Прошмыгнувшая мимо девушка-служанка мечтала о хорошеньком подмастерье, что живет по другую сторону улицы. Наивно полагала, что если позволит любимому прийти ночью, то он женится. Ее шустрая, бледная подруга думала о том же подмастерье, но уже с ненавистью. Ждала ребенка, а от любовника получила лишь немного монет, которых едва хватит на услуги старой колдуньи.

Ребенок, черный сгусток внизу живота матери, обречен. Рэн слышал, как малыш отчаянно плачет и просит о пощаде. Пощады не будет. Но это отчаяние навсегда останется с неродившей матерью и подходить к ней видящему станет неприятно.

Как неприятна старая, толстая кухарка, что не раз пыталась покормить «тоненького Нарчика» вкусно пахнущими яствами. Кухарка любила хариба Армана как сына, но когда приближалась ближе, чем на пару шагов, Рэн не мог удержать дрожи отвращения. Он не переносил, когда за грань толкали насильно.

– Зря от нее шарахаешься, – сказал Деран, выглядывая из-за плеча Рэна в окно. Туда, где переваливаясь с ноги на ногу, не обращая внимания на усиливающийся дождь, кухарка шагала на рынок во главе крепко сбитых парней с пока пустыми корзинами. – Она искренне пытается угодить Арману. Жалеет его, ведь глава рода сиротинушка и так одинок… Заметила, что я ничего не ем… как и ты. Вот и решила приготовить что-то повкуснее, потому-то и пошла теперь на рынок. В дождь. Ради нас.

Кухарка уселась вместе с помощниками в крытую повозку, прикрикнул на лошадей кучер, и Рэн лишь вздохнул и отвернулся от окна, скидывая на скамью мокрый плащ. И кому может помешать дождь? Зря он вернулся к Дерану. Здесь скучно.

Кабинет Армана, в белоснежно холодных тонах, был теперь пуст. И странен. Рэн скользнул скучающим взглядом по укрывающим стены, тонко вышитым гобеленам, гербу Армана над дверями, стопку бумаги на столе с вензелями рода. Здесь так пусто. Так много места. И так неуютно, несмотря на огромный, до высокого потолка, шкаф, наполненный книгами.

Книги Деран читать не разрешил, сказал, что на это у них нет времени. Время. Здесь, за городом, оно двигалось как-то медленно, будто лениво. Успокаивало перестуком капель о внешний подоконник. Наполняло все вокруг ленивым чувством, будто все это сон. И Кассия, и это поместье, и казавшийся чужим Деран в облике Армана. И почтение слуг в поместье к харибу Армана. Вождь опять оказался прав, хариб был здесь далеко не на положении слуги и лишь чуть ниже своего архана.

– Зачем тебе ее стряпня? – презрительно спросил Рэн. – Опять трупы животных принесет. Как это есть можно?

– Никак. Я сказал, что слегка притравился виссавийской пищей и пока на дух не переношу мяса, – невозмутимо ответил Деран. – Потому эта милая женщина решила меня кормить исключительно овощами да фруктами. Я это даже намереваюсь съесть и тебе советую. Просить друзей привести сюда еще эльзира может быть опасным: этот маг глаз с меня не спускает, много раз осторожно пытался поговорить о возвращении к принцу. Боюсь, недолго нам удастся его обманывать. Даже то, что он отуманен, ведь я беру почти все его силы, не спасает: он слишком умен. И не один он, увы.

– Поклеп на нашу богиню, – протянул Рэн, отметив про себя это «возвращение к принцу». Почему принц ожидает возвращения наследника? Зачем Дерану возвращаться к принцу?

– В Виссавии он притравился… – вслух сказал Рэн. – Есть гадость… Зачем? Чтобы угодить этой?

Брат поддержал разговор. Улыбнулся криво, что придало холенной физиономии Армана какой-то дивно непривычный вид, и ответил:

– А ты попробуй. Кассийская пища временами очень даже неплоха.

– Спасибо, нет. Не думаю, что мы тут надолго. И все же… почему ты защищаешь эту кухарку?

Не то, чтобы Рэну хотелось это знать, но время чем-то занять надо было. Еще немного побыть со своим арханом, как и полагается послушному харибу. А потом можно и выйти.

– Ее можно понять, – Деран отошел от окна и сел за стол, перебирая стопку лежавших перед ним бумаг. – Н-да… дел у Армана накопилось немало… прошение, еще прошение, счета, жалобы, как же мне это надоело.

