— Никак. Друг, дружок иногда. Я не придумал и, если честно хотел, чтоб это сделала ты. Когда-нибудь…

Их пальцы на секунду встретились, одновременно с этим на бледных щеках проступил румянец. Иван нехотя убрал руку.

— Малыш все время сидел рядом и даже не подал и звука. Удивительно, — девушка улыбнулась, когда шершавый язык облизал пальцы. Ваня усмехнулся.

— Он у нас очень умный.

Вера, которая до этого без остановки гладила собаку, обнимала его, прижимала к себе и целовала мордочку вдруг замерла. Подняла на Ивана затянутый слезами взгляд, улыбнулась несмело. А потом притянула меховой комок к себе и спрятала лицо в мягкой шерсти. Заплакала, тихо роняя слезы на притихшего в девичьих руках щенка.

Иван сглотнул, вмиг растерявшись, поднял руки и аккуратно положил горячие ладони на острые коленки. Сжал их несмело.

— Вань… Мне кажется, я больше не смогу, — а потом сильнее, услышав сбивчивый шепот.

— Потерпи еще немного, ладно? Всего пару дней, максимум неделю. Я все сделаю, воробышек. Все сделаю…

Он говорил охрипшим голосом, заглядывая в голубые озера, в глубине которых всего на секунду промелькнуло что-то. Что-то, отчего захотелось поднять руку и постучать по груди. Как тогда… у набережной.

Вера горько усмехнулась. Вытерла слезы, по-детски шмыгнула носом, сильнее прижала к груди щенка.

— Пару дней? Я здесь пять лет, Ваня. Невозможно все изменить за пару дней.

Сказала и замерла, не сумев воспротивиться напору и решимости, огнем загоревшиеся в мужских глазах.

— Ты меня плохо знаешь, Вера.

— Тварь.

Иван размахнулся и швырнул в стену недопитый стакан. Толстое стекло, встретившись со преградой, разбилось, и осколки разлетелись по комнате. Темные брызги ручейками потекли вниз, рисуя на краске причудливые линии.

Воронов тяжело дышал, то сжимая, то вновь разжимая кулаки. Пытался сдержать рвущуюся наружу ярость глубоко внутри. Но не получилось. Ладони скользнули по затылку, Иван рыкнул и, развернувшись от окна к столу, одним резким движением смахнул все, что на нем лежало. Тишину комнаты разрезал звук разбившегося стекла, шуршания бумаги, глухого удара ноутбука о гладкость пола.

— Какая же тварь…

Обращение, брошенное в пустоту, оттолкнулось от стен и зазвенело в ушах. Иван уперся ладонями о крышку стола, сжал пальцы, вдавливая их в дерево, опустил голову и закрыл глаза. Нужно было мыслить трезво. Но, как сделать это, когда душа рвалась на лоскуты Воронов не знал. А она рвалась. От беспомощности, от осознания того, что он не может изменить прошлое. А хотелось… отчаянно.

Он нашел его сам.

Позвонил посреди рабочего дня прямо в офис. Сухо и по-деловому договорился о встрече. Пришел вовремя, так же по-деловому пожал руку и, скрестив пальцы, уселся на предложенное у стола кресло. Выглядел уверенно, собранно, словно готовился не к разговору, а к сделке. Смотрел чуть свысока, надменно приподнимая брови.

Обычно Ивану нужно всего несколько минут, чтобы «прочитать» человека. Работа обязывала: разбираться в людях, искать подходы даже к самым сложным клиентам.

К нему искать подход не было желания. И разговаривать не хотелось. Но это было необходимо. В своем решении Иван не сомневался. Но нужно идти до конца. Чтобы правильно… чтобы по-человечески. Единственный нюанс состоял в том, что сделать это можно лишь тогда, когда перед тобой человек, а не…

Вспомнив гнусавую ухмылку, Иван снова разозлился. Не сдерживая ругательства ударил несколько раз по столу. С такими невозможно по-человечески. Таких нельзя даже называть людьми.

Босой ноги коснулось что-то холодное. Иван опустил голову, недовольно покачал ею.

— Уйди, дружок. Прости, не до тебя сейчас, — ответил, глядя в огромные сверкающие в ночи глаза. Отступил на шаг, когда щенок ткнулся носом в голень. — Уйди тебе говорят! Ты же видишь какой я. Еще больно сделаю случайно.

