— Я ведь чего больше всего боюсь, — продолжал изливать душу водитель, — если со мной что-то случится, все ляжет на плечи Стаса или Ивана. Валя тоже это понимает, и не переживет…

— Все будет хорошо, — проговорил я и подумал, что вот это и есть любовь — когда люди жертвуют собой ради близких. Бескорыстно, в ущерб себе.

— Как долго тебе потребуются мои услуги? — спросил водитель.

— Еще месяц точно, потом — с большой вероятностью. С бабушкой поговорите, в основном она будет кататься.

Мы свернули с главной дороги, запруженной огромными фурами, и по серпантину поехали в Васильевку.

Бабушка и Каюк возились в сарае: куриный помет складывали в огромные бочки, чтобы он там перебродил и к весне сгодился для удобрения. Боцман, увидев меня, вскочил и прижал уши. Я указал на него пальцем:

— Выговор тебе! Кто не следит за территорией?

— Он уже пожилой, — защитила питомца бабушка. — Восемь лет ему. Слышать стал хуже.

— Я привез водителя и центнер хурмы. Место в подвале освободили? Чую, это еще не все.

— Освободили! — воскликнул Каюк, с радостью оставляя свое нечистое занятие. — Погнали грузить.

— Ба, готовься — поедете на вокзал, — распорядился я.

Бабушка неспеша последовала за нами, держась за поясницу. В кухне взяла трубку и, раскурив ее, вышла к Антону Анатольевичу, который почему-то так распереживался, что аж взмок.

Мы с Каюком принялись таскать ящики в подвал и складывать друг на друга у дальней стены, над которой не было полочек с многочисленными банками с вареньем, соленьями и компотами.

Тринадцать ящиков встали друг на друга и уперлись в потолок, три остались в машине и сегодня поедут в Москву вместе с двумя коробками груш, которые хранились здесь же, и пятью ящиками винограда.

— Мариам возит только сладости, — отчиталась бабушка, выпуская кольцо дыма. — Я передоговорилась с бригадиром, он уверяет, что «холодильники» забиты под завязку — товар девать некуда. Так что до февраля фрукты будут.

Как раз дед накопит на «запорожец».

Закончив с погрузкой-разгрузкой, я и Каюк, который так же работал грузчиком на вокзале, уселись в машину, заполнив салон — бабушка заняла переднее сиденье. Ящики сложили в багажник, а что не влезло, пошло на крышу жигуленка.

В центре я их покинул и рванул искать Бузю, который где-то промышлял мойкой машин. Не нашел. Заскочил в магазин, купил два килограмма риса и гречки — бездомным. Направляясь к остановке и думая, что до отправления автобуса еще двадцать минут, я глянул на ступени возле центрального входа, заметил валютчика. А не узнать ли, как обстоят дела?

Павел как раз не был занят, поприветствовал меня и сходу сказал:

— Сегодня долларов нет: крупный заказ. До завтра терпит?

Покосившись на его напарницу и подругу сердца, лузгающую семечки из бумажного кулька, я мотнул головой.

— Я по другому вопросу. Слышал от бати, что главаря «Славян» завалили. Так что опасности больше нет.

Валютчик растянул губы в недоброй ухмылке, подумал, говорить или нет, и все-таки решился:

— Войтенко-младшего тоже… того. Рынок теперь под грузинами. Жена Руслана хозяйка только номинально.

Как же хотелось продемонстрировать осведомленность, сказать, что в курсе, кого и за что застрелили, но решил не отсвечивать и просто спросил:

— Это хорошо или плохо?

— Наверное, хорошо. Олег-то крысой оказался…

Подошла блондинка с волосами, стоящими дыбом, в вырвиглазной розовой олимпийке и штанах-«мальвинах». Увидев ее, Павел развел руками и крикнул:

— Сотку недобрал. Ждешь?

— Хрен с тобой!

Демонстративно чавкая жвачку, женщина удалилась. Типичная представительница эпохи, хоть на фото ее — и в учебник.

— Удачи! — сказал я и удалился, кивнул напарнице Леночке.

Та кивнула в ответ, выплюнула шелуху, и она повисла на ярко-розовой губе.

В автобусе я думал о вечернем звонке деду, о поездке к сиротам, видике Каретниковых, о работниках Канальи и новом водителе. Мысли крутились каруселью, разлетались и собирались в другую картинку калейдоскопа, меняя приоритеты.

