— Миссис Хокинг, — учтиво произносит Либби. — Как хорошо, что вы зашли. К сожалению, сейчас я не могу уделить вам время.
— Это ничего, — столь же учтиво отвечаю я. — Мы с Кэт просто хотели вернуть вам тарелку. Большое спасибо за пирожные.
— Пожалуйста. — Либби награждает меня милостивой улыбкой.
Я протягиваю тарелку, но Либби и не думает забирать ее у меня. Это делает горничная.
Либби чуть-чуть наклоняется ко мне.
— Ко мне на чай пришли дамы из Академии. Простите, ради бога.
Вроде бы она говорит искренне, но я не могу избавиться от ощущения, что Либби досадует на наш внезапный приход, а вовсе не на то, что она не может уделить мне время. Очевидно, она уже осознала, что мы с ней из разных миров. У меня нет горничной, нет подруг, которых я могла бы пригласить на чай. Мой муж не возвращается домой с работы каждый вечер. Нашему бракосочетанию не предшествовал период ухаживаний, о котором я могла бы рассказать; я не храню в кедровом сундуке завернутое в полотно свадебное платье, которым можно было бы похвастаться. У меня есть дочь, но нет воспоминаний о том, как я произвела ее на свет, как радовалась ее первым шажкам, как слушала ее смех и плач. Я топчусь в нерешительности на ковре, понимая, что должна повернуться и уйти.
— Может быть, в другой раз? — Либби мило улыбается мне.
— Да… это было бы… чудесно. — Наконец я выхожу за порог. — Еще раз примите благодарность за гостинец и ваш визит.
— До свидания! — расплывается в широкой улыбке Либби. Дверь закрывается.
— Что ж, поиграем с Тимми в другой раз, — демонстрирую я притворный оптимизм. Кэт как будто чувствует, что я сильно разочарована. Она смотрит на меня снизу вверх, и в глазах ее светится блеск понимания.
— Все будет хорошо, милая, — говорю я. — Просто я надеялась, что сегодня мы пообщаемся с нашими соседями. А давай нарисуем что-нибудь для Тимми? Хочешь?
— Да, — шепотом отвечает Кэт.
Я стискиваю ее ручку. В глазах щиплет от слез. Несмотря на неудавшийся светский визит, утро не окончательно потеряно. Кэт произнесла еще одно слово.
***
Какое-то время Либби не дает о себе знать, и я, набравшись смелости, бросаю в почтовый ящик Рейнолдсов записку, в которой приглашаю Либби и Тимми пообедать у нас на следующий день. К моему удовольствию, спустя несколько часов горничная из дома напротив приносит мне ответ Либби: та сообщает, что будет рада нас навестить.
Почти всю вторую половину дня мы с Кэт приводим в порядок задний дворик с садом: выпалываем сорняки, высаживаем новые клумбы, полируем железные садовые стулья с витыми ножками и спинками и такой же столик — в общем, делаем все, чтобы наш дворик стал похож на райский уголок. Заходим в дом, чтобы перекусить и освежиться, и, пока утоляем жажду, слышим звонок в дверь. На крыльце стоит хозяйка пансиона, миссис Льюис, со свертком в руке. Губы ее раздвинуты в полуулыбке.
— О боже! Миссис Льюис! — восклицаю я. — Входите, прошу вас.
Немолодая женщина с опаской переступает порог, словно пытается решить для себя, правильно ли она поступила, что вообще приехала сюда.
— Как же я рада, что вы пришли, — продолжаю я. — Позвольте, я заберу у вас шляпку и пальто? Выпьете с нами чаю?
— Нет, спасибо. Я всего на минутку, — отвечает миссис Льюис. — Вот, привезла ленты для волос, что принадлежат Кэтрин. Они были у меня все время. Я давно собиралась их вам вернуть.
Она вручает мне сверток.
Я не знаю, что сказать. Миссис Льюис тащилась через весь город лишь для того, чтобы вернуть несколько ленточек?
— Мне жаль, что вы взяли на себя столь тяжкий труд, — говорю я. — Вы очень добры.
— Да, наверное, можно было бы послать их по почте, но мне хотелось посмотреть, как вы и малышка поживаете.
— Я безумно рада, что вы нас навестили, — уверяю я миссис Льюис. И я не кривлю душой. Не так давно я сама хотела навестить хозяйку пансиона и жалела, что не знаю ее адреса.
