Но одной темной ночью, когда луна своим ярким светом проникла сквозь плотные шторы комнаты, когда на широкой кровати у самого ее изножья, сопя, спала собака, когда измученный переживаниями мужчина, наоборот, не мог сомкнуть глаз… Именно тогда, он сделал свой выбор. И во всем мире не было ничего, что могло бы стать препятствием или переубедить его в самом важном в жизни решении.

Ваня разжал пальцы, нежно провел несколько раз по женским коленкам, стирая красные следы… Опустил руки на подлокотники кресла, проплыл взглядом по хрупкой фигуре, ощупывая и согревая каждый участок тела… Добрался до острых ключиц, пройдя мимо часто вздымающейся груди, окутал нежностью длинную шею и скулы, тонкий нос и подрагивающие губы, а потом наконец нашел ее глаза — испуганные, наполненные слезами…

— Я понимаю, что ты делаешь. Но не стоит тратить силы. Я не боюсь трудностей, не пасую перед проблемами. Я их решаю и иду дальше. Прошу лишь об одном — услышь меня. Я тебя не оставлю, — он прошептал, подвинувшись ближе. — Мне плевать, что я для тебя чужой человек. У меня нет корыстных целей. Мне ничего не нужно взамен. И я… я тебя знаю, Вера. Мне кажется во всем мире нет человека, который знал бы тебя лучше, чем я.

Вера то ли всхлипнула вновь, то ли засмеялась, Ваня не успел понять.

— Слишком самоуверенно, да? — только улыбнулся, когда ее дрожащие кисти скользнули на подлокотники и нырнули в раскрытые мужские ладони.

— Мне страшно, Вань. Очень страшно.

— Чего ты боишься? — Иван притянул руки со спрятанными в них ладошками к подбородку, аккуратно коснулся губами своих, не позволяя себе притронуться к ее, но окутывая теплом даже сквозь сцепленные пальцы.

— Себя. И тебя тоже. Я боюсь, что ты подаришь мне надежду, а я поверю, в то, что все изменится. А если нет? Если ты ничего не сможешь сделать? Что тогда? Я не переживу этого, понимаешь? Поэтому боюсь.

Она действительно боялась. Неистовый, животный страх застыл в ее плачущих глазах. Разрастался там словно куст диких роз, пускал свои корни все глубже, одновременно оплетая колючими ветвями внутренности. Не давал дышать, не позволял жить…

— Все, что я сейчас могу обещать тебе, воробышек — это то, что рядом со мной ты больше никогда не будешь бояться.

И кажется этого хватило.

С каждой новой пролитой каплей куст терял свои силы, острые шипы ломались под напором чистых слез…

И уже было не важно, кто он для нее: чужой человек, друг, знакомый или случайный прохожий на длинных, запутанных улицах жизни, неизменно подсвеченных сияющими звездами.

Раньше Ваня не обращал внимания на дни.

В его жизни они были разные: счастливые, интересные, сумбурные, грустные, даже такие, которые, казалось, никогда не закончатся.

Но в последнее время он стал отмечать некоторые из них, делая зарубки в голове и сердце. Они были самыми ценными, важными, которые он ни за что бы не променял на другие.

Один из таких дней был дождливым — тогда Ваня впервые встретил Веру.

Другой по-особенному звездным — в тот день они наблюдали за парадом планет.

Следующий тревожным — Иван потерял своего воробья. Остался один, но наконец понял, что в груди не просто так царапало — в ней оживало сердце.

Еще один важный день был оглушающим — ранним утром на кухне, с шумевшей в висках кровью и бутылкой молока в руках, Ваня услышал голос ведущей одной из новостных программ.

Новый день смешал в себе нотки облегчения и обрушившейся на голову волны шока — Воронов тогда нашел ее, своего воробышка.

День, наполненный отравляющей кровь безысходностью, тоже был значимым. Тогда он, увидев широкие ленты ремней на тонких запястьях, сделал свой выбор.

Чтобы наконец дождаться другого дня — счастливого, когда Вера впервые после долгого периода молчания заговорила с ним.

Каждый из этих дней переворачивал устоявшуюся жизнь Воронова с ног на голову. Делал больно, злил, нервировал…

Он не хотел перемен, он не искал их, не любил. Но они нашли его сами и заставили однажды остановиться у края скамейки с застывшим на ней дрожащим воробышком.

