. Они передвигают бочки, поочередно заносят их в наши склады и вывозят из них.

Когда я поднимаюсь по пандусу и прохожу через двойные двери, воздух становится еще более спертым и влажным.

— Все рикхаусы находятся на вашей территории?

Несмотря на то, что дом обветрился и поизносился, она видит его таким, какой он есть.

— Это невероятно. Я о стольком и понятия не имела.

— Мы производим много бурбона. Поэтому в соседнем округе есть еще несколько десятков, где хранятся бочки, которые мы выдерживаем всего четыре-пять лет. — Я оглядываю потрепанное ветрами помещение. — Может показаться, что это самая скучная часть процесса, но именно здесь происходит больше всего событий.

Она смеется.

— Ты слишком прямолинеен, Грант. Как я могу после этого воздержаться от комментариев? Там, где происходит больше всего событий…

Я не могу сдержать улыбку. Черт, большинство моих улыбок связано с ней. Я знаю, что в ней есть нечто большее, где-то под всеми этими слоями, то, что она хочет сохранить для себя, а это легкая и игривая ее версия. К ней меня тоже тянет.

Я кричу:

— Кто-нибудь еще здесь? Дэйв? — Помолчав, я жду ответа. — Тим? Картер? Вы еще здесь?

Я позволяю Лэйни соскользнуть с моей спины, и ее ноги касаются цементного пола.

Она поднимает раненую ногу и смотрит на порез, который кровоточит немного сильнее, чем я предполагал.

— Может, у тебя здесь есть пластыри?

— Оставила их дома.

Усмехаясь, я обхватываю ее за талию и поднимаю на бочку с бурбоном.

— Посмотри на себя, — говорит она, кивая на мою грудь. — Ты только что прошел не меньше мили или двух с коалой на спине, а потом поднял меня, как будто в этом нет ничего особенного.

Я ухмыляюсь. Она придает слишком много значения моей заботе о ней. Но я приму это.

— Ничего страшного, сладкая.

Ее взгляд скользит вниз по моей груди и обратно с таким выражением, что мне становится чертовски приятно. Она останавливается на моих губах и говорит:

— Это было сексуально, Грант.

Это замечание поражает меня в живот и, прокатившись по всему телу, бьет прямо в мой член.

— Я не могу понять, то ли ты такой, какой есть, то ли ты выпендриваешься передо мной.

Господи, я хочу эту женщину. Я стягиваю футболку и отрываю один из рукавов.

Она смеется.

— Да. Ладно, выпендривайся.

Я не могу сдержать улыбку, которая расплывается на моем лице, когда я поднимаю ее лодыжку.

— Дай посмотреть.

Она сидит с застенчивой улыбкой на лице, покусывая ноготь большого пальца и наклонившись вперед.

Положив ее ногу себе на бедро, я перевязываю оторванной полоской темно-синего хлопка ее ступню, забинтовывая порез и пальцы.

— Ты не сказал мне, почему.

— Почему? — спрашиваю я, снова проверяя повязку на ее ноге, чтобы убедиться, что она тугая.

Она колеблется секунду.

— Почему «друзей» тебе недостаточно.

Я не отрываю взгляда от ее бедер и думаю о каждой причине, пока мои руки скользят вверх по ее гладкой коже и обхватывают лодыжку. Такое ощущение, что прикосновение к ней сейчас — это не решение, которое я принял, и не необдуманный выбор, а необходимость. Я смотрю на то, как ощущается ее кожа под подушечками моих пальцев, когда они касаются ее ноги.

— Я тоже не думаю, что мне этого было бы достаточно, — признается она со вздохом. Неуверенно. На самом деле, кажется, что она это произносит для себя, а не для меня.

Мои пальцы продолжают путешествовать по ее ноге, пока я стою. Эта близость напоминает мне о том, каким мужчиной я был раньше — тем, кто рисковал, флиртовал с теми, кого хотел, а затем действовал в соответствии с этим.

— Это не то, что чувствуют друзья, — говорит она.

Ее глаза следят за движением моих рук, а я — за ее губами.

— Разве ты не говорила, что хочешь этого?