Хурма была лишь незначительным эпизодом, не слишком денежным, так, развлечением для поддержания штанов, потому выпала из мыслей.

Каково же было мое удивление, когда под нашей шелковицей я заметил нагромождения ящиков, словно там открылся пункт приема стеклотары. Я аж с шага сбился. Сколько там? Сто процентов, в два раза больше, чем было!

Вокруг толпились люди, мелькала Гаечка с весами, Алиса распределяла хурму из ведра по ящикам. Илья наблюдал за процессом, опершись на мопед. Видимо, он устал отбиваться от атак: «Ну дай прокатиться, че те, жалко, что ли?»

И куда все это изобилие теперь девать? В подвал если и влезет, то забьет его под завязку. Ладно, разберемся.

Илья увидел меня, оживился и передал пост возле мопеда.

— Все, я домой, с отцом говорить, он сегодня раньше пришел.

— Удачи! Пусть все получится. — Я скрестил пальцы.

Ко мне подбежал Ян с листком, куда он записал, кто и сколько добыл хурмы. Памфилов — 85 кг, Кабанов — 25 кг. Гаечка/Алиса — 38 кг. Рамиль — 15, Чабанов — 26. Ян — 24. Двести килограммов!

Двести пятьдесят тысяч чистыми, если в Москве продавать по тысяче, моих сто двадцать. Но это очень и очень не сразу.

— Это как вы смогли? — удивился я, перебирая плоды.

Ян с готовностью рассказал:

— Я на приемке стоял. Ден пробежал по дворам, поорал, что тут принимают хурму, люди и пошли. Пока я тут с весами, он еще раз пробежался по дворам. Уболтал людей и желающих под себя подгреб. — В голосе проскользнула обида, замешанная на зависти.

— Ну так правильно, он же бегал, зазывал, уговаривал людей, его и выручка. У тебя тоже дела неплохи. — Я отсчитал 2400, и радостный Ян ускакал домой.

— Боря приходил, — сказал Рамиль, получая деньги. — Он закончил в спортзале. Так че, завтра тренировка? А то сил нет, застоялся я.

— Предварительно завтра в шесть, — объявил я. — Еще ж с дрэком надо договориться.

— Боря говорит, договорился, — сказал Рамиль.

— Все равно надо уточнить. Все, народ, до завтра.

— Какой «до завтра»? — Возмутился Памфилов. — Работы немерено! Кстати, деньги гони!

— Остынь, Ден. Везти не на чем, хранить негде. Вот тебе стартовый капитал. — Я отдал заработанные им деньги. — Можешь купить на них хурмы, а на неделе продать ее мне, когда склад освободится. Ну реально негде ее держать, думал, меньше получится, а нас просто завалило!

Таким довольным я не видел Денчика никогда. У него на руках было десять тысяч! Целое состояние! Уверен, он сделает, как я сказал, запасет товар, потом продаст его мне. Эх, чего мы такие мелкие⁈ Вот кого я без раздумий взял бы раскручивать новый товар или услуги.

— Ты это сказал! — ткнул в меня пальцем Ден и ускакал вместе со счастливым Кабановым.

Рам потряс мою руку и тоже удалился. Девчонки уходить не спешили, расположились на корточках возле ящиков, Димоны тоже остались. Молчание нарушила Гаечка:

— Пашка, как же здорово, что ты это все замутил! Ну, не только хурму, а вообще! Теперь хоть есть что пожрать дома. И шмотки нормальные. — Она с гордостью расправила футболку с «Ганз-н-Роузес». — И вообще круто, что ты у нас есть!

Алиса кивнула, потупилась. Подумала немного, вскочила и обняла меня.

— Спасибо за… За все.

Я вытаращил глаза. Обычно хорошее к себе отношение люди воспринимают как должное. Мало того, начинают требовать больше и больше, обижаются, не получая, чего хотят. А мои друзья — все понимают! Как же это здорово! Только, вот, Минаев красный от злости, что Саша не его похвалила.

В пятнадцать лет все друг в друга влюблены, возраст такой. Большинство стесняется первого чувства и поглядывает на объект вожделения украдкой. Сам таким был, и здорово, что эти воспоминания у меня есть, потому что теперь девушки перестали быть для меня тайной, запретным сладким плодом, который торопятся вкусить все юноши.

— Покажешь щенка? — жалобно сказала Алиса, отстраняясь.