Ваня понимал ее беспокойство. У самого ладони предательски подрагивали, когда легли на дверную ручку.

Вера сидела на кровати, развернувшись к окну. Мельком посмотрела на вошедшего в палату Ивана и снова взгляд за стекло. Ваня закрыл дверь и уперся спиной в холодное деревянное полотно.

Молчали. Она сердито, он выжидающе. Ваня не сдержался, улыбнулся, услышав показательно беспечное, но одновременно с нотками плохо скрываемой злости и разочарования, замечание.

— Сегодня без цветов… Алена расстроится, уже вазу приготовила, — Вера искоса кольнула взглядом.

— А ты расстроилась?

— Нет. Мне цветы жалко. Они же через два-три дня все равно увядают и их выбрасывают. Для чего тогда их дарить? Для минутного восхищения? Лучше бы жили дальше.

— Значит ты все-таки восхищалась? — Ваня веселился, видя, что Вера злится, но все равно посматривает в его сторону. Он был уверен — она скучала. Так же, как и он.

— Мне нет смысла обманывать тебя. Да… восхищалась. Мне не дарили цветов раньше, совсем… А тут столько сразу. Конечно восхищалась.

Иван хмыкнул.

— Тебе еще будут дарить цветы, Вер. Обязательно будут.

Девушка грустно усмехнулась, головой покачала, смяла пальцами ткань штанов. Заметно расстроилась, возможно, когда зацепилась за его неопределенное «кто-то»…

— Зачем ты снова пришел?

— Ты не хотела меня видеть? Уйти? — Ваня сам не понимал зачем играл с ней, зачем намеренно подначивал. Но слова вырывались быстрее сформировавшихся в голове фраз.

— Зачем ты так? — Вера шепнула и подняла голову — в ее огромных глазах плескалась тоска. — Знаешь ведь, что я скучала…

Ваня сглотнул, подошел ближе. Остановился у окна, уперся поясницей в низкий подоконник.

— Я тоже скучал, Вера.

— Тогда почему не приходил? — нотки обиды прозвучали в ее голосе. Иван не пропустил их, заметил, сглотнул возникший словно ни от куда ком в горле.

— Я и завтра не приду. И послезавтра… Я больше никогда не приду, воробышек.

Вера вскинула голову, кольнула взглядом, отозвавшимся болью в мужской груди. Смотрела долго, искала что-то в глазах, а когда нашла, кивнула и глубоко вздохнула.

— Спасибо, — шепнула и снова отвернулась к окну. Смотрела прямо перед собой и будто не видела стоящего на пути мужчину. В миг закрылась от мира за непробиваемой стеной.

— За что? — только Ваня не боялся этих стен и масок, которыми она так умело жонглировала и использовала с другими.

— За то, что не врешь мне. Это ведь больно очень — ждать. Мы говорили однажды о вере и надежде, помнишь? Так вот, намного тяжелее жить с надеждой, чем без нее. Когда ничего не ждешь, тебе не больно. А я не хочу, чтобы снова болело.

Вера говорила спокойно, отрешенно даже, но ее слова отзвуками колокола стучали в голове Вани. Он понял, что перегнул, что не стоит играть с ней… Она очень хрупкая, тонкая, чистая… С ней нельзя так, как с другими.

Воронов на мгновение сжал пальцами подоконник, а потом опустился на корточки у кровати.

— Вер, — позвал, но ожидаемо не получил ответа. — Вера, посмотри на меня, пожалуйста, — дождался обращенного на себя взгляда, прежде чем продолжить. — Ты помнишь, что я тебе обещал?

Она грустно улыбнулась, кольнув этой улыбкой еще сильнее, потому что она была безнадежная, неживая.

— Что рядом с тобой я не буду бояться?

— И это тоже, — Иван улыбнулся. — А раньше? Что я обещал тебе раньше?

— Вань?..

Напор, которым был пронизан мужской голос, его уверенность в себе и своих действиях, усмешка, мелькавшая в его взгляде… Она начала понимать. И с каждой проведенной в молчании секундой ее глаза раскрывались ее шире, улыбка исчезала с лица, пока не спряталась за прикушенной нижней губой.

— Что, Вера? Что я тебе обещал? — а он давил. Хотел, чтобы она сама произнесла то, что он мечтал сказать ей уже много недель подряд. И Вера сдалась, шепнула.

— Что заберешь меня отсюда.

