Вот только одна нестыковка — «славяне»… Куда они лезут, на что рассчитывают? Без поддержки местных я не рискнул бы, каким бы отбитым ни был. Или они нашли эту поддержку?

— Тебе какая выгода от этого всего? — спросил Войтенко.

— Хочу, чтобы они освободили базу и вернули наши вещи.

Запрокинув голову, Войтенко так громко заржал, что заглянул охранник. Я и сам улыбнулся. Правильно, думай, что я заинтересованный дурачок.

Что я делал бы без памяти взрослого? Да ничего. Я просто сюда не поперся бы, струсил. А если бы оказался в кабинете человека-удава, дрожал бы, блеял и болтал, что нельзя, только бы не обидели. Выходит, что я в большей степени взрослый, чем парень, которым я был еще весной?

Ну а на хохот я-прошлый смертельно обиделся бы. Это было бы сильнейшей травмой. А говорят, люди не меняются. Не меняется база, а страхи можно откорректировать, если захотеть.

Я аж возгордился собой. И тут в голову пришла дерзкая мысль, аж сердце зачастило: а не попробовать ли что-нибудь внушить Олегу? Облизнув губы, я сконцентрировался на нем и проговорил, изо всех сил желая, чтобы он исполнил мою волю:

— Олег, вы мне скажете имена погибших при налете.

Словам я придал вопросительный оттенок на случай, если внушение не сработает, но на самом деле это был скрытый приказ.

Пальцы невольно сжали подлокотник, я сглотнул слюну и инстинктивно притянул к себе свой рюкзак. Лицо Олега изменилось, но не тень пробежала по нему — его исказила звериная ярость. Казалось, он хочет не просто кинуться на меня — в горло зубами вгрызться. Он группировался, чтобы вскочить одним рывком, но рассудок возобладал. Олег глянул на меня с интересом, смешанным с брезгливостью, и качнул головой.

— Нет. Да и зачем тебе?

Я пожал плечами. «Конечно же, чтобы знать, от кого зависела судьба города».

— Вот и я думаю, что незачем.

Хрустнув суставами пальцев, он прошелся по комнате.

— Ты голодный? — спросил он. — Хочешь «сникерс»?

Он сказал это голосом Санта-Клауса, спускающегося к голодающим африканским детям. Да и многие мои ровесники обрадовались бы такому подарку.

— Спасибо, парень сыт, — процитировал я анекдот*.

И снова Олег запрокинул голову и заржал. Ага, знает. Я же его услышал уж после учебы, а со временем образ нового русского сменился более актуальным персонажем — авторитетом.

— Не дрейфь! Лови «сникерс»!

Он вытащил батончик из ящика стола и кинул мне. Я поймал его, чтобы не расстраивать авторитета, который ко мне проникся симпатией. Знал бы он, что в моем рюкзаке акций «МММ» на двести шестьдесят тысяч да плюс несколько десятков тысяч рублей, постеснялся бы сникерсами меня удивлять. Хорошо обыскивать не стали.

— Спасибо.

— Да ладно, это я тебе спасибо должен говорить. Они моего брата убили. Когда с ними вопрос решим — вернем вам подвал. Наверное, они его как склад используют, идиоты.

Я встал.

— Рад был помочь.

— Обращайся, если что, — холодно произнес он.

Ой, зря, Олег, ты это сказал! Обращусь ведь. А такие люди, как он, обещаниями не разбрасываются. Не потому, что порядочные — не принято у них пустозвонить.

Мы распрощались, я вышел из кабинета, и одновременно — из боевого режима, и еле устоял на ногах, так меня размазало. Кивнул валютчику, и мы вместе пошли назад мимо охранников, вдоль опустевшего пассажа, к двери, где стоял мой мопед.

Лишь когда вышли с территории рынка, я проговорил:

— Думаю, тебе нечего опасаться, все под контролем. Так что, везти кофе?

— Ну как тебе теперь отказать? — искренне улыбнулся он и сказал: — Вези!

— Хорошо, как передадут из… Ростова, так сразу. Скажи, Олег — он какой, ему можно доверять?

— С Олегом я не работал, — честно признался валютчик, — рынком заведовал Руслан, Олег отвечали за другое, так, пару раз пересекались. А вот с Русланом мы были почти дружны. Хороший парень, и деньги его не испортили. Жаль, очень жаль, что его не спасли. У него трое детей осталось.

