Вера наклонилась и заглянула в мужские глаза. Спрашивала словами, но основной вопрос был в них — в глазах. Бездонных, затягивающих в пропасть, из которой не выбраться. Но Воронов уже давно тонул в воронке водоворота и даже не пытался спастись…

Ваня долго смотрел на нее. На своего воробышка, так внезапно ворвавшуюся в устоявшуюся жизнь и перевернувшую ее с ног на голову. Ощупывал взглядом четко очерченную линию губ — немного искусанных и потрескавшихся от сухости, — бесконечно длинные ресницы, изящный рисунок едва заметных вкраплений веснушек на щеках…

Смотрел, впитывал, запоминал, любовался…

В глубине души радовался и молился всем, кого знал. Пусть не верил раньше, но сейчас был готов перечеркнуть все свои принципы и убеждения. А поэтому молился… За то, что встретил ее, за то, что нашел, за то, что успел…

— Вер… — Ваня позвал тихо, зажимая глаза пальцами, играя желваками и сдерживая дыхание, чтобы не сорваться. — Зачем ты мне это говоришь? Нет, я рад, но… Я же не дурак, Вер. И не священник. Я грехи твои отпускать не буду. И мемуары писать тоже.

Он старался — и говорить спокойно, и держать себя в руках. Но как сделать это, видя отрешенный взгляд голубых глаз и собирающиеся в них же слезы? Как успокоить разогнавшееся мужское сердце?

— Я не слышу в твоих словах будущего.

— Потому что здесь его нет! Я понемногу схожу с ума, Вань. И у меня больше нет сил бороться. Услышь меня — я су-ма-шед-ша-я! Услышь и отпусти…

— Не смей! Ты слышишь меня? Я тебя вытащу отсюда! Поняла⁈ Вытащу и ты забудешь это место. Навсегда.

— Да. Вытащишь. Обязательно вытащишь, Ванюш, — девушка всхлипнула, закивала головой. Ответила словно на автомате, будто успокаивая сидящего напротив мужчину.

— Вер, Вера… Воробышек… — который не послушал. Схватил ее ладони, зажал в своих руках. Придвинулся ближе, не обращая внимание на то, что она снова вздрогнула. — Я прошу тебя… Я. Тебя. Прошу. Не сдавайся! Не делай того, о чём я потом буду жалеть всю свою жизнь.

— Ты? Нет. Тебе не о чем жалеть.

— Как, по-твоему, я похож на дурака? Судя по разговору, очень даже похож. Но я не он, Вер. Больше… больше никогда не смей говорить и… Черт, Вера! Ты понимаешь, что еще немного и я возьму тебя на руки, занесу в машину и увезу отсюда прямо сейчас? Я могу, поверь. Но потом будут последствия. Я же хочу сделать все правильно. Услышь меня, прошу! Я. Тебя. Заберу.

Ваня не смог сдержать данное себе слово — вспылил. Разогнавшееся в груди сердце больно стучало о ребра, кровь шумела в ушах, пульс шкалил… Стоило всего на секунду представить, что он больше никогда не увидит своего воробья и клемы, надежно удерживающие разбушевавшиеся эмоции, сорвались. Вся его выдержка, хладнокровие, с которым он жил последние годы разбились в дребезги, падая и теряясь в ее ногах.

Вытолкав последние слова больше похожие на мольбу, Ваня застыл. Тяжело дышал, успокаивая взбесившийся пульс, неотрывно смотрел на девушку, которая царапала своими глазами его раскрытую душу.

— Зачем, Вань? — Вера прошептала, не в силах отвести взгляд и даже прикрыть глаза, из которых на бледную щеку упала слеза.

Она отрезвила — капелька влаги, скользнувшая вдоль тонкого носа к уголку губы, а затем, растворившаяся в воздухе и не сумевшая выиграть борьбу с шершавыми мужскими пальцами.

Ваня аккуратно коснулся девичьей щеки, едва задевая, притронулся к губам, скользнул по контуру и смахнул слезу. Перевел затуманенный взгляд на Веру и, улыбнувшись, шепнул.

— Чтобы ты показала мне звезды, воробышек. Без тебя их не видно.

Миша Марвин — «Не надо быть сильной»

Чтобы быть счастливым не обязательно находиться на берегу Тихого океана… Для счастья не нужно много денег и личной ячейки в Швейцарском банке… Оно не определяется чистотой бриллиантов на пальце или тяжестью часов на запястье…

Настоящее счастье оно другое — тихое, незаметное для случайных прохожих…

Ваня был счастлив.