– Тебя никто не заставляет с этим возиться.

– Не заставляет, – кивнул Деран. – Но мне надо изображать бурную деятельность и занятость. Я даже вечером собираюсь на дежурство. Как-никак, а я старшой, не забывай.

Рэн не забывал и не совсем одобрял решение брата. Что мешало оставаться и дальше в тени? Зачем надо было появляться перед отрядом Армана? Тем более, что никто из этого отряда до сих пор не пытался с ними связаться, что было, сказать по правде, дивно. Они знают о подмене? Кто еще знает?

– И все же о кухарке… – вернулся к уже начавшему заинтересовывать вопросу Рэн, – почему ты говоришь, что ее можно понять?

– Муж ее давно умер, только сын остался. Единственный. Шалопай еще тот. Она его подмастерьем к сапожнику в столицу устроила, в ногах у старейшины валялась, чтобы рекомендацию дал. Да сын не оценил. Перепил слегка, подрался, ну и в драке ударил соперника слишком сильно, бывает. Одним ударом да насмерть. А потом к матери сбежал, за стены города. Да только жить в деревне ему тоже было в тягость, вот опять и упился, на крышу зачем-то полез. Упал он с нее знатно – сломал позвоночник, а жив остался. Наш виссавиец-целитель его осмотрел… но лечить, конечно, отказался. И ехидно так заметил, что теперь-то парень никогда с кровати не встанет… и что боль никогда не отступит.

– Но жил же?

– Видишь ли… не все могут так жить, – тихо ответил Деран. – Парень вот не смог… просил мать, плакал… ну та и пошла к колдунье, травок купила. Как сыну давала их выпить, мальчишка со слезами благодарности ей ладони целовал. Знал, что больше мучиться не будет. Заснул… и не проснулся. Вот тебе и вся история.

– Но она же все равно убийца, – задумчиво ответил Рэн.

– Убийца, кто же спорит. Но умеет любить. Армана вот любит, Нара. Когда Арман в столицу собирался, он ее с собой прихватил. Знал, что ей жизни в деревне не будет. Он же ее и от дозора спас да от виселицы.

– Ты ее так хорошо понимаешь… даже жалеешь, – удивился Рэн. – А все равно, если бы с ней что-то случилось, не исцелил бы… я ведь тебя знаю.

– Ах Рэн, Рэн, – грустно улыбнулся Деран. – Конечно, понимаю. И даже жалею.

– Так почему вы отказываетесь таких исцелять? – не выдержал Рэн.

– А почему ты с презрением смотришь на эту женщину?

Рэн вздрогнул, а брат горячо продолжил:

– Тебе неприятно рядом с ней, не так ли? Я, целитель, чувствую это гораздо сильнее. По молодости и глупости я попробовал исцелить такого человека, очень сильно пожалел. Будто сам убил. Ни дышать, ни жить после не хочется. Ты ведь помнишь, как я слег?

Рэн помнил. Ему едва исполнилось двенадцать, Дерану пятнадцать, и брат только начал выходить из клана с целителями. Рэн вернулся домой едва живой, поздней ночью, но сразу забыл об усталости, когда у самого порога споткнулся о потерявшего сознание Дерана. Брат сгорал в горячке, бредил и что-то тихо шептал, не разобрать что. Рэн никогда так не боялся мелькнувшей рядом грани. Никогда не чувствовал себя таким беспомощным и никогда не смотрел с такой надеждой на учителя брата:

– Не бойся, мальчик мой, – понимающе улыбнулся целитель. – Он вернется. Только не сейчас.

Деран вернулся. Почти через луну, бледный и осунувшийся, он лишь отмалчивался в ответ на все вопросы. Долго просиживал наедине с матерью, целительницей душ, и выходил после этих разговоров слегка более спокойный… будто душу свою восстанавливал по осколкам. Медленно и мучительно. А Рэн, помнится, тогда сильно беспокоился и мучился, что не может помочь, как бы не старался. Не может изгнать из взгляда брата печаль, а из своей души – мучительного страха. Оказалось, он боялся терять… И позднее беспокоился, что это повторится… и что в следующий раз брат больше не вернется. Или с ума сойдет от боли.

– Старший целитель меня тогда едва от грани оттащил, – прошептал Деран, – целители душ от моего ложа ни на миг не отходили… а когда я оклемался, мне объяснили, что некоторых людей исцелять я никогда не смогу. Разве что ценой своей жизни.