— Психиатр? — Ваня сглотнул, вновь сжимая ладони в кулаки до предельного натяжения кожи.

— Да, мой лечащий врач, — она кивнула. — Так вот, в 2011 году мозг Эйнштейна, который до этого украл патологоанатом, поместили в огнеупорный шкаф и показали миру. В музее. Как экспонат. Естественно, перед этим его много лет изучали все, кто мечтал «заглянуть гению в голову». Теперь ты понимаешь, на что готовы идти ученые и врачи чтобы «поработать» с гениями, а в последствии стать известными и потешить свое самолюбие?

Вера бросила взгляд на Ваню и шепнула, отвернувшись.

— Меня признали гением еще в 15 лет.

Ваню мутило. От осознания страшной правды, которая крылась под слоем и без того ужасающих подробностей жизни Веры в психиатрической больнице. От беспомощности своей и жесткости, алчности других.

Но Вера не останавливалась.

— Другим повезло меньше — их били. Меня почти не трогали. Я была ценным «экспонатом». Иногда я думаю, что нужно было сопротивляться сильнее. Чтобы однажды толкнули так сильно, что я отлетела бы в другую стену, ударилась о какой-нибудь угол, и меня, наконец, поглотила бы темнота.

Вера горько усмехнулась и надолго замолчала. Через минуты, показавшиеся вечностью она продолжила. Но с каждым сказанным словом Ваня понимал, что его настойчивость рушится и осыпается камнями у ног.

Он не хотел слышать такую правду и страшнее всего было то, что она действительно была правдой.

— Знаешь, я благодарна своему мозгу. Наверное, другой человек уже давно сошел бы с ума, а я справилась. Со всем происходящим справилась. Он защитил меня от помешательства… Я ничего не помню. Сценарий всегда был одинаковым — санитары забирали меня из палаты глубокой ночью, приводили в очень светлое помещение похожее на операционную, укладывали на стол, на руки и ноги надевали ремни. Очень сильно затягивали… Все уходили. Оставался только он со шприцом в руках… К уколам я привыкла, было не больно. Потом мир погружался в темноту, а перед глазами еще несколько секунд было улыбающееся лицо, тонувшее в тумане, и отчетливые касания рук на моих волосах… Я думаю мозг просто защищался и выставлял блоки. Плюс еще лекарства, конечно. Поэтому я ничего не помню… Просыпалась я уже в палате, утром. Все было как обычно… Только белье на мне было другое.

Полина Гагарина — «Обезоружена»

Ваня замер.

В голове шумела кровь, ею же были налиты глаза.

— Он? Он же не?.. Твою мать! — он выдохнул в темноту и зажал пальцами волосы.

— У меня нет доказательств. Я ведь ничего не помню. Но я чувствую, я знаю и мне этого достаточно, — Вера обернулась, расправила плечи и смело посмотрела на Воронова. — Теперь ты наконец понимаешь, почему я не могу быть рядом с тобой?

Ваня понимал.

Он впервые по-настоящему понял ее слова, когда она говорила, что хотела убить отчима.

Он впервые почувствовал это же.

— Нет, не понимаю, — но ответил честно.

Вера вздохнула, на секунду сбросив свою броню.

— Ну зачем ты меня мучаешь, Ванюш⁈ Я очень устала… Мне страшно… Ты окутаешь меня теплом, я оттаю, поверю… А что будет после? Ты мужчина. Ты сильный, красивый, молодой и успешный. Ты мужчина, а все мужчины собственники. И что мне делать потом, когда ты отбросишь эмоции и посмотришь на все трезво? Снова начинать жить заново? А я больше не могу!

Вера то шептала, то кричала, просила и требовала. А Ваня даже не пытался тушить вулкан, который в миг проснулся и вылился уничтожающей все вокруг лавой внутри его тела. Он дышал, словно бешеный бык, играя крыльями носа, и всеми силами цеплялся за оставшиеся ниточки железной выдержки.

— Позволь уточнить, — Ваня прищурился. — Ты сейчас поставила меня на одну ступень с кем: с тварью отчимом или ублюдком психиатром? М, Вера? Кто я в твоих глазах? «Спаситель», который вытащил тебя из больницы и теперь может делать все что вздумается просто потому, что имеет право? Или может быть обычный среднестатистический богатый мудак, который нашел себе игрушку и выбросит как не нужную вещь, когда станет скучно? Ты просто расскажи мне, вдруг я чего-то о себе не знаю.