Утро наступило внезапно.

Ваня, мучавшийся до этого от бессонницы, был уверен, что не сможет уснуть. Накануне вернулся поздно, пустая квартира встретила его тишиной. Даже щенок молчаливо лежал у двери. Поднял морду, когда увидел хозяина, моргнул своими грустными глазами и снова уронил нос на лапы.

Иван прошел на кухню, поменял воду в миске, насыпал корма. Дальше спальня, чтобы снять одежду, ванная, смыть тяжесть дня с плеч, снова кухня, сварить кофе и проверить поел ли щенок. Но миски были полными, а собака, не шелохнувшись, так и лежала у входной двери.

— Тебе поесть нужно, дружок, — Ваня медленно подошел к щенку, присел корточки, провел ладонью по холке. А в ответ получил лишь молчание. — Не поступай так со мной. Я не заслужил, — Воронов развернулся, уперся спиной в стену и обхватил руками согнутые в коленях ноги. — Думаешь мне легко? Я знаю, что ты скучаешь. Но я не мог тебя к ней свозить. Я и сам… у нее не был. Нет сил, представляешь? Она смотрит на меня взглядом полным надежд, а я ничего не могу ей сказать. Пока не могу… Поэтому пусть лучше так, — он ударился затылком о твердую стену. — Когда сердце разрывается от одного взгляда, невозможно думать ни о чем другом. Сейчас важно быть собранным, остальное будет… обязательно будет. Но потом, не сейчас.

Ожидание убивало.

Часы тянулись мучительно долго, дни сливались в одно размытое пятно. Работа отвлекала, но и там, сидя в удобном офисном кресле и рассматривая город с высоты птичьего полета, Иван возвращался мыслями к ней. Безумно скучал, узнавал новости от Алены, злился, когда слышал очередное: «не ест, молчит, грустная сегодня», но не мог позволить себе прийти к ней снова с пустыми руками.

Он ведь обещал, она ведь поверила…

Голого предплечья коснулся холодный нос. Ваня открыл глаза, оторвал голову от стены, усмехнулся, когда собака снова толкнулась. Опустил руки, подождал пока щенок запрыгнет на живот.

— Все будет хорошо, дружок. Нужно только подождать. Я держусь, и ты должен. Ради нее.

Собака потерлась носом о мужскую шею, лизнула несколько раз в щеку и, спрятав мордочку в подмышке, улеглась и затихла.

­­­___

Ждать пришлось недолго.

Утро наступило внезапно. А вместе с рассветом принесло и неожиданный звонок, разрезавший тишину комнаты и разбудивший Ивана. Он открыл глаза, прищурился, оглянулся, рассматривая комнату не помня, как заснул, и, наконец, смахнул сон, проведя ладонью по лицу.

Телефон звонил не переставая. Иван потянулся к прикроватной тумбе, в полумраке комнаты схватил вибрирующий мобильный и, прочистив горло, ответил. А потом застыл, услышав голос на том конце провода, пальцами свободной руки зажал переносицу и тихо выругался. Поблагодарил, сбросил вызов и резко поднялся.

Душ занял несколько минут, даже кофе еще не успел свариться в турке на плите. Воронов пил его, глядя на просыпающийся город, стоя на балконе. Наблюдал за спешащими на работу людьми: мамами, ведущими сонных детей в детский сад, школьниками, тянущими на своих сгорбленных спинах тяжелый портфель. Им было совсем не важно и не интересно, что у кого-то прямо сейчас рушились мечты и надежды, разбивалось сердце, а душа превращалась в пепел.

Для каждого была важна своя жизнь. И это правильно. Совсем недавно Иван жил точно также. А теперь…

Для него по-прежнему была важна только одна жизнь.

Ее.

Ваня прошел мимо поста медсестры, заметил поднявшуюся со своего стула Алену, улыбнулся ей уголком губы и кивнул — здороваясь и уточняя без слов, все ли готово. Алена до этого нервничала, но увидела уверенный мужской взгляд и такую же уверенную походку и успокоилась. Опустила плечи, улыбнулась и счастливо кивнула в ответ. За Вороновым не пошла, но и усидеть на месте не смогла, отошла к окну.