— Сейчас. Я забираю тебя сейчас, воробышек.

— Это жестоко. Так шутить очень жестоко, Ваня.

Вера смотрела на Воронова широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас. За одно мгновение она вся сжалась, сцепила пальцы на коленях… На и без того худом лице стали еще отчетливее выделяться синяки под глазами и острые скулы.

— Да, жестоко. Когда это действительно шутка. Но я сейчас серьезен, Вера. Я пришел за тобой.

— Я тебя не понимаю, Ваня… — она шепнула, сглотнув, и часто заморгала, пытаясь спрятать набежавшие на глаза слезы.

— Ты можешь уйти. Хотя нет, ты уходишь отсюда. Сейчас. Навсегда. И никто не сможет помешать этому.

Вера бегала глазами по мужскому лицу — улыбающемуся, расслабленному, — в то время как сама была определенно растеряна. Она разжала пальцы, когда горячие ладони скользнули вверх и накрыли ее дрожащие руки. Вера упрямо пыталась сдержать слезы, а они не слушались, вырывались из глаз, путались в пышных ресницах и, срываясь, падали на щеки.

— Так не бывает же. Не бывает… — она шептала, опаляя Ванино лицо своим горячим дыханием. — Пять лет… Я же… Вань, пять лет…

— Знаю. Я знаю… Ты умничка. Ты смогла, — он шепнул ей в ответ. Медленно поднял руки и, аккуратно касаясь тонкой кожи лишь подушечками пальцев, стер слезы.

— Но я ничего не сделала? — она по-детски шмыгнула носом и улыбнулась в ответ на улыбку Воронова.

— Ты сделала самое важное — была сильной.

Слова могут ранить, могут осчастливить человека, а могут уничтожить. Его слова, наполненные искренностью и нежностью, смогли разбить возведенную за пять лет стену. Вера всхлипнула, а потом уронила лицо на колени, спрятала его в ладонях и заплакала.

Иван успокаивал ее, гладя по волосам, молча, не произнося ни слова. Но иногда тишина бывает красноречивее самых красивых, сложных, наполненных эпитетами и узорчатыми оборотами фраз на свете. Вера старалась скрыть свой плач в ладонях, душила всхлипы, не позволяя им вырываться из груди. Но не получалось…

Ваня склонился, опустил подбородок на темную макушку, его руки обняли подрагивающее тело. Он прижал воробышка к себе, укрывая от мира, защищая, напитывая своим теплом и спокойствием.

— Как, Вань? Как у тебя получилось? — Вера подняла заплаканное, с набухшими от слез глазами лицо.

— Я расскажу тебе все. Обещаю. Но, пожалуйста, давай оставим разговоры на потом. Хочу увезти тебя побыстрее. Не нужно, чтобы ты была здесь даже лишнюю минуту. Хватит. С тебя всего этого хватит.

Собрались быстро.

Иван, сцепив зубы и кулаки, наблюдал за тем, как девушка растеряно стояла посреди палаты с отрешенным взглядом и осматривалась вокруг. Вещей у Веры не оказалось: белье и одежда были больничными. Будь воля Ивана, он бы и их не стал брать с собой, но в таком случае Вере пришлось бы ехать полностью обнаженной.

Книг, фотографий, других личных вещей держать в больнице не разрешалось. Все, с чем ты вошел в двери главного входа, доставалось из многочисленных карманов и сумок и помещалось в ячейки для хранения. Ваня, еще утром, позвонив и предупредив Алену, попросил спуститься вниз и забрать вещи, что хранились в коробке с наклейкой: «Измайлова Вера».

Медсестра перезвонила через двадцать минут. Первые несколько секунд обескураженно молчала, потом, заикаясь и делая паузы, сообщила, что вещей у Веры нет. Одежда, в которой она приехала, сережки и часы, а еще обувь — все было уничтожено… По просьбе человека, отправившего ее сюда.

Он не оставил ей путей отхода.

Он не планировал выпускать ее из этих стен.

Он знал, что она никогда не выйдет.

С каждой минутой Ваня все больше злился, Вера печалилась. Ее плечи опустились вслед за руками, безвольно повисшими вдоль тела. Она часто сглатывала подступающие к глазам слезы.

— Вера, знаю может не стоит, но мне так будет спокойнее.

Молча поиграв желваками, Ваня отошел от окна и в два шага пересек помещение, ступив к двери. Открыл ее и вкатил в палату коляску.