Рыцарь-капитан скрипнул зубами и стиснул рукоять меча здоровой левой рукой. Старик вдруг вспомнил, когда и как получил свою способность чувствовать эти зудящие и так сильно раздражающие его сейчас магические вибрации.

Шато-Де-Шампьерон, герцогство Шампьерон, Трезеньель, 10 максола 1086 – 15 эллона 1087 Эры Пророка.

Бертрана разбудил сильный пинок в бок. От неожиданности мальчишка подскочил на охапке соломы, служившей ему постелью и сел, протирая глаза грязными кулаками. Отец, еще до того, как погиб, велел ему прятаться тут, в угольном сарае, и не мозолить лишний раз никому глаза. Ничего не получилось.

– Спишь, бездельник? – раздался над ним громовой голос эконома, мессера Жакмена.

Бертран увернулся еще от одного пинка, поспешно вскочил на ноги и низко поклонился. С экономом шутки плохи.

– Что прикажете, мессер Жакмен? – спросил Бертран тоненько и жалобно.

– У мэтрессы Эйлин в покоях погас камин. Так что давай-ка, бегом топить, пока плетей не получил. Мэтресса Эйлин ждать не любит!

При упоминании этого имени у мальчика внутри все оборвалось и упало. Ноги вдруг стали ватными, Бертран пошатнулся. Он бы, наверное, даже закричал, но горло внезапно перехватило.

Эконом попытался отрезвить мальчишку крепким подзатыльником.

– Бегом, недоносок! Хочешь, чтобы нам всем влетело от герцога?!

Бертран шмыгнул носом, всхлипнул, размазывая грязной ладонью по лицу копоть и сажу пополам со слезами, и обреченно побрел в угол за дровяной корзиной. Он шел так медленно, как только способен двигаться приговоренный к смерти, чтобы отсрочить казнь хоть на пару минут.

Мессер Жакмен молча наблюдал за мальчиком, наконец, вздохнул и произнес фальшиво-бодрым тоном:

–Давай, малец, выше нос. Ты же теперь главный истопник, вместо отца. Не переживай, может, все еще обойдется. Просто не зли ее.

Эконом совсем не верил в то, что сам говорил. Это Бертран почувствовал очень хорошо. Если кто-то, кто способен сам разжечь огонь щелчком пальцев, вызывает для этого слугу, это может значить только одно.

Эконом удалился, сокрушенно почесывая в затылке, и оставил Бертрана выполнять приказ. Мальчик медленно, будто во сне, набрал в корзину поленьев и выволок ее на замковый двор. Мимо сновали люди, бросая хмурые взгляды на дрожащего и подвывающего от страха десятилетнего мальчишку, пару дней назад ставшего круглым сиротой. Все понимали, куда он идет, но никто не вмешивался. Каждый был занят своим делом. За этим строго следили майордом и замковая стража.

Только у мэтрессы Эйлин не было никаких дел. Она вставала с постели незадолго до полудня, ела сладости, пила вино, примеряла наряды и драгоценности, которыми ее осыпал герцог, гуляла в парке, читала в библиотеке книги. Мэтрессе Эйлин позволялось все, чего бы она ни пожелала. Без нее не обходились ни одна охота, ни один бал и ни один прием. При этом она была вечно всем и всеми недовольна. На конюшне то и дело наказывали слуг, на которых она жаловалась сеньору. Как говорила матушка Бертрана, герцог готов был из штанов выпрыгнуть, лишь бы только доставить этой ведьме удовольствие.

***

А ведь сначала эта женщина ему даже понравилась. Бертран хорошо помнил, как мэтресса Эйлин появилась в замке. Было это в середине осени, когда герцог имел обыкновение посещать своих вассалов и требовать у них подтверждения присяги на верность. В тот вечер все в замке ожидали его возвращения от маркиза Де Монтеро.