В холл выходит Кэт, чтобы посмотреть, кто пришел. Ее взгляд, обращенный на миссис Льюис, полнится тоской и сомнениями, словно она боится выдать, что рада гостье.
— Здравствуйте, мисс Кэтрин, — с улыбкой приветствует миссис Льюис девочку.
Кэт застенчиво льнет к моей ноге.
— Миссис Льюис приехала проведать нас, — объясняю я. — Она привезла твои ленты, которые мы случайно забыли в ее доме. Здорово, правда, милая?
Кэт медленно кивает, не отрывая глаз от пожилой женщины.
— Миссис Льюис, посидите с нами, пожалуйста, — приглашаю я.
— Всего минутку.
Я веду ее в гостиную и опять предлагаю чай или кофе, но она снова отказывается. Наступает неловкое молчание. Миссис Льюис переводит взгляд с меня на Кэт и обратно. Я догадываюсь, что она хотела бы побеседовать со мной наедине.
— Кэт, солнышко, — весело обращаюсь я к девочке. — Будь добра, полей во дворике цветы, до которых у нас с тобой еще руки не дошли.
Девочка, не сказав ни слова, выходит из комнаты.
— Вижу, малышка все такая же, — с грустью произносит миссис Льюис.
— Вообще-то, прогресс есть. Улучшения происходят постепенно, помалу, но они есть. Думаю, в конце концов она оправится от всего, что на нее свалилось. Но это дело времени.
— Что ж, надеюсь, вы правы. — Миссис Льюис замечает на камине нашу с Мартином свадебную фотографию, которую я уговорила мужа оплатить. Потом снова поворачивается ко мне. — А вы как? Хорошо живете с мистером Хокингом?
— Хорошо.
— Рада это слышать.
И мы снова молчим. Я догадываюсь, что миссис Льюис не знает, как приступить к цели своего визита.
— Миссис Льюис, вы желаете о чем-то меня спросить? — прихожу ей на помощь.
Она заметно расслабляется. Потом наклоняется ко мне, словно боится, что у стен есть уши и они передадут Мартину наш с ней разговор.
— До вашего приезда я очень беспокоилась за девочку и ее отца, — шепчет женщина. — Вам известно, что он оставлял ее одну в их комнатах на целый день, а то и на ночь?
Я недоуменно смотрю на нее. Наверняка миссис Льюис что-то напутала.
— Вы слышите? Он оставлял ее одну на целый день и даже на ночь! Я сказала ему, что это опасно, что я готова присматривать за ней в его отсутствие. Она ведь совсем крошка!
— Вы… уверены? — наконец спрашиваю я. — Уверены, что он не брал ее с собой?
— Она спускалась вниз, чтобы поесть! А потом снова поднималась в свою комнату!
Я не нахожу слов для ответа. Матери знают, что нельзя оставлять пятилетних детей одних дома на целый день, тем более, не приведи Господи, на ночь. Разве отцам это не известно?
Я молчу, и миссис Льюис продолжает:
— Он никогда не обнимет ее, не поцелует. Не беспокоится о ней, не переживает о том, что она не разговаривает. Это ненормально.
Я чувствую, как у меня вытягивается лицо, ибо я осознаю, что тоже это заметила: Мартин никогда не обнимает и не целует Кэт. Он вообще к ней не прикасается. Я относила это за счет того, что он пребывает в глубокой скорби. Да, наверное, он горюет. Но ведь он еще и отец. Даже скорбящий человек помнит о том, что у него есть ребенок.
— Меня это наводит на мысль, что это не его родная дочь, — говорит миссис Льюис. — Я понимаю, грешно так думать, но ничего не могу с собой поделать. А вы ведь совсем недолго знаете мистера Хокинга. Просто я… — Ее голос сходит на нет. — Девочка мне однажды шепнула, что это она виновата в смерти мамы. Что мама заболела из-за нее. Разумеется, я спросила, почему она так решила. Она не ответила. И с тех пор больше ничего не говорила. Ни слова. Я сообщила мистеру Хокингу то, что она мне сказала, а он повел себя так, будто ему все равно.
Я смотрю на гостью, утратив дар речи.
Секундой позже миссис Льюис внезапно засобиралась.
— Зря я пришла. Зря все это вам сказала. Пойду я, пожалуй.
Я тоже поднимаюсь на ноги и, все еще не в состоянии произнести ни слова, провожаю ее к выходу.
— Спасибо за ленты, — благодарю я деревянным голосом, открывая дверь. И впрямь лучше бы миссис Льюис не приходила.