Но еще больше, чем обилие статуй, Конрада тревожило и огорчало великое множество свидетельств того, что в городе когда-то было много детей. Проходя мимо домов, рыцарь-лейтенант невольно заглядывал во дворы или в окна.

Детское присутствие ощущалось тут повсюду. В некоторых садах к толстым ветвям мертвых деревьев были прикреплены качели – широкие доски на длинных цепях, раскачиваться на которых теперь мог разве что ветер. На стенах других домов и на мостовых перед ними сохранились детские рисунки, сделанные углем или мелом. С одного из подоконников на Конрада глазами-пуговицами печально смотрел покинутый всеми, чудом сохранившийся игрушечный заяц. На крыльце другого дома рыцарь-лейтенант заметил деревянную лошадку-качалку.

Но самым пугающим для Конрада почему-то оказался когда-то роскошный фруктовый сад, где оставленные маленькой хозяйкой изысканные фарфоровые куклы чинно восседали за игрушечным столом, накрытом по всем правилам чаепития. Время не пощадило тонкий сервиз, и от него остались лишь осколки. Уцелел только маленький медный кофейник. Куклы тоже сильно пострадали. У одной из разодетых игрушечных дам не было головы, ее осколки валялись на земле. Фарфоровая голова другой куклы уцелела лишь наполовину, и Конрад с содроганием заметил, что на месте второй половины свили гнездо осы. Еще у пары были отбиты руки и ноги. Похоже, их повредили падавшие с мертвой теперь яблони плоды, которые некому было сорвать. Уцелела только простая деревянная кукла с ярко раскрашенным лицом. Рассохшаяся, растрескавшаяся, теперь она смотрела на рыцаря-лейтенанта с немым упреком. Конрад отвернулся.

Но поделиться своими впечатлениями рыцарю было не с кем. Брат Бертран, сам прямой и жесткий, как копье в руке поверженной статуи гладиатора, казалось, вообще не уставал, целеустремленно двигаясь все вперед и вперед. Он был одержим идеей схватить мятежников. Казалось, это был именно тот великий подвиг, к которому сэр Бертран Реверден шел всю свою жизнь. Это стремление было настолько огромным, что, казалось, он совершенно не чувствовал ни ушибов, ни усталости долгого путешествия, ни боли в сломанной руке. Рыцарю-лейтенанту вдруг стало страшно: он представил, что может случиться со стариком в тот момент, когда мятежники будут схвачены, и ему не к чему уже будет стремиться.

Что-то в этом городе необъяснимо беспокоило рыцаря-лейтенанта. Конрад и сам не смог бы определить точно, что именно. Это было нечто помимо пустоты и заброшенности, стонов и вскриков за городскими стенами, прекратившихся почти сразу, как только они вошли внутрь. Даже помимо этого обилия статуй, которые, казалось, пристально наблюдали за ними, но, как только кто-то из рыцарей поворачивался в их сторону, мгновенно отводили взгляд. То, что беспокоило Конрада, напоминало тихий почти неслышный звук, вибрирующий и высокий, трудноуловимый, но пробирающий до самого нутра. Оно будоражило и неприятно щекотало нервы.

– Ты чувствуешь, сэр Бертран? – наконец, решился спросить Конрад, – Кажется, здесь в воздухе что-то есть. Неприятное. Режущее. Не знаю, как описать. Как будто над ухом очень тонко пищит назойливый комар, и его невозможно отогнать.

– Это остатки магии, – резко ответил рыцарь-капитан, – Магическое поле здесь некогда было настолько сильным, что, будучи Посвященным, ты чувствуешь ее вибрации. Мы на чужой, враждебной территории.

– Хочешь сказать, что в этом городе мы уязвимы? – с тревогой спросил Конрад.

– Нет, – как всегда, сухо и раздраженно ответил старый рыцарь, – Мы просто таким образом ощущаем ее присутствие. Приятного мало, но и только.

– Хорошо, – облегченно вздохнул рыцарь-капитан и зашагал дальше.

Однако избавиться от неприятного ощущения, что за ними следят, Конраду не удавалось.

