— Как ты сегодня? — вот Злату честно хотелось смотаться в город, потому что все будто с ума сошли с темой свадьбы, не поздравил его только ленивый, все намекали на халявную выпивку и еду в виде бала и обещали чествовать молодоженов.

Жених улыбался при поздравлениях как при зубной боли, честно стараясь ничего не ляпнуть, но при очередном «Правильно! А когда молодую супругу нам представите?» ему хотелось запустить пульсаром по толпе придворных и слегка проредить количество поздавляющих.

— Это голубые бриллианты. Примерь, пожалуйста. Думаю, они тебе пойдут. — он ничего не мог поделать с собой: когда злился начинал говорить всегда в телеграфном стиле. И плохо, что злится сейчас он не на жену, а паршивое настроение перепадает ей. Впрочем, он на нее не шипит и даже клыки не показывает, просто довольно сухо общается. То ли потому что правда зол, то ли потому что дико устал за это месяц, а впереди еще бал. Интересно, матушка научила его жену хотя бы тот же вальс танцевать? Им все-таки бал открывать. Он может, конечно, тупо поставить ее на свои ноги и сам все протанцевать, но не очень, честно говоря, хочется.

Оглядываясь назад, Еся с уверенностью могла сказать, что быть царевной вовсе не сладко. А то, как она жила прежде и вовсе казалось ей теперь настоящим раем.

Раньше все было просто и понятно. Встала с рассветом, косу заплела, умылась холодной водицей, да пошла делами заниматься. Простыми, да понятными. Тут — подмети, там вскопай, здесь курей накорми, к завтраку кашу запарь. И так день ото дня. Бывало, что с девчонками деревенскими в праздники через костер прыгали, да на суженых гадали. Редко, конечно, маменька все старалась домой загнать, мол, работы много…

Здесь же… После первой встречи со Златом Есенья подумала было, что не все так плохо складывается. Он показался ей довольно отзывчивым и обходительным… Но то было лишь по первости. После же у царевича оказалось полным полно дел. Почти каждый день они виделись во дворце, но почти не разговаривали, а если и пересекались, то диалоги велись такие официозные, что Есе тошно делалось.

Ее, конечно, обучили, что и как говорить… Матушка Златова так взялась за ее учебу, что первую неделю у Еси голова буквально раскалывалась. Но стоило признать, относилась та к ней довольно тепло. Да только Есенья побаивалась и сблизиться им особливо так и не удалось. Сама Ламия будто понимала все, что невестка боится ее, да и вообще многих в этом месте, потому и не напирала. Вела с ней беседы в свободное от учебы время, рассказывала о жизни во дворце, познакомила с некоторыми дамами… Те, конечно, сперва интерес проявили, но разглядев в Есе простолюдинку, практически высмеяли девочку… Только присутсвие Ламии оградило от прямых оскорблений.

Спустя пару недель Еся сорвалась в первый раз. Дождалась, когда слуги закончат ее вечерний туалет и уйдут, залезла на свою огромную постель и разревелась. От души так, почти навзрыд, уткнувшись в подушки.

Она запуталась, устала и чувствовала себя как никогда одиноко в этом месте. Дома у нее хоть курочки были, козочки, да коровка славная. Собак вот держали. Да отец все же участие проявлял… Хоть какое — то тепло получала… Даром, что мачеха убить в итоге ее решилась… Вот и об этом думы лезли всякие. Больно делалось. Сердце ее, казалось, на куски покромсано… Кузнецов сын уж наверняка успел в жены сестрицу ее взять, коль уж к свадьбе готовились. Не одну, так другую. Тешить себя надеждами, что он именно ее любил, Еся не стала, они ведь и не знали особо друг друга, какая там любовь. Семья ее зажиточной в деревне считалась. Хозяйство держали большое, да всегда чисто и урожай хороший… Так что тут не за невестой шли, а скорее в семью, за старшей дочерью. Так что и возвращаться ей некуда, видать, да не к кому. А здесь что? Здесь чужие все… Учителя вот ругаются тихонько. Думают, она не слышит, да не видит, да только Есенья хоть и не знала Навской географии, да правил этикету, а глупой то не была, даже читать — считать обучена была, сама и выучилась. И пусть вида не показывала да знала все, что про нее говорят, а чего сама не слышала, так догадывалась. Вот и больно сердечку было. И вырваться отсюдова хочется, да рваться — то некуда.