Воронов развернулся, снова шагнул к окну. Спрятал руки в карманы спортивных штанов, смахнул упавшую на лоб еще немного влажную после душа прядь.

Сегодня была темная ночь. Грозовые облака затянули небо так, что не было видно ни единой звезды. Ветер, с каждым порывом становящийся сильнее, пытался разогнать темные тучи. Природа боролась с непогодой сдерживая надвигающуюся бурю.

— За что он так с ней? — Иван спросил через долгие минуты тишины, с силой выталкивая слова из горла, царапая ими стенки.

Он опустил голову, взглянул на собаку, которая тихонько улеглась возле стола. Близко щенок не подошел, но и оставить хозяина не решился.

— За что? Из-за денег? Гребаных денег?..

Иван шумно выдохнул, прикрыл глаза. Он до мельчайших деталей помнил каждый жест, каждую фразу, каждое умело прикрытое оскорбление в ее адрес… Блеск в глазах, когда речь зашла о деньгах, нервное трение пальцев друг о друга, словно пачка бумажек уже была у него в руках.

От этого Воронова мутило. Сейчас с новой силой и тогда, в кабинете. Клубок отвращения скручивался внутри плотным комком и с каждой фразой поднимался все выше. Застрял в горле и перекрыл дыхание. Пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы окончательно не сорваться.

Не хотелось пугать щенка.

— Она что-то рассказывала вам обо мне?

— Интересно, что вы начали с этого, — Иван хмыкнул, прокручивая в пальцах карандаш.

— Я думаю представления друг другу будут излишними. Я знаю, кто вы, а вы, без сомнения, знаете, кто я, — чуть ухмыляющийся взгляд и кривая улыбка на лице.

Иван кивнул, играя желваками и подавляя чувство отвращения, бурлящее внутри.

— А что она должна была рассказать?

— Таким больным, как она, много всего может прийти в голову. У нее случаются, знаете… разные приступы.

— Насколько мне известно она не разговаривает ни с кем. Почему должна со мной?

— Значит и с вами нет. Что ж… отлично, — мужчина на секунду задумался, что-то взвешивая в голове, а потом расплылся в довольной улыбке.

— Вы считаете то, что она молчит отличным?

— Нет, Иван. Но в ее случае, молчание — это хороший знак, — он перебросил одну ногу на другую и постучал пальцами по колену. — Я переживаю, что она может причинить себе вред. И уж лучше пусть молчит, чем снова набросится на человека с ножницами.

Его «переживаю» покоробило. Иван с силой сжал пальцы на руке, спрятанной под столом. Офисный шум за дверью и приглушенный уличный за окном разбавил тихий звук треснувшего карандаша.

— Иван Дмитриевич — это, во-первых. А во-вторых, насколько мне известно, бросалась она исключительно на вас.

Иван сменил позу, выпрямился, подобрался, сложил руки на столе и сцепил их в замок.

— Просто в тот момент я был рядом. Неудачный момент для меня, естественно, Иван… Дмитриевич. Сколько вы готовы предложить?

— Что простите?

Воронов еще до встречи был готов, что разговор повернется в сторону денег. Но не так быстро и уж тем более не настолько прямолинейно. Поэтому, услышав вопрос, слегка растерялся.

— Вы выбрали ее подопытным кроликом для своей компании. Я хочу знать, сколько вы готовы предложить за нее?

— Мне кажется, или вы сейчас хотите продать мне свою падчерицу?

— Ну что вы. Это звучит слишком грубо и излишне пафосно. Просто я хочу получить выгоду из сложившейся ситуации. Вы же свою получите.

— Моя благотворительная программа, по которой достаточно большая сумма поступит на счет больницы, затронет и ее. Разве этого мало?

Иван злился. Дико, неистово. И лишь натренированная годами выдержка помогла удержать себя на месте. Но ему до зудящих костяшек хотелось подняться и стереть с лица лживую, наглую, мерзкую ухмылку. Заставить испытать то, что пережила Вера.

— А вы знаете, что она довольно известная личность в научных кругах? Хотя, конечно, знаете. Так вот, если раскрутить историю гения, сошедшего с ума, вы получите намного больше, чем если бы выбрали лицом компании кого-то другого. Вы же деловой человек, Иван Дмитриевич, все понимаете. Я тоже… понимаю. И покая́являюсь законным представителем Измайловой, толькоя́могу решать, что приемлемо, а что нет в любых действиях, направленных на нее.