***

Бертран презрительно фыркнул и зашагал следом. То положение, в каком они все трое сейчас оказались, раздражало и злило старика. Возлагать ответственность за их экспедицию на этого Конрада, который никогда не скрывал, что сочувствует либертистам, изначально было ошибкой. Бертран с самого начала был категорически против. Но приор Джерольф заявил, что сэр Конрад Росс – возможно, единственный рыцарь в Ордене, кто знаком с Волчьем Краем и к тому же прекрасный охотник и следопыт. Сэру Бертрану пришлось согласиться. В конце концов, кто он такой, чтобы возражать приору?

Но ничего, как только они вернутся, Бертран напишет про этого выскочку Конрада подробный рапорт, и тогда все вышестоящие узнают про его попытки саботажа. Бертран не скроет ничего. И того, что Конрад позволил себе говорить про коменданта Рувена и, что еще хуже, про приора Виатора. Это вряд ли сойдет рыцарю-лейтенанту с рук. А уж в том, что Конрад тащил на себе этого умирающего подростка исключительно для того, чтобы саботировать приказы командующего, рыцарь-капитан нисколько не сомневался.

А теперь они, двое рыцарей, один из которых ранен, и замедляющий преследование умирающий мальчишка, оказались в этом проклятом городе совершенно без помощи. И то, что поначалу казалось пустяковым делом, стало принимать серьезный оборот. Теперь Бертран был готов проклинать себя за то, что отказался от подкрепления. Рыцарь-капитан прекрасно видел свою ошибку: он позволил Конраду, который с легкостью поверил в пустяковость этого похода – просто дать мятежникам уйти подальше, а потом тихо арестовать! – убедить себя в том же самом.

Казалось, что план, который они разработали вместе с приором Джерольфом, не должен был давать сбоев. А теперь не так пошло все.

Город был пропитан Скверной. Рыцарь-капитан чувствовал это всем своим существом. И Бертран ощущал враждебность, которую, как и Скверну, источал этот город.

Фанкор-Зор, как и следовало ожидать, оказался воплощением всего, что так ненавидел Бертран. Все в этом городе прямо-таки кричало о том, что здесь всегда заправляли маги. А маги, как утверждало Слово Истины, всегда беспокоились только о собственных удовольствиях, выгоде и роскошной жизни, совершенно не считаясь при этом с теми, кто не обладал чародейскими способностями. Рыцарь-капитан в свое время убедился в этом на собственной шкуре.

Маги прошлого использовали тех, кто не владел магией, как свои инструменты и торговали ими, как вещами.

Люди, не обладающие магическими способностями, вынуждены были делать все для блага своих хозяев-чародеев, которые колдовской силой запугивали их или подавляли их волю. Неспособные к магии были слугами в домах чародеев, возделывали для них поля и сады, пекли им хлеб, готовили еду, шили и стирали одежду. Они ухаживали за детьми магов, сражались для потехи чародеев на аренах как гладиаторы. Тех же, кто пытался противостоять власти магов, жестоко наказывали. И свидетельством тому был ряд каменных виселиц в тюремном дворе.

Огромное количество статуй, оставшихся от прежних жителей города, представлялось рыцарю-капитану лишь очередным лицемерным свидетельством глумливого превосходства магов. Ристери ставили статуи не владевшим магией гладиаторам, сумевшим своей смертью хорошенько развлечь хозяев. Они украсили скульптурами невольничий рынок, чтобы покупатели наслаждались прекрасным, пока выбирают товар. Даже тюремный двор был украшен статуей, поставленной так, чтобы она стала последним, что видят те, кого предают смертной казни. Всякий, кто не владеет магией, обязан был сознавать и постоянно помнить, что он – не более, чем вещь, игрушка в руках власть предержащих!

Внутри Бертрана все клокотало от ярости. Больше всего его злило и возмущало то, что мятежники, которых они сейчас преследовали, стремились вернуть эти времена! Более того, даже среди не владеющих магией находились и такие глупцы, кто готов был с радостью подставить шею под ярмо чародеев и помочь им вернуть власть. Прискорбно, что и среди рыцарей Ордена находились предатели, которые, правда, еще не осмелились заявить о себе открыто. Но пока жив Бертран, пощады магам не будет.