Ваня измерял шагами комнату больше не в силах сдерживаться.

Ему хотелось подойти к столу и смахнуть на пол все, что на нем лежало.

Хотелось взять в руки что-то тяжелое и раскрошить в осколки, бросив о стену.

Воронову до безумия хотелось подойти к Вере и обнять ее настолько сильно, чтобы она буквально вросла в крепкое мужское тело с яростно бьющимся сердцем внутри.

— Нет, ты не они…

— Тогда зачем ты говоришь мне все это? Зачем закрываешься, отстраняешься от меня, когда я только и делаю, что иду к тебе навстречу?

Ваня шагнул к ней, а Вера дернулась, отступила к окну. Воронов заметил, усмехнулся горько и наконец сдался — покачал головой, вытер ладонями лицо и сделал шаг назад.

А потом еще один…

И еще…

У него больше не осталось сил бороться…

Верин окрик остановил его у самой двери.

— Я не понимаю, чего ты хочешь!!! Я ведь стою сейчас перед тобой абсолютно голой, Вань. У меня ничего нет. Я… я ведь привыкла, понимаешь⁈ Смирилась с мыслью, что у меня никогда ничего не будет. Что ничего не изменится… Я привыкла чувствовать себя никем, пустым местом. И так… так было проще. Выжить там было проще, когда ты лишь оболочка. Не человек, а лишь образ. С каждым годом становящийся все прозрачнее. И мне было… спокойно. Я знала, что в итоге меня ждет… Но потом появился ты. Вот такой — хороший, добрый, красивый очень… Я наслаждалась каждой нашей встречей, ловила каждое твое слово, улыбку, взгляд. Знала, что больше в моей жизни этого не будет. За побег не простят… Но ты нашел меня. Спас… А сейчас смотришь на меня каждый день, проникаешь своим взглядом в самую душу, ждешь чего-то. Но ее нет, понимаешь⁈ Души нет! А теперь, когда я рассказала тебе все… Я не могу быть рядом с тобой. Я не хочу, чтобы ты из жалости… Чтобы… — слова закончились вместе с воздухом. Вера вытолкнула их на одном дыхании, словно они душили ее, а потом устало прикрыла глаза. Прошептала последнее. — Мне больше нечем прикрыться. Я голая, Вань…

— Я знаю.

Вера всхлипнула, быстро потянулась к лицу и вытерла набежавшие слезы.

Ваня усмехнулся — она помнила все, что он ей когда-либо говорил. И раньше слезы для него были слабостью, а слабой Вера быть не хотела.

Но все изменилось…

Пауза затягивалась.

Вера, обессиленная тяжелым разговором, буравила взглядом пол, изредка тихонько всхлипывала.

Где-то у мужских ног подал голос щенок. Иван опустил голову, взглянул на обеспокоенную собаку, улыбнулся ему как мог и перевел взгляд за окно.

Город погружался в сумерки.

Внизу у аллеи еще гуляли люди. Там, намного дальше, за их любимой набережной жизнь тоже не останавливалась.

Ваня посмотрел на застывшую Веру, еще раз обернулся к щенку и понял, что его жизнь наконец вошла в правильное русло. И плыть по незнакомой реке абсолютно не страшно, потому что он не один.

Воронов шагнул к девушке и остановился у кресла.

На которое, чуть помедлив, бросил пиджак.

Вера подняла опущенные к полу глаза, остановилась на широких ладонях, которые медленно снимали запонки на рубашке. Сначала одну, затем другую. Потянули край ткани и вынули из-за пояса брюк. Взгляд поднялся еще выше, туда, где одна за одной расстёгивались пуговицы.

— Что ты делаешь? — слова прошелестели в напряженной тишине. Испуганный взгляд метнулся на мужское лицо.

— Раздеваюсь. Ты голая, Вер. Хочу быть наравне с тобой.

Ваня ответил, а Вера застыла. Сглотнула, боязливо обхватила себя за плечи, качнула головой и сделала шаг назад.

— Нет, я ведь не то… Ты не можешь.

— Я все могу. Ты сама так сказала.

Ваня усмехнулся, оставив на губах своей улыбкой горькое послевкусие, расстегнул последнюю пуговицу, провел ладонью по затылку и присел на диван. Уперся локтями в широко расставленные колени, опустил голову вниз и обхватил ее руками. Выдохнул.