— Жаль, конечно. Рад был помочь, — проговорил я. — Надеюсь, эти сволочи свое получат.

— И я надеюсь.

Мы остановились, я накинул рюкзак и сказал:

— До скорого.

Павел кивнул.

Надо было ехать за продуктами и — на мою дачу, к Лидии, но ноги не держали. Шастать по городу с акциями было опасно, и я решил отдышаться в безопасном месте — сел на бордюр возле кишащей людьми освещенной остановки. Посидел, собрался с силами и покатил в продовольственный магазин, где на двенадцать тысяч набрал еды, отмечая, как сильно все подорожало. Раньше в десятку укладывался, теперь — в двенадцать еле-еле.

Звенящая пустота в голове заполнилась мыслями, я оседлал мопед и покатил в свое село. Прохладный ветер привел в чувства, и на свою дачу я приехал бодрый и активный.

Смеркалось, и за окнами не домика даже — хижины, горел свет, доносился заливистый детский смех.

Калитка была открыта (недоработка!), и я вошел беспрепятственно. Постучал в запертую дверь. Донеслось бормотание, и я отчетливо услышал Бузин голос:

— Это Пашка! Зуб даю.

Топот в прихожей. Щелчок замка и щеколды. Дверь распахнулась, и мне навстречу шагнул Бузя, обернулся и крикнул:

— Это он, я же сказал!

Навстречу выскочила Светка, напрыгнула, обхватила руками и ногами, как родителя, пришедшего проведать чадо в пионерском лагере — еле устоял, у меня же пакет с едой и рюкзак. Чадо соскучилось, радуется, в глаза заглядывает в ожидании гостинцев. Бузя побежал к мопеду, Ваня привалился к дверному косяку. Из кухни, прихрамывая, вышла Лидия, вытерла руки о передник, улыбнулась.

— Твой друг, Илья, сказал, что ты был в Москве, — проявила осведомленность она.

Светка с меня слезла, я протянул Лидии пакет.

— Дед у меня там, он живет один. Серьезно повредил ногу, пришлось ему помогать.

Она поковыляла в крошечную кухню, я — следом. Светка прыгала рядом.

— Детям учиться надо, — говорила Лидия, расставляя крупы по полкам стареньких шкафов. — С ровесниками общаться.

— В детдом не пойду, — проворчал Иван, скрестив руки на груди.

— Оставь нас, — попросила Лидия, и он послушался, ушел.

Деревянная дверь от времени деформировалась, разбухла и не закрывалась полностью.

— Не мерзнете? — спросил я.

— Пока нет. Скоро зима, надо будет печку топить. Дров мы запасли сколько смогли. Угля бы. Он в морозы незаменим.

Вспомнилось, что скоро начнется мощнейший ураган и похолодание, и я достал из рюкзака пять свечей.

— Вот, возьмите на всякий случай. В нашем городе две беды: вода и электричество. В ветер — особенно, провода рвутся, света может не быть несколько дней…

— Я тут! — прибежала Светка и получила от меня «сникерс» с наставлением:

— Поделись с мальчиками.

Забыв обо всем, она принялась его разворачивать. Вышла из кухни и крикнула:

— Ваня!

Проводив ее взглядом, Лидия сказал дрогнувшим голосом:

— Я бы их усыновила, Света уже нет-нет, мамой меня называет. Но у меня нет жилья, а прописана я в ведомственной коммуналке. Никто мне детей не доверит.

— Сходите в органы опеки, спросите, что нужно для усыновления или опекунства, и будем думать.

— Да не позволят! — всплеснула руками она. — А здесь прописаться нельзя. Так ведь?

— Нельзя. Это дача. Но вы узнайте. В конце концов, сейчас такое время, что все решают деньги, причем небольшие. — Я поймал ее удивленный взгляд и объяснил: — Если надо, взятку дадим. Я дам.

Она так и застыла с синеватой тушкой курицы в руках.

— Деньги есть, — уверил ее я. — Просто узнайте.

— Вряд ли получится. Но я попробую, — вздохнула она.

Вот что заставляет нас складывать руки, когда еще ничего не ясно? Страх перед возможным крахом? А так есть надежда — вроде как и возможность есть. Но ведь часто оказывается, что все не так уж страшно и сложно.

— Завтра же и пойду, потому что это не дело, — пробормотала она.

— Детей устроим в нашу школу, у меня с директором хорошие отношения…