Тадич кивнул охране, чтобы меня пропустили. Я открыл дверь и вошёл внутрь.

За железным столом сидел Алан. Чистый и причёсанный. Он поднял на меня глаза, но удивления я не увидел. Промелькнула только мысль, что он слегка удивлён моему присутствию. Судя по его округлившимся глазам, так оно и было.

— Здравствуй, Алан, — сказал я на английском и сел за стол.

Руку протягивать не стал. Сомневаюсь, что он мне её пожмёт.

— Мне это кажется? Я сплю? Накачали меня чем-то… оу! — воскликнул Алан, когда я его ущипнул за щёку, чтобы он перестал дёргаться.

— Это не галлюцинации. Я действительно здесь и говорю с тобой. И да, мне всё известно, каким образом ты сюда попал. Признаюсь, тебя сбил я. Как именно, ты и без меня уже понял.

Бадди внимательно на меня посмотрел, погладил место на щеке, за которое я его ущипнул. С каждой секундой к нему возвращается понимание происходящего.

— Допустим. Тебе это зачем было делать? Пытаешься взять реванш? Мы же знаем, кто ты такой. Дейн видел тебя в Ле Бурже. Кстати, пилотаж классный. Просмотрел запись.

— Благодарю, — искренне ответил я.

— Правда, почти было незаметно, как ты поймал птицу на проходе. Решил спасать самолёт и репутацию своей разваливающейся страны? — посмеялся Бадди.

— А ты бы что сделал? Прыгнул?

Грей промолчал. Знаю, что он голоден до полётов. Я сам такой. И самолёты он ценит. Была бы возможность и с Ф-117 он бы не прыгнул.

— Ладно. Ты вряд ли пришёл меня освобождать, — сказал Бадди.

— Ваша группа вновь в сборе?

— Это секретная информация.

— Значит, да. Иначе бы другим не пришло бы в голову наносить удары по гражданской инфраструктуре. В твоей группе есть ребята, в гуманности которых есть сомнения…

— Это ложь. Знаю, что ты мне сейчас скажешь. Что мы бомбим мирные города. Что гибнут женщины и дети. Бред! Это всё делает местный кровавый режим. А мы лишь принуждаем его к миру.

— И обстреливает этот режим себя сам?

— Наверняка.

Ух, как давно я не слышал подобной чуши! И вроде передо мной грамотный человек. Он всё должен понимать в пропаганде своей страны. Но он либо изображает болвана, либо реально ослеплён новостной повесткой.

— А вы уничтожаете только военную инфраструктуру?

— Исключительно. Ты ведь грамотный специалист, Сергей. Посмотри, куда мы наносим удары. Да, есть сопутствующий ущерб и потери среди мирного населения. Но это всё мелочи по сравнению с геноцидом в Боснии и Хорватии, Словении и Косово…

— О! Вы ещё и в Косово собираетесь?

— Мы всех освободим. Последние ростки коммунизма в Европе будут уничтожены. Заодно и партнёры по НАТО должны знать, что мы их защитим. Можешь так и передать сербам. Ещё есть у тебя вопросы?

— А что ты скажешь, если узнал бы об ударе по одному из гражданских объектов среди бела дня?

— Это невозможно. Днём никто не работает. Это исключено. Нам ведь известно, что днём много людей на улицах, дети могут гулять.

Алан натянуто улыбнулся. Вот только эта улыбка больше напоминает оскал, а не искренний смех.

— Показать? Ты ведь грамотный специалист, Алан. Всё поймёшь, когда увидишь разрушенную сегодня детскую больницу.

Бадди продолжал смотреть на меня, а затем опустил голову. Само собой, что никуда он не пойдёт и не станет смотреть на последствия ударов.

— Сопутствующий ущерб, Родин. Ничего больше. Согласно секретного документа Министерства Обороны США, такого рода ущерб не является незаконным, поскольку не является чрезмерным, учитывая военное преимущество, обретенное с помощью военного действия.

Знал ли я это? Безусловно. Просто до конца пытаюсь найти в людях хоть что-то хорошее. А здесь нет ничего подобного. Передо мной военный пилот, который имеет приказ. Он его не обсуждает и верит в то, что может прилететь из-за океана и начать бомбардировки страны, которая ему ничего не сделала.