Она касается пальцами моих рук, следуя за их движением, когда они поднимаются еще выше.

— Да… Я много чего говорила с тех пор, как оказалась здесь.

Я так близко к ней, что могу изучить все детали ее губ, где они изгибаются бантиком и какие они влажные и нежно-розовые. Все, что ей нужно сделать, — это развести колени, чтобы я мог придвинуться ближе. Прижаться к ее губам и попробовать на вкус то, о чем я мечтал весь день.

— Мне не нужны сложности. Я не преследую женщин. Мне не нравятся люди, которые появляются ниоткуда и врываются в мою жизнь. Я не влюбляюсь в незнакомок, похожих на занозу в моей заднице.

Мои руки поднимаются к ее талии, пальцы пульсируют, когда я сжимаю ее. Скользнув под край ее футболки, я снова ощущаю тепло ее кожи.

— Похоже, у тебя могут возникнуть проблемы, ковбой.

— Да, сладкая. — Я ухмыляюсь. — Хочешь сделать из меня лжеца?

Именно так она и поступает — сдвигая бедра ровно настолько, чтобы я смог подойти ближе. Небольшое приглашение взять то, что я хочу. Ее язык скользит по нижней губе, а затем она втягивает ее в рот и прикусывает, как только она становится влажной.

Какая-то иррациональная часть меня все еще верит в это чертово проклятие, которое преследует мою семью. Что я не смогу пережить это снова, если это правда. Что если я позволю себе потеряться в ней, хотя бы ненадолго, я уже не буду прежним.

Но мне надоело быть осторожным, я устал от этого. И, черт возьми, как же я хочу поцеловать женщину, о которой не перестаю думать.

Как будто передо мной распахнули двери. В ту секунду, когда я решаю, что не хочу ничего, кроме этого момента с ней, я начинаю двигаться и все происходит одновременно. Моя рука взлетает с ее талии, ладонь обхватывает шею, а большой палец ложится прямо туда, где учащенно бьется пульс. Она одновременно тянется к моему затылку, и ее пальцы зарываются в мои волосы, а наши губы сливаются в поцелуе, который пробуждает во мне голод.

Это похоже на награду.

Тихий стон, который вырывается из нее навстречу движению моих губ, лишает меня последних остатков самообладания. Наши языки встречаются, и мне кажется, что мы делали это уже миллион раз. Совершенство. Она наклоняет голову, чтобы наши губы были еще ближе, а я отстраняюсь ровно настолько, чтобы убедиться, что она чувствует то же самое. Что в этом мире нет ничего, кроме нас двоих, потерянных в поцелуе, который кажется одновременно и новым началом, и концом. Когда ее глаза встречаются с моими, она улыбается, и я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ и не поцеловать ее еще раз.

Звук шагов по цементному полу мгновенно привлекает мое внимание. Нас обоих словно окатывают холодной водой. Как только я поворачиваюсь, я вижу, как Гриз идет по главному проходу с мешком из рогожи в одной руке и медным валинчем³⁴ в другой.

— Так, так, так. Похоже, вы двое на короткой ноге. — Мой дед всегда говорит как есть.

Лейни не упускает ни секунды, пока я отстраняюсь.

— Твой внук просто продемонстрировал то, о чем я думала с тех пор, как появилась здесь.

Она подмигивает мне, мгновенно разряжая обстановку. Вытирая губы большим пальцем, пока я, к своему сожалению, увеличиваю расстояние между нами, она спрашивает:

— Что у тебя в руках?

Гриз подходит ближе, а я скрещиваю руки на голой груди, теперь полностью покинув ее атмосферу и ненавидя это. Я натягиваю свою порванную футболку, а он поднимает медную трубку с заостренным концом.

— Это называется — валинч. Мы используем его, когда хотим попробовать бурбон, который выдерживается в бочках.

Продолжая сидеть на бочке с бурбоном, она улыбается и прячет ладони под бедра.

— Есть что-нибудь вкусненькое?

Ее глаза на мгновение встречаются с моими. Да, сладкая, ты более чем хороша на вкус.

— Дорогая, в этих бочках всегда хороший бурбон, даже если он ранний. Но нет, я не дегустировал. До этого дело не дошло.