Еще и Злат своим отношением масла в огонь ох как подливал. Нет, ей самой, конечно, он ничего не должен, да только все равно обидно становилось, когда идешь себе с занятия, а тебе вслед перешептываются, что мол, жена в библиотеке сидит, когда царевич с полюбовницами в постельке кувыркается. В браслет этот ее чертов тыркают, что на ней он до сих пор.

Есенья только нос посильнее задирала, да уходила в свои комнаты. Слуг выгонит, да и сидит… Лишь бы только эти пол года быстрее прошли. И уедет отсюда.

Про себя Есенья решила, что все равно куда — в Навь, в Явь, только пусть уж подарки при ней останутся. Коли Злат с маменькой в эту авантюру втянули, может ведь она хотя бы подаренное себе оставить? Еся уже продумала все. Ей от продажи украшений этих вполне хватит на тихую жизнь где — нибудь. Домик себе купит, хозяйство небольшое заведет, да будет поживать себе без этих змиев под боком. А змии они змии и есть, все время вслед шипят.

Что может пойти наперекосяк именно так и пойдет, да?

Переводя взгляд с царевича на свою окровавленную руку и обратно, Веша раздумывала, удавиться ей прямо сейчас или чуточку позже? Но, признаться, стоило порезать руку, чтобы Злат снова заметил ее. Уверенность в его движениях и действиях, спокойствие с которым он привел в порядок ее руку, это странно завораживало.

Веша следила за каждым его движением и даже не пискнула, хотя чего там, если он практически заморозил ей ладонь.

— Спасибо, — она с удивлением разглядывала исцеленную кожу.

— Ничего особенного, — она натянула на лицо улыбку, — все хорошо, правда. Просто немного непривычно. Жизнь здесь отличается от деревенской.

Хотелось сказать, что вряд ли о ней там кто-то горюет, разве что отец быть может, но его быстро утешат. Но зачем царевичу об этом рассказывать?

— Учителя у вас здесь отличные, — а вот здесь Веша улыбнулась уже искренне. — Я так боялась этих ваших этикетов, а все оказалось куда проще. Как говорит достопочтимая Вариэтта, дело дамы — сидеть и молчать, иногда вежливо улыбаться, а все остальное за нее додумают. — Веша вполне похоже передразнила строгий тон учительницы и особым движением провела пальцем по переносице, будто поправляя очки. — Хотя, конечно, скучно это. Сиди себе, молчи. Смеяться нельзя, говорить громко нельзя, ручки сложи так, а не этак…

Веша вдруг оборвала речь, поняв, что слишком уж разговорилась, но ведь больше ей и не с кем было вот так поговорить. Прикусив губу, она снова опустила взгляд, убирая за ухо прядь волос.

— То есть, я хотела сказать, что все и правда хорошо, спасибо, что спросил, — вспомнила она, как следует отвечать.

— Ну и хорошо тогда. Если решишь остаться здесь, скажи, ладно? Придумаем что-нибудь с твоей дальнейшей судьбой — Злат довольно кивнул, растирая замерзшие после лечения ладони. Вода и лед — вообше не его стихии, и они мстили Полозу в зависимости от того какой силы требовало то или иное магическое действо. Сейчас просто руки мерзнут, а когда решил силы попробовать и со Светом в магической дуэль водой и льдом сражаться, из носа кровь хлынула и долго униматься не хотела. Его стихии — огонь и земля, преневзмогая себя может что-то с воздухом творить, а льдом лучше не пользоваться.

— Примеришь? Матушка должна была тебе платье заказать под цвет украшений… — как известно, женское настроение улучшается от нарядов и всего блестящего. Ну не пытать же ему молодую жену: может у той ежемесячные женские неприятности. Это только змеи весьма спокойно общаются на эту тему, у людей все сложнее, чуть ли не прокаженными женщин в этот период считают. Как дикие, вот уж правда.

— Позволь, помогу — змей аккуратно застегнул замочек ожерелья на женской шее, водрузил на голову жены небольшую диадемку. Камни в украшениях играли на свету, делая глаза девушки почти синими.