В этот день с самого утра, ни на минуту не прекращаясь, лил дождь. Сеньор запаздывал. Его ожидали сначала к ужину, потом к вечерней молитве, но его все не было. Майордом распорядился отправить навстречу герцогу вооруженный отряд – на случай, если карета застряла где-то на размытой дороге.

Его светлость вернулся далеко за полночь. Он был не один. Бертран, приоткрыв дверь дровяного сарая, наблюдал за тем, как вслед за сеньором из кареты выбралась, зябко кутаясь в плащ, растерянная и испуганная молодая женщина. Выйти ей почему-то помогали не лакеи, а рыцари из личной охраны сеньора.

Даже в темноте и под ливнем дама показалась Бертрану очень красивой: длинные светлые волосы, большие голубые глаза. Мальчику даже представилось, что он заметил слезы, настолько печальна была эта женщина.

Герцог приказал майордому приготовить для дамы лучшие покои. К отцу Бертрана зашел мессер Жакмен и приказал ему затопить камин. Из любопытства мальчик незаметно прокрался в общий зал, куда по приказу сеньора проводили приехавшую с ним даму.

При свете факелов женщина оказалась ещё прекраснее. У Бертрана даже перехватило дыхание. Теперь незнакомка сидела гордо и прямо в резном дубовом кресле. Взгляд красавицы был отрешенным. Сеньор стоял рядом.

Бертран никогда раньше не видел герцога таким. Их хозяин, всегда суровый и прямой, внушал Бертрану, да и всем в замке страх и благоговение. Герцог сурово наказывал за любые провинности, и горе несчастным, которые осмеливались ему в чем-то возражать.

Теперь же, рядом с этой женщиной, сеньор выглядел совсем другим. Он смотрел на свою спутницу с волнением и восхищением. Такое лицо Бертран видел у нищего Луи, который чистил в замке выгребные ямы. Как-то в праздник Явления замковая повариха, толстуха Марго, отдала ему целую жареную курицу. Таким взглядом он на эту курицу и смотрел, до конца не веря, что такое сокровище целиком принадлежит ему.

Позже, ложась спать, он подслушал за стенкой разговор родителей:

– Слыхала, мать, герцог-то в замок волшебницу привез! – поделился новостями отец.

– Сила Единого! – Бертран представил, как мать всплеснула руками, – Где ж он ее нашел-то?!

– Конюший говорит, силой забрал у маркиза Де Монтеро, – мрачно ответил отец, – Что это на него нашло? Меня мальчишкой сюда взяли, я здесь без малого тридцать лет, и магов тут никогда не бывало.

– Вот беда так беда… – охнула мать, – А я тебе, отец, так скажу: грех это. Герцогу шестьдесят пять стукнуло, двадцать лет, как вдовец. Уже о Чертогах Единого думать пора, а тут привез молодую и красивую, да еще чародейку. Ничего хорошего из этого не выйдет, вот что.

– Ты права, мать, быть беде, – хмуро согласился отец.

Как только волшебнице выделили покои, она тотчас же в них заперлась и заявила, что не желает выходить. Она отказывалась от роскошно сервированной еды, которую ей приносил сам мессер Гавро, старший лакей, который прислуживал только герцогу. Она не впускала мать и сестер Бертрана, назначенных ей в горничные и приносивших к двери ее покоев один изысканный наряд за другим. Сам герцог часами простаивал под ее дверью, вооружившись очередным драгоценным подарком и умоляя ее хотя бы открыть замки – все было напрасно.

Герцог сердился и срывал злость на слугах. Через пару дней Бертран услышал, как мессер Жакмен рассказывал толстухе Марго, что сеньор в сердцах отвесил затрещину мессеру Гавро, когда тот доложил ему, что мэтресса Эйлин в очередной раз отказалась от еды. А когда герцог распорядился наказать плетьми мать и старшую сестру Бертрана за то, что они никак не уговорят чародейку открыть им дверь, мальчик разозлился. Он решил, что зря пожалел эту женщину тогда, в самый первый день.