Сидя на неудобной деревянной скамейке на территории психиатрической больницы, глядя на бессмысленные движения уток по водной глади пруда…

Сжимая в руках хрупкие ладони, играя кончиками пальцев по выступающим острым костяшкам, очерчивая причудливый рисунок, проявляющихся под кожей голубых вен…

Перебирая взволнованные ветром пряди длинных темных волос… Вдыхая едва уловимый запах женского тела… Украдкой любуясь тонким профилем…

Счастлив.

После тяжелого, эмоционального разговора всегда наступает период отката. Когда силы заканчиваются, когда накрывает спокойствие с нотками апатии. Когда эмоции затихают, а сердце успокаивает свой безумный бег.

Вера не плакала. После того, как Ваня смахнул единственную слезу, застыла, услышав его слова. Моргнула несколько раз, широко раскрыв глаза, будто не веря, сглотнула. А потом кивнула то ли себе, то ли ему и повернула голову, уперев взгляд на воду.

Молчала.

А он молчал вместе с ней.

И в этом молчании зародилось его счастье. То, которое невозможно потрогать руками, которое нельзя увидеть. Но оно было… Рядом, вокруг, окутывая своей чистотой, проникая под кожу и навсегда поселяясь под ней.

Подул ветер, Вера вздрогнула. Иван заметил, как на голых предплечьях проступили мурашки, приподнимая прозрачные волоски. Вера опустила завернутые к плечу рукава кофты к запястьям, сложенные ладони спрятала между сведенными ногами.

Вечер подступил незаметно.

Они долго разговаривали, тихо перешептываясь, спорили о чем-то… Делились историями: не всегда счастливыми, но выдернутыми из глубины души. А значит важными.

— Ты замерзла.

— Нет, нет, все хорошо. Правда, — Вера улыбнулась, еще глубже пряча ладони между ног в поисках тепла.

Ваня усмехнулся и, покачивая головой, поднялся.

— Ты можешь не стесняться меня, Вер. Когда холодно, говорить, что холодно. Я согрею. Когда грустно, сказать и об этом — я развеселю. Когда одиноко, я подставлю плечо или посижу рядом, разбавляя твое одиночество, а может, скрашивая его. Ты только говори со мной, ладно?

Иван обошел коляску, присел на корточки.

— Алена упоминала, что положила плед на всякий случай. Я совсем забыл об этом. Сейчас достану, согреешься. Кстати, я еще захватил бутерброды. Вылетело из головы. А ты голодная явно, ко всему прочему. Вот дурак…

Он ругал сам на себя, искренне расстроившись, что не подумал о том, что Вера проголодалась. Поздно уже, а воробышек не тот человек, который станет капризничать и требовать чего-то.

Ваня достал плед, положил его на скамейку и потянулся к сумке за бутербродами, когда неожиданно замер, потом чертыхнулся и, наконец, покачав головой, улыбнулся.

— Что-то случилось? — Вера испуганно посмотрела на застывшего у ее ног мужчину.

— Случилось. Случилось то, что рядом с тобой я обо всем забываю, Вер, — Иван смеялся, а глаза искрились озорством. — У меня есть для тебя сюрприз, воробышек. Закрой глаза. Ну же, давай, не бойся. Я обещаю, что не сделаю ничего плохого, — попросил и застыл в ожидании.

— Ладно, — девушка кивнула и несмело опустила веки. Внешне осмелела, только пальцы вновь начали беспокойно перебирать край кофты. Через мгновение она вздрогнула, услышав тихий шепот рядом.

— Просто доверься мне.

А потом еще раз, когда ладоней коснулось что-то мягкое, а затем опустилось в раскрытые от неожиданности руки.

— Это же…

Вера распахнула глаза, удивленно рассматривая щенка. Вскинула взгляд на Ивана, который смотрел на нее улыбаясь, затем снова на собаку…

— Да, он самый. Мы встретились однажды у подъезда. Уже после того, как ты исчезла, — Ваня протянул руку, погладил собаку по холке, несколько раз провел рукой на шерсти. Усмехнулся, видя, как щенок радостно подставляет свой холодный нос и тычет им в раскрытую ладонь. — В общем, мы оба вмиг оказались одинокими и потерянными. И я забрал его.

— Как ты его назвал?