— Тогда, надеюсь, что при следующей нашей встрече в воздухе, тебе также повезёт. Для меня ты и твои коллеги — законная цель. У нас получится вас нейтрализовать, — сказал я, отодвинув стул и встав на ноги.

— Думаешь, крылатые ракеты и бомбы — худшее, что может пережить эта страна? Их не спасут бункеры и подземные хранилища. Есть гораздо страшнее оружие. Ни один бункер не выдержит этих ударов. Мы вас везде достанем, где бы вы не прятались.

Похоже, я понимаю о чём он говорит. Именно в эти годы американцы начали применение снарядов с обеднённым ураном. Они имеют большую бронебойность, чем простые.

О токсичности подобных средств поражения сначала были споры, но факт остаётся фактом — НАТО такими снарядами уничтожит не только инфраструктуру, но и природу.

— Пугаешь меня применением малого количества изотопов Урана-235 и Урана-234?

Не было удивления на лице Алана.

— Ты и без меня всё знаешь. Чем дольше Сербия будет сопротивляться, тем ближе будет момент применения этих ракет и бомб. Время идёт, — сказал Бадди, сложил руки на груди и отклонился назад.

— Прощай, Алан, — сказал я и пошёл к выходу.

— Зачем ты здесь воюешь? Тебе не выжить в бою с нашими пилотами. Собьёте 10, 20, 30 и что⁈ Нас сотни! Только погибнешь зря.

На ум пришла одна фраза из будущего. Пожалуй, ей сейчас самое время.

— Зато мы как мученики попадём в рай. А твои коллеги просто сдохнут!

Конец января 1991 года, Сербия.

Резкий разворот влево, и МиГ-21 устремляется по маловысотному маршруту к цели. Её обнаружили в 100 километрах от аэродрома. Нужно как можно быстрее перехватить.

Непривычно сидеть в задней кабине, но от этого менее трепетно мне не стало. Невольно вспомнил и Афганистан, и Анголу, и первый вылет на 21 м на Балканах. Сейчас ситуация более серьёзная. Задание сложное, и нужно помочь моему коллеге в передней кабине.

«Весёлый» сербской модификации всё так же резок. Манёвренность на высоком уровне. Каждый холм и сопку самолёт огибает чётко. А на постоянный сигнал опасной высоты уже и не обращаешь внимание.

— Курс 330, скорость 850, остаток расчётный, — доложил я из задней кабины.

Всё же, нахожусь в составе экипажа. Значит, нужно и помощь оказывать.

— 817й, скорость 850, курс 330. Прошу целеуказание, — запросил в эфир информацию сербский лётчик, сидящий в передней кабине.

Имя у него Милорад Павлович — молодой лейтенант, представитель одного из последних выпусков лётного училища имени Маршала Тито в Мостаре. Сейчас это уже территория Боснии.

— 817й, цель в вашем районе. По докладу идёт на 50 метрах. Тип — крылатая ракета, — «помог» ОБУшник.

— А то мы перед вылетом не знали, что она крылатая, — проворчал Павлович.

Действовать он пока не начал, а наша цель где-то поблизости. Крылатую ракету перехватить непросто. Замешкаемся хоть на минуту и не перехватим её.

— И что делать, командир Радонич? — нервно спросил у меня Павлович.

— Мичо, у тебя радар. Видит на 50 километров. Ищи сам.

Серб отклонил ручку вправо и набрал 300 метров. На индикаторе высветился средний масштаб, покрывающий поверхность земли.

— Это не тот режим, Мичо, — сказал я и переключил ему локатор на режим «воздух-воздух».

Тут же на дисплее появилась и цель. Движется с большой скоростью и маневрирует. Отражающая поверхность маленькая, поэтому и метка нечёткая.

— Наблюдаю. От меня справа под 30, удаление 27, — доложил Мичо и подвернул в сторону цели.

— Подтвердил, 817й. Цель ваша.

Крен Милорад заложил немаленький. Успел только посмотреть, как на авиагоризонте силуэт самолёта прошёл значение 45° и устремился дальше. Меня даже слегка прижало к остеклению фонаря кабины.

— Цель вижу. Прицел включён! — с азартом произнёс Мичо.

Метка от цели появилась на индикаторе лобового стекла. Визуально можно увидеть, как навстречу движется маленькая тёмная точка.

— Цель ваша. Работу разрешил, — ответил ОБУшник.

Вот-вот появится команда на прицеле ПР, что означает «